— Куда ты отправишься? — наконец прервал молчание Лейв и прокашлялся, избавляясь от хрипоты в голосе. — Архана единственное место, куда не могут добраться люди. Вальгард опасен и неприветлив, Мэнхилд близок к нему, а восток для нас слишком чужд.

— Разберусь, — раздраженно дернул щекой Рей. — Для начала хочу узнать ее мнение...

Из-за согревшего внутренности меда последние капли терпения испарились, Лейв покачал головой.

— Забудь это дело, брат. Она мертва...

— Нет!

Грозный рык слился с неожиданно раздавшимся ударом — Рейнард впечатал кулак в стену, с такой силой, что одна из полок в углу дрогнула, и баночки с грохотом повалились на пол. От громкого удара, вздрогнув, проснулся Генри и впился большими испуганными глазами в дракона.

— Закрой свой рот и не смей больше говорить об этом, — сдерживая клокочущий у горла гнев, жестко, неприятно процедил Рей, не сводя с брата злых глаз. — Она проснется. Ей нужно время.

Проглотив черствое, как сухарь, чувство, Лейв обратился к Генри:

— Подожди меня снаружи.

Мальчик кивнул, быстро выпутался из-под пледа и выскочил на улицу. Сверля тяжелым взглядом поверхность стола, мужчина произнес:

— Поступай как знаешь, Рей. В любом случае я не улечу без Генри. Не посмею бросить. Я сильно привязался к нему... Нет... Он стал мне сыном. А ты знаешь, он сестру не оставит. Поэтому наши пути не расходятся. Я подожду и, как только ты будешь готов, последую за тобой.

Потянулось долгое молчание. Догорал огонь в камине, по стенам скользили последние блики, бросая тени на лица драконов. Дождь не утихал, нескончаемый поток слез бил по крыше, вскоре его шум слился с громыханием грозы.

Утратив надежду дождаться ответа, Лейв поднялся, поправил плащ и направился на выход.

— Ее тело я здесь не оставлю, — задержал его на миг усталый голос брата. — Подготовь все к отплытию. У них есть драккары... Дождь утихнет — отправимся на восток, к Валке и Ульву.

Подступивший со всех сторон мрак сдавливал тело невидимыми путами. Глаза давно привыкли к темноте, но Мика предпочла сидеть накрыв ладонями лицо, чтобы не видеть обглоданных подземными чудищами костей, черепов с пустыми глазницами; чтобы не видеть, как светятся глазенки пауков, шустро плетущих в углах пещеры свои серебристые паутины. Вонь, поднимающаяся с сотен выгребных ям, драла горло — дышать было невозможно.

На этой стороне Хельхейма, в самом низу реки Гьелль, растелился по темной земле гнилой запах, воздух впитал в себя страх пленников — бесчестных убийц, стоны которых слабо доносились до Микаэллы.

Она не знала, сколько уже пробыла в мире мертвых, спрятавшись в маленькой пещерке от жадно глазеющих на нее и недолго преследующих длинных лысых чудовищ, едва походивших на людей, с толстыми хвостами, как у игуан. Время здесь, казалось, тянулось так же, как и туман под ногами: медленно, вязко, неохотно. Там, за Хельхеймом, могло пролететь всего пару дней, которые окажутся равны нескольким годам в здешнем мрачном месте.

Оказавшись легко обманутой, сбитой с толку проделками Хель, Мика не желала сдаваться и стремилась попасть, если не в мир живых, то хотя бы в чертог асов, туда, где должна была оказаться после смерти. Но с каждым мгновением, проведенным в этом мире, надежда угасала, как последние лучи солнца в преддверии ночи.

Мика отчаялась. Попытки вернуться назад, вырваться отсюда, словно из навязчивого видения, она оставила у моста Гьялларбру, где пыталась докричаться до Модгуд. Но та, пребывая на другом берегу, даже не обернулась. Мост не пропустил ее — пробуя ступить на него, девушка каждый раз упиралась в невидимую стену, о которую до крови разбила все костяшки пальцев.

Постепенно мир мертвых делал мертвыми и ее чувства. Тоска, боль, царапающая легкие при каждом вздохе, гнев и страх — все это становилось слабым, едва задевавшим сердце. На смену всему приходило холодное, как и сам Хельхейм, равнодушие, безразличие, которым можно было ранить. Забывались яркие краски, свет и радость. Забывалось лицо Генри, голос Рея, уходило тепло, оставляя ее в одиночестве.

Микаэлла не знала, что случится дальше: станет ли она одной из тех чудищ, что стремились полакомиться ею, или, лишившись всего светлого, самовольно бросится в яму, пополнит ряды убийц, навечно заточенных в темницах. Она и не успела принять окончательное решение, сдаться на потеху Хель: темноту неожиданно разорвал луч света, но не поспешил исчезнуть, а напротив, начал стремительно расти.

Чувствуя, как что-то затрепетало внутри, что-то, отдаленно напоминающее сердце, Мика выбралась из пещеры, замерла у входа, касаясь пальцами мшистых камней. Призрачно-голубой свет расходился в разные стороны волнами, отгоняя притаившихся в темноте чудовищ, струился по земле, двигался прямо к ней.

Наконец, через туманную дымку стали проступать очертания женской фигуры, облаченной в длинное невесомое платье и накидку, шлейфом тянувшуюся за ее спиной. Призрачное лицо приобрело знакомые черты. Мика сощурилась, пытаясь понять, кто предстал перед ней.

Когда губы женщины дрогнули в мягкой улыбке, она шагнула к ней и шепнула осипшим от волнения голосом:

— Мама?..

Не веря своим глазам, Микаэлла заметила, как женщина кивнула, и выдохнула с невообразимым облегчением, испытать которое она уже и не мечтала. Боясь, что дух родной матери может исчезнуть, девушка продолжила стоять, неотрывно следя за ней. Та сама приблизилась, остановилась рядом, совсем близко, но не решилась протянуть руку, коснуться щеки дочери, почувствовать еще хранящееся внутри нее тепло, по которому она так сильно тосковала долгие двадцать лет.

— Что ты тут делаешь? — шепотом, словно страшась, что Хель услышит ее, спросила Мика. — После смерти ты тоже попала сюда?

Эидис отрицательно качнула головой.

— Нет, я лишь гостья. Пока Хель дремлет, Модгуд пропустила меня повидаться с тобой. Я же нашла свое место в Фолькванге, дворце Фрейи.

— Фрейи... Она сестра Фрейра, да?

— Да, верно. — Не в силах избавиться от улыбки, Эидис поджала губы, но уголки все равно дрожали, стремясь растянуться. Слезы, пусть и ненастоящие, застелили глаза. — Он все же нашел способ видеться с тобой... — произнесла она тихо. Хрустальные капли скатились по ее призрачно-голубому лицу, рассыпались на мириады мелких частиц, не успев достать до подбородка. — Не перечь ему, Мика. Никогда. Он этого не любит... И прислушивайся к его советам. Он никогда не пожелает тебе зла.

— Он предупреждал меня, — девушка потупила взор. — Говорил не доверять, быть всегда начеку. Я сглупила… Позволила Тире обмануть себя.

Эидис вздохнула, сокрушаясь про себя по той женщине, что была для нее опорой, верным другом и сестрой. Крепко сжала пальцы в замок, огляделась, ни на чем не задерживая взгляд, просто боясь взглянуть на дочь и признаться, что в безумстве Тиры отчасти виновата она сама.

— Фрейр, может, и поворчит, — с улыбкой проговорила Эидис, — но всегда поймет и простит. Не кори себя и не позволяй злости на Тиру завладеть твоей душой. Одинокая и опечаленная… Эта женщина постепенно утратила смысл своего существования, а вместе с ним и разум.

Мика подняла глаза на маму, желая спросить, откуда она знает бога плодородия и лета, почему отзывается о нем так, будто знает его уже давно и очень хорошо. Но Эидис резко посмотрела на нее, одним тревожным взглядом отбив все вопросы в сторону, и положила ей на плечи свои искрящиеся светом руки. Мику пробрала дрожь, легкая и приятная, и ей вдруг страшно захотелось сжать маму в объятиях.

— Послушай, милая... — зашептала Эидис, придвинув девушку к себе и приложив ладони к ее все еще теплым щекам. — Это не твой мир. Тебя заманили сюда обманом. Хель посмела провести самих асов. Если бы смерть настигла тебя, ты прошла бы через врата Одина, попала бы прямиком в Вальхаллу, но не сюда... не в это мрачное место.

— Значит, я могу уйти?