— Да, лес — природный ресурс, и с него, как и со всего остального, следует снимать урожай, — медленно проговорил Мелдром, но произносил это так долго и с такими длинными паузами (Гидеону с Юэном вообще наскучило и семейство управляющего, и другие гости, большинство которых были преклонного возраста и плохо слышали, так что трехчасовой ужин, устроенный в красивом деревянном коттедже и за которым прислуживало неимоверное количество слуг, переполнил чашу их терпения), что братья решили: он явно на что-то намекает.

— Этому старому болвану надо на лапу дать, — сказал Гидеон.

— Думаешь?.. Но он ведь такую бучу поднял несколько лет назад — ну помнишь, по поводу Джеральда и его ребят, на комиссии по охоте на дичь?..

— Хорошо бы выяснить, что именно ему предложить — и не обидеть его при этом. С другой… с другой стороны, надо и о себе подумать — решить, сколько мы можем предложить… — Гидеон зевнул. С помощью частой зевоты Гидеон одновременно и сдерживал и выражал свой гнев. Иногда он зевал пять-шесть раз подряд, так что в челюсти начинало пощелкивать, а на глазах выступали слезы.

Развалясь на ротанговой кушетке, обложенной подушками, перед камином с пылающими березовыми дровами, они пили предусмотрительно взятый из дома бурбон. Устроились они в гостиной коттеджа, где их поселили — восьми комнатного «швейцарского» шале, построенного из ошкуренных и покрытых лаком бревен, в интерьере которого дорогая, привезенная из-за границы обстановка неожиданно соседствовала с мебелью, сделанной на заказ местными умельцами и образцами «деревенского шика»: выточенными из лосиных рогов канделябрами, изготовленными из них же ружейными ложами и столами, пепельницами из копыт, подушками, настенными ковриками и половичками, сшитыми из медвежьих, пантерьих, бобровых и рысьих шкур. Одетые лишь в исподнее, братья сидели на кушетке и равнодушно смотрели на огонь.

— Хайрам, — наконец проговорил Юэн.

— Ох, ну разумеется, Хайрам!.. Однако отец отправил сюда нас.

— Все равно можно обсудить это с Хайрамом. А отцу знать об этом вовсе не обязательно.

— Хайрам сразу ему доложит..

— Так что думаешь?.. Сколько?

Гидеон осушил бокал.

— Ничего не думаю. Предпочитаю про некоторые вещи не думать.

— Это как в покер резаться, — озадаченно сказал Юэн.

— Только никакой радости.

Братья немного помолчали. Гидеон ждал, что Юэн сменит тему и заговорит об их женах — он частенько это делал, но не для того, чтобы, запинаясь, рассказать о нарастающем между ним и Лили разладе (та вбила в голову, что хочет уехать из усадьбы и поселиться, как она выражалась, все равно где), а чтобы порасспрашивать Гидеона про Лею, которой он чересчур интересовался; однако когда Юэн наконец заговорил, то был немногословен:

— Вот дерьмо.

На следующий день на рассвете они покинули поместье Мелдрома, сообщив приставленному к ним слуге, что их вызвали обратно в поместье. Дело срочное — кто-то из детей заболел, так что не будет ли слуга любезен передать мистеру Мелдрому их извинения? Что Мелдром поверит этому объяснению, было сомнительно, но братьев это не тревожило. «Да пускай он к чертям провалится, этот Мелдром!» — рассмеялся Гидеон.

Без лишних обсуждений — стоило Юэну накануне упомянуть покер, как оба тотчас поняли, куда отправятся, — они погнали в поселок Пэ-де-Сабль, где на постоялом дворе Гудхартов как раз играли в покер, и братьев сразу позвали в игру.

Подробности последующих трех суток в деталях неизвестны, и позже ни Гидеон, ни Юэн не могли вспомнить, когда и каким образом они лишились не только всей имевшейся при них наличности, но и часов, поясов, прекрасных кожаных ботинок и автомобиля (иссиня-черного «пирс-эрроу» со светло-серым салоном — эту машину братья купили вскладчину только весной и пользовались ею поочередно. К тому времени Гидеон преодолел свое отвращение к деньгам — к самой идее денег, — которые выиграл в Похатасси). В начале игры Гидеону везло, да и Юэн не отставал, но на смену одним игрокам приходили другие, и был среди них дед Гудхартов (брюзгливый, хитрый, морщинистый полукровка, про которого болтали, будто в его жилах течет кровь алгонкинов, ирокезов и ирландцев, с беззубым ртом и знающий по-английски всего дюжину слов; ходили слухи — впрочем, ни Гидеон, ни Юэн их всерьез не воспринимали, зная, что индейцы на каждом шагу врут и путают даты, — будто еще во времена Жан-Пьера Бельфлёра старика арестовывали за браконьерство на принадлежащей Бельфлёрам земле). Братья расправились с остатками собственного бурбона и переключились на местную выпивку; они щедро угощали новых друзей, вели себя шумно, ребячливо и лучились радостью. Они, как сказал сам Гидеон, были безоговорочно уверены в том, что способны выйти из подобной игры победителями… Но по той или иной неведомой причине все вышло иначе, и братья до самого конца не понимали масштабы проигрыша, не понимали, что лишились всего, с чем приехали в Пэ-де-Сабль. К тому же было неизвестно, признает ли Гудхарт их долговые расписки.

Гидеон рассерженно перетасовывал колоду, требуя немедленно начать новую игру. Юэн, ссутулившись, с посеревшим лицом сидел на стуле, запустив в бороду короткие грязные пальцы. Наступило уже второе утро после их приезда, туманное и пасмурное, с моросящим дождем. На сколоченном из грубо оструганных досок полу валялись бутылки, сигаретные и сигарные окурки, салфетки, целлофановые пакеты и недоеденные сэндвичи. Дед Гудхарта объявился вновь (ночью он уковылял прочь, забрав у Гидеона шестьсот долларов, а у Юэна — триста шестьдесят, рассыпаясь в благодарностях за их «доброту» и обнажая беззубые десны в ухмылке, изображающей, очевидно, подобострастную улыбку), а сам Гудхарт и другие принялись обсуждать с ним что-то на индейском наречии, состоявшем в основном из твердых гортанных согласных и Гидеону с Юэном неизвестном. Игроки собрались чуть поодаль от бара, они переговаривались, поглядывали на них и даже инстинктивно, словно по-детски секретничая, прикрывали рукой рот, хотя братья все равно не понимали ни слова.

— Недоумки, — пробормотал Гидеон, тасуя колоду. — И этот старый пердун. Вот он. Я хочу еще раз сыграть с ним.

— Они не принимают наших долговых расписок, — тихо проговорил Юэн.

— Поганые полукровки, они обязаны принять.

— Они не желают, точно говорю, этот старый сукин сын наускивает их, чтобы они не соглашались…

— Надо будет купить эту поганую дыру, — рассвирипел Гидеон. — Купить с потрохами, а этих выпереть — пускай убираются в резервацию!

— Они боятся нас.

— С какой стати им нас бояться?! — Гидеон впечатал кулак в стол. — Принять долговую расписку от Бельфлёров в сто раз выгоднее, чем наличные от кого бы то ни было!

— Они мухлевали. Но точно я не видел, — сказал Юэн.

— Ни черта подобного. Я бы заметил, — возразил Гидеон.

Юэн задумчиво поднес к губам стакан и постучал им по зубам.

— Может, нам лучше уехать. И вернуться в другой раз…

— Я предлагаю этим полукровкам долговую расписку на тысячу долларов, и лучше им согласиться, иначе я вернусь и спалю эту дыру на хрен, а им, засранцам, уши оторву и сниму скальп, мрази, как они смеют так оскорблять наше имя?! Я не собираюсь молча это терпеть! — Гидеон даже привстал, так что карты полетели на стол, но какая-то сила словно толкнула его в лоб, и он тяжело осел на стул. — Такое терпеть! Это оскорбление.

— Они нас боятся. Думают, что мы…

— Что мы отыграемся и вернем все, что потеряли. Сукины дети. Я хочу вернуть машину. Хочу ее вернуть, и верну! Ты только послушай их трепотню! И взгляни на этого старого индейского выродка — ну вылитый жрец или там целитель, ты посмотри на него! Мне надо с ним еще сыграть, надо вернуть машину. — Гидеон с силой потер глаза. — Иначе у нас просто ничего не останется… И сам знаешь, кто задаст нам перцу…

— Если ты про Лили, то не волнуйся, — громко заявил Юэн. — Она уже пару раз пыталась и уяснила, что бывает… Как-то она вывела меня из себя, у меня аж в глазах потемнело, и я ее схватил и давай трясти, пока у нее зубы не застучали…