— В другой раз, в другой раз, — шептала прабабка Эльвира, касаясь волос Джермейн сухими холодными пальцами.
Стоячая вода
В неведомых пределах, где отсутствовало небо, солнце почернело, а из-под ног исчезла каменистая суровая земля; на границах Химерии… у берегов мертвенно-темного озера… под водами мертвенно-темного озера… бог сна, по преданию, воздвиг свой чертог.
Ибо, согласно необъятной монографии профессора Бромвела Г. Бельфлёра — «Гипотеза, описывающая антиматерию», — в ткани времени существуют прорехи, «порталы», соединяющие наше измерение с зеркально-отраженной вселенной, населенной тождественными (и однако же независимыми, противоположными, абсолютно несхожими) сущностями.
Как могут они быть тождественны и в то же время «независимы, противоположны, абсолютно несхожи»?
Бог сна, дебелый, самый прожорливый из богов, воздвиг свой чертог там, где у солнца нет власти, откуда оно вытеснено безжалостной земной материей. Там ни одному человеку не дано различить грань между днем и ночью. В этих пределах царит стоячая вода… стоячая, тусклая, ледяная вода, журчащая по мелким камешкам и навевающая неодолимый сон.
«Гипотеза, описывающая антиматерию». Восемьсот плотных страниц, исписанных мелким, четким, разборчивым бельфлёровским почерком, с бесчисленными уравнениями, диаграммами, набросками и быстрыми, небрежными каракулями, словно насмехающимися над серьезностью темы его труда. В качестве предисловия выступало загадочное и приблизительно переведенное рассуждение Гераклита о природе времени или, скорее, о природе нашей концепции времени.
Те, кто читал «Гипотезу» и при этом не был знаком с ее автором, блестящим молодым ученым, начинали опасаться за его здравомыслие; те же, кто знал Бромвела, были растерянны, но вовсе не удивлены. И уж точно не сомневались в его здравомыслии — ибо не было в их окружении личности более здравой, чем этот вундеркинд, так и не сумевший повзрослеть.
(Внешне Бромвел и правда лишь слегка изменился по сравнению с тем пареньком, который так решительно покинул Академию Нью-Хейзелтон для мальчиков много лет назад. «Мальчик» ростом менее пяти футов, с умудренным, в ранних морщинах лицом, в очках с толстыми линзами в проволочной оправе и редеющими волосами, которые при одном освещении кажутся белокурыми, а при ином — серебристо-седыми. Среди его коллег в Маунт-Элсмире, а также среди его учеников, многочисленных завистников и врагов (разумеется, у него есть враги, хотя он не мог бы назвать ни одного имени) ходит слух, будто у него есть близнец; непостижимо — что же, точнее, кого же он должен из себя представлять! Конечно, никто никогда его не видел и даже не знал, брат это или сестра.)
Все долгие годы, пока Бромвел трудился над своей «Гипотезой», он принципиально жил на самое мизерное жалованье для внештатных сотрудников, время от времени получая гранты и стипендии, но не по причине уверенности в непреложной ценности своего исследования, а из равнодушия к обстоятельствам и удобствам повседневной жизни. Свидетели считали, к примеру, что он не преодолел свой детский рост лишь потому, что и не пытался. Кроме того, он недоедал, мало спал и зарабатывался до умопомрачения — пару раз даже возникала опасность, что он ступит на зыбкую, малоизведанную почву, которую те, кто лишен воображения, называют безумием. Но он быстро одумался и вернулся обратно. Ибо то была не его епархия, там его уникальный разум не имел применения.
Он был обречен, и знал это с самого начала, на здравомыслие. Нежелание слушать беспощадный «голос крови» стало одним из его проявлений. Даже когда ему сообщили о гибели в пожаре их родового замка, смерти обоих родителей да и почти всех родственников, это вызвало у него лишь тревожную озабоченность, какая возникает у чувствительного человека при известии о любой катастрофе, — возможно, он горевал, но искренне оплакивать утрату просто не мог.
Ведь в своем необъятном труде Бромвел доказал, что будущее, как и прошлое, заключено в небесах — а значит, смерти, конечно, нет. Но нет и прохода в иные измерения, которые называют «будущим» и «прошлым». Лишь через таинственные, непредсказуемые прорехи в ткани времени, связывающие наше измерение с зеркально-отраженной вселенной антиматерии, человек может беспрепятственно проникнуть в тот, другой мир. Но попасть в эти щели конечно же можно только случайно.
Автор «Гипотезы, описывающей антиматерию», сохранял совершенно удивительное, олимпийское спокойствие — по мере распространения его славы он не впадал ни в блаженство, ни в меланхолию. Ибо доказав, что и будущее и прошлое существуют, и существуют во все времена, Бромвел тем самым доказал, что и он сам, и все, что его окружает и окружало с начала «времен», существует безо всякого обоснования.
Несмотря на это, ему иногда снился бог сна: он заглатывал их всех одного за другим. В мрачных пределах, где у солнца нет власти и где царит стоячая вода… стоячая, тусклая, ледяная вода, журчащая по мелким камешкам и навевающая неодолимый сон. А порой ему снилось даже, как ни странно, что вода (хотя это была лишь метафора!) заледенела и те, кто пристал к ее поверхности снизу, вверх ногами, застряли там подо льдом навсегда; головы их терялись в холодной тени, а ступни были крепко прижаты ко льду. После разрушения замка Бельфлёров ему несколько раз снился этот кошмарный сон. Но постепенно сошел на нет.
Падение дома Бельфлёров
Вот так и случилось, что в день четырехлетия младшего из отпрысков Бельфлёров их легендарный замок и все его обитатели, и хозяева и слуги (плюс немалое число гостей, присутствовавших на семейном совете по зову Леи: юристы, брокеры, финансовые советники, бухгалтеры и менеджеры десятка-другого фирм, фабрик и лесопилок) погибли в результате чудовищного взрыва, когда самолет Гидеона спикировал прямо в центр усадьбы; это был намеренный, тщательно спланированный удар, немыслимое злодеяние, и явно неслучайное, вопреки заверениям его приятелей-пилотов. Как можно считать несчастным случаем разрушение замка и гибель такого количества невинных людей, если самолет, который врезался в него, был заранее начинен взрывчаткой и так безошибочно, так точно направлен к своей цели?..
(По злой иронии судьбы, брат Гидеона Рауль лишь накануне приехал в замок, вызванный телеграммой Леи, — а ведь он уже много лет не навещал родных, отклонял их приглашения и требования и даже постоянные мольбы родителей. Рауль, о котором ходило столько слухов, ведущий вызывающе независимую жизнь в Кинкардайне… Но родных настолько возмутило его поведение, они были так оскорблены, что никогда не говорили о нем; и Джермейн не удалось узнать о нем ни малейших подробностей.)
(По той же злой иронии и Делла в те дни гостила в замке, в основном ради того, чтобы утешить брата после смерти Хайрама: бедняга был без сомнений мертв и уже похоронен, и все же Ноэль жаловался, что слышит, как тот по ночам бродит, натыкаясь на предметы, снова во власти своего вечного сомнамбулизма. К несчастью, юная Морна со своим мужем Армором Хорхаундом тоже гостили в замке, приехав с визитом к Эвелин; и Дейв Синкфойл со своей женой Стеллой Зундерт; и дальний родственник из Мейсон-Фоллз, что в Огайо, которого никто раньше не видел, но с которым Лея, очевидно, вела переписку о возможности приобретения корпорацией Бельфлёров тамошнего металлозавода; и еще несколько то ли родственников, то ли знакомых родственников, приехавших в замок в этот злосчастный день. Прабабка Эльвира со своим мужем, тетка Матильда и, конечно, Джермейн — вот и все из Бельфлёров с Лейк-Нуар, кто уцелел. Большинство обитавших в замке кошек и собак, за исключением, возможно, Малелеила, которого уже несколько недель никто не видел, разумеется, тоже погибли.)
Взрыв был такой силы, и столь мощный удар потряс землю, что почва в близлежащей деревне Бельфлёр вздыбилась и потрескалась, стекла в окнах большинства домов треснули, а собаки подняли дикий, отчаянный лай; само же озеро заколыхалось, и темные волны обрушились на берег, словно наступил конец света; была нарушена безмятежность даже таких далеких горных деревень как Джерардия-Пасс, Маунт-Чаттарой и Шеин. Жителей Бушкилз-Ферри, высыпавших из домов и в ужасе наблюдавших огненный ад по ту сторону озера (его ширина в этом месте составляла семь миль), охватила общая паника, и они глазели, замерев, словно в параличе, на пылающий замок, поверив, что конец света и впрямь настал. (Кое-кто позже клялся, что слышал там, за озером, душераздирающие вопли умирающих и даже ощущали тошнотворный, мерзко-сладковатый запах паленой плоти…)
