Моя рука замерла над молоточком. Особняки по соседству уже украсили фонариками, и ограды вокруг них выглядели нарядным. Среди всех один только дом певицы оставался темным.

На стук никто не отозвался, и я снова начала сомневаться в решении прийти сюда… Я постучала еще раз, и только тогда внутри дома раздались шаги.

— Уважаемая, травница! — обрадовалась мне Нолма, словно мы были родней. — Заходи.

Глаза у компаньонки Ринелии выглядели опухшими, а лицо — красным.

— Извини за вторжение… Не стану желать хорошего дня… Я…

— Проходи, проходи!

Нолма потянула меня в дом. В уголках ее глаз скопились слезы, и женщина промокнула их передником. Тяжелая дверь особняка захлопнулась.

— Моя бедная госпожа!

— Неужели это правда? — спросила я.

Нолма оперлась рукой на мое плечо, а ведь весила она немало. Особняк, который я видела оживающим и наполненным надеждой, сейчас был ужасно тихим, и только на вершине лестницы стояла пара напуганных молодых прислужниц. Смерть перед Днями благоденствия считалась дурным знаком. Заметив, что я смотрю на них, девушки скрылись.

— Эта беда действительно на нас свалилась, уважаемая.

— Я сожалею о судьбе твоей госпожи.

Прислужница начала тихо плакать.

— Так что случилось, уважаемая? Не посчитай мой вопрос праздным — госпожа Ринелия не была мне безразлична.

— Я знаю, травница! Знаю! Госпожа так хорошо говорила о тебе! Говорила, что ты спасла ее…

Я подхватила Нолму под локоть и отвела к лестнице. Мы сели прямо на ступеньки, а затем женщина снова промокнула глаза. Это не помогло. По ее щекам тут же побежали два потока слез, а рот страдальчески перекосило.

— Ну, хватит, — сказала я. — Не рви себе душу, тетушка.

— Как я могу! Моя бедная госпожа… Я ведь помнила ее совсем юной! Как ей, бедной, было тяжело подниматься… Сколько всего она вытерпела…

Нолма вцепилась мне в руку. Ее пальцы сжались вокруг моего локтя, словно когти хищной птицы.

— Не поверю, что госпожа сама сотворила это с собой! Ни за что не поверю!

— Разве нет? Госпожа Ринелия, конечно, показалась мне любящей жизнь…

— О! — воскликнула Нолма. — Она так сильно любила жизнь! Она умела бороться и никогда не сдавалась!

Женщина наклонилась к моему уху и зашептала:

— Перед смертью госпожа была сама не своя, но по-хорошему. Она была обрадована чем-то. Госпожа чего-то ждала, но так и не сказала мне, чего именно… А накануне… Накануне…

Нолма зарыдала, и я погладила ее по плечу. Пришлось подождать, пока женщина успокоится.

— Что случилось накануне, тетушка?

— Госпожа отпустила всех слуг… Даже мне она сказала уйти из дома. Она осталась одна…

— Ты думаешь, она сделала это, чтобы ей никто не помешал?

— Нет! — Нолма яростно затрясла головой. — Если бы я заметила, что госпожа расстроена, я бы не ушла. Она совсем не была расстроена! Наоборот!

— Что значит «наоборот», тетушка?

— Госпожа радовалась! Она не собиралась умирать! А утром…

Женщина теперь плакала не переставая, и мне приходилось разбирать ее несвязные бормотания. Не без труда мне удалось понять, что именно Нолма нашла Ринелию утром. Нашла в кровати, словно бы спящую, но с почерневшим от яда лицом. Именно это стало корнем сомнений Нолмы — служанка клялась, что хозяйка не приняла бы ничего, что испортило бы ее внешность. Рядом с телом лежало письмо покровителя, в котором Велиард сообщал Ринелии о разрыве.

Наконец, несчастная Нолма устала плакать и только иногда всхлипывала, нервно водя плечами. Я не могла уйти, оставив женщину на ступеньках одну, поэтому сидела рядом и обнимала ее одной рукой.

Прошло довольно много времени, когда на вершине лестницы снова показалось темно-серое платье служанки. Я махнула девушке рукой, а затем передала ей заботу об обессилевшей Нолме.

— Я пришла в неудачное время. Простите, что разбередила рану.

— Желаю счастливого праздника, травница, — сказала девица.

— Я пожелаю вам того же. Надеюсь, что Дни благоденствия подарят облегчение.

Я была рада уйти из этого дома. Чужое горе, которое не получалось разделить, ощущалось как нечто постыдное. Я словно вторглась во что-то личное, куда не должна была лезть.

На моих глаза прохожий, который, возможно, был соседом Ринелии, по широкой дуге обошел особняк умершей певички. Обыватели боялись потерять удачу, столкнувшись со смертью в преддверии Дней благоденствия… Осиротевший особняк смотрел мне вслед темными окнами.

Нолма не верила с самоубийство хозяйки из любви к Ринелии. А я не хотела в это верить из обиды за напрасно погибшую нищенку.

Дни благоденствия приближались, хотели мы того или нет. Сразу после первого летнего новолуния наступил самый важный праздник года.

— Эй! Что вы делаете? — спросила я, высунувшись в окно.

Вилис и Тидел затеяли пляски вокруг конюшни. Мальчишки беззаботно горланили: «Пришли счастливые к нам дни! Удачу крепко заверни!..», и кружили под окном бывшей комнаты Грэза, откуда я их и услышала.

— Рано еще петь! — закричала я сверху. — До полудня заговоры не будут работать!

— Будут! — отозвался Вил. — Петь можно в любое время!

— Нужно подождать, пока солнце пройдет зенит. Только тогда в словах появится сила!

— У нас говорили по-другому! И мы хотим петь сейчас!

Тидел молча переводил взгляд с меня на Вила. Я решила не спорить с упрямцем хотя бы в такой день.

— Да как знаете! — сдалась я. — Допевайте и пойдем в город! Я хочу занять хорошее место.

— Ага!

И они понеслись дальше. Неумелые прыжки и дерганья было сложно назвать танцем, но мальчишкам было весело, а это являлось главным условием Дней благоденствия. Призывая удачу в наш дом, Вил пел громко, но не всегда попадал в ноты. У Тидела голос был мелодичнее, однако терялся на фоне криков приятеля.

Мальчишки обошли кругом нашего двора, чтобы в следующем году невзгоды и горести забыли дорогу в «Белую ласточку». Некоторые говорили, будто бы в Дни Благоденствия магия приобретает особенную силу, и даже неодаренные получают возможность влиять на мир своей волей. Мне это казалось выдумкой, но сам праздник я любила.

Приют странников, хоть и находился за городскими стенами, ко Дням благоденствия преображался. Обитатели лагеря не меньше жителей Кинара старались навести в своих домах красоту и порядок. Дни благоденствия надлежало встречать в лучшем виде: нам с Вилом и Тидом стоило больших усилий разобрать все сгоревшие постройки к нужному сроку. На что-то большее сил уже не осталось, но мальчишки все равно нарезали флажков из старой одежды и натаскали в дом охапки полевых цветов.

В приюте странников уже вовсю гуляли. Со всех сторон слышалась музыка, звучало пение, доносились запахи вкусной еды, а люди вокруг были нарядными и веселыми. Я тоже надела лучшее платье, светло-серое с белой отделкой, которое предназначалось для самых особенных случаев.

— Идем быстрее, — сказала я. — Скоро полдень.

— Дался тебе этот полдень! — беззлобно огрызнулся Вил. — Все равно не пройдем быстро. Смотрите!

Мы влились в толпу, собравшуюся около Великих ворот.

— Сколько людей! — сказал Тид, взявшись за мою руку. — Все хотят увидеть магов.

— Держись ближе, — предупредила я Вила.

Он кивнул. Если мы разойдемся, найти друг друга будет почти невозможно, но я не слишком волновалась. Даже без меня мальчишки не пропали бы.

Людской поток потащил нас к центру города, но у Большого рынка толпа внезапно распалась. Я смогла свободно вздохнуть, а Вил и Тид сразу побежали покупать засахаренные фрукты. Для уличных торговцев праздничные дни были самыми удачными в году… Около рынка уже начались танцы, но я потянула жующих мальчишек дальше к Мерцающим воротам.

Маги заставили себя ждать. Солнце успело подняться до высшей точки и пойти вниз, когда раздались приветственные крики. Я привстала и вытянула шею, а Вилис, чтобы увидеть праздничный выезд, даже забрался на каменную тумбу.