Вряд ли Кернел видел разницу между мной и любой из своих служанок. Не следовало удивляться его внезапному интересу. Мысль стала для меня успокаивающей.

Впереди показались ворота «Белой ласточки». Немного не дойдя до конюшни, я присела на стоящую около соседского забора бочку и задумалась.

Девять лет назад я приехала в Эннаву в старом фургоне своего отца. Восемь месяцев мне потребовалось, чтобы пересечь половину страны и добраться от западной границы до Коселя, маленького городка во владениях самого князя. От него до столицы можно было доехать всего за пару суток, но каким огромным казалось это расстояние, если считать его не в ажелях и не в днях пути! Столичная Эннава была огромным городом, торговым сердцем страны, а Косель располагался посреди зеленых пастбищ и больше походил на большую деревню, чем на город. Половина жителей выращивала скот, а вторая половина занималась выделкой кож или что-нибудь мастерила из них.

Заглянуть в Косель мне посоветовал торговец, с которым мы разговорились на постоялом дворе в Эннаве. В отдаленных поселениях (как новый знакомый рассказал неопытной мне) встречались зажиточные люди, которые были не прочь купить кожаные сапоги и плащи, несмотря на высокую цену. Такой товар не портился со временем, и его следовало иметь при себе на всякий случай. Я сделала крюк, рассчитывая, что рано или поздно поездка окупит себя.

Стояла ранняя осень, в грушевых садах поспевали плоды, но идиллию прекрасного дня нарушили чьи-то вопли.

— Ты убийца! — кричал незнакомец. — Убийца, изувер и обманщик!

Голос захлебнулся, как если бы его обладателя ударили. Я подхлестнула лошадку, чтобы та ехала быстрее.

Единственная площадь Коселя оказалась заполнена людьми, поэтому мне пришлось остановить Белоножку и привстать на козлах. По периметру неправильного круга были расставлены торговые палатки, а в центре находился деревянный помост. Такие использовали во время деревенских собраний и с них же озвучивали важные новости, вроде даты сева или объявлений о смене управителей. Сейчас на возвышении находились трое людей, один из которых носил на шее деревянную колоду.

— Что происходит, уважаемый? — спросила я ближайшего ко мне человека.

— Беглого вора поймали, — ответил он и сплюнул на землю. — Точно будут сейчас пороть! И поделом!

Пойманный человек не показался мне похожим на вора. Тощий парень со спутанными волосами был одет в короткие штаны и старую рубаху с порванным воротом. Грязная одежда болталась на владельце, как на пугале.

— Похоже, это надолго, — заключила я. — Где у вас можно остановиться на ночлег, не скажешь?

Косельские мастерские вряд ли работали — похоже, что большая часть жителей городка находилась на площади. Я решила отложить дела на следующий день и как следует отдохнуть.

— Постоялый двор находится на въезде, — сказал местный. — Ты его пропустила, верно.

Поблагодарив незнакомца, я слезла на землю и под уздцы повела Белоножку с площади.

— Что смотрите! — кричал вор. — Я не вор! Вы это знаете! А вот он убил Грэза…

Раздался хлесткий удар, а затем новый вопль. Я все-таки обернулась.

Высокий мужчина с красным лицом и окруженной рыжими волосами лысиной опускал треххвостый хлыст. Он носил длиннополую безрукавку поверх рубахи, поэтому походил на ремесленника, а не на палача. Второй человек с помоста, вероятно, являлся старостой или кем-то не менее важным. Несмотря на теплую погоду, на нем была куртка с дорогим лисьим воротником.

— Забьешь меня тоже? — прохрипел вор. — А чего тебе стесняться… Никто не осудит!

Его слова разозлили рыжего мастера. Он снова поднял хлыст, но был остановлен.

— Легче, Тар! Будет нехорошо, если он не сможет стоять на суде.

Тар злобно засунул хлыст за пояс, выругался, а затем стремительно спустился с помоста. Когда грозный мужчина проходил мимо, люди расступались.

— Слушайте все! — сказал «староста» хорошо поставленным голосом. — Помощник кожевенника Райлек обвиняется в клевете на своего мастера! Обвиняется в нападении на мастера! Обвиняется в краже двадцати восьми терликов! Обвиняется в неуплате долга в размере сорока терликов! Служитель князя приедет вынести приговор, а до тех пор любой, кто также понес ущерб от рук этого человека, может выдвинуть обвинение! Или сказать защитное слово!

Люди Коселя заволновались, услышав про служителя самого князя, но меня все это не касалось. Мне хотелось вымыться в горячей воде, а затем лечь в настоящую кровать. Белоножка, которой шел уже третий десяток, тяжело тянула фургон — ей тоже требовался отдых. Внезапно кобыла припала на задние ноги, а на следующим шаге начала хромать. Я наклонилась, чтобы посмотреть, что случилось.

— Только этого не хватало, — сказала я. — Этак мы с тобой тут надолго застрянем!

Слова оказались пророческими. Конюх с постоялого двора осмотрел голень Белоножки и сообщил, что возникло воспаление.

— Кобыла старая. Я бы не рассчитывал, что она поправится.

— Жаль, — сказала я и потрепала лошадь по шее. — И что мне теперь делать?

Белоножка была частью моего наследства. Она помнила еще моих родителей…

Конюх принял вопрос на свой счет.

— Я бы посоветовал ее продать. Много не дадут, но за шкуру можно что-то выручить.

Он был прав, к сожалению. Старая хромая лошадь годилась разве что на башмаки и пояса, но мне бы это все равно не помогло. Пусть я продам Белоножку и выскребу все имеющиеся у меня деньги, наберу только на такого же старичка. И то если попадется сговорчивый продавец…

Матушка, пока я еще жила с ней, обучала меня искусству исцеления травами — в нашей деревушке настоящего лекаря отродясь не было. Детская память цепкая, поэтому я помнила давние уроки, а где-то в фургоне лежали мамины тетрадки с рецептами, которые я забрала из Клемисса на память. Я собиралась исцелить Белоножку так, как это делали обычные люди, без помощи колдовства. Идея родилась внезапно, но сразу захватила меня.

Следующий час ушел на поиски пачки старых тетрадей, перевязанных гнилым шнурком. Как только те оказались у меня в руках, я разорвала узелок и углубилась в чтение… Судьба мне благоволила. Рецепты, способные помочь при воспалении, в матушкиных записях действительно нашлись. Я забрала страницы с описанием нужных трав, а затем отправилась прочь из городка. Был полдень, но откладывать лечение не хотелось.

Зелень на лугах уже огрубела, хотя еще не пожухла. Ночи становились холодными, а вот днем тепло держалось, и погода радовала. Моя любовь к уединенным прогулкам зародилась в тот самый первый раз. Я не боялась заблудиться, но по неопытности зашла слишком далеко. Вокруг было только небо, березовая роща, пронизанная солнцем, луг с редкими деревцами — вот и вся моя компания. И гудящие ноги разве что еще…

На границе рощи с дальним пастбищем обнаружился навес под деревянной крышей. Пастухи использовали такие во время дождя, но ранней осенью там еще могло храниться накошенное на зиму сено. Я надеялась отдохнуть под навесом перед тем, как отправиться в обратный путь.

Сена не оказалось. Вместо него был человек…

Сначала я подумала, что повстречала такого же усталого путника, но подойдя, поняла, как сильно ошиблась. Одежда на незнакомце была порвана и испачкана, а лицо разбито так, что нельзя было понять, молод он или стар. Человек сидел, привалившись к держащему навес столбу, и с трудом дышал.

— Хороший день! — сказала я.

Незнакомец вздрогнул. В полусне он сделал попытку отползти, но потом проморгался и уставился на меня, болезненно щурясь.

— Я тебя не знаю, — прохрипел он.

— И я вижу тебя в первый раз, уважаемый.

— Хорошо, — выдохнул человек и обмяк.

Он ничего не просил и не спрашивал, но уйти просто так мне казалось неправильным. Справившись с неловкостью, я села рядом.

— Не возражаешь, я тоже тут отдохну? — спросила я и протянула человеку фляжку с водой.