— Лизавета Васильевна! Готовая я! — влетела в комнату расхристанная Устинья. — Чё делать-то надо?

— Доктору помогай.

Повернувшись к Харитоновой, взяла её кисть, чтобы в очередной раз проверить пульс, и с ужасом обнаружила, что его нет. И сердцебиения тоже! Приподняла веки — зрачки на свет не реагируют. Мертва… Не уберегли… Прямо под носом у меня “костлявая” девушку себе забрала.

— Отставить! — заорала я во всё горло. — Баронессы больше нет! К чертям собачьим стерильность! У ребёнка есть не больше десяти минут, а потом он тоже погибнет! Доктор, становись по ту сторону кровати!

— Не выйдет. Она прикручена у стены.

— Вот я идиотка! Совсем забыла! Кладём на пол! Устька! Становись на колени рядом с доктором! Оба слушаете меня и никакой самодеятельности! Клавдия, всех вон… Подожди. Нужен свет. Окружите нас с масляными лампами. Никаких свечей, чтобы капающий воск не помешал. Начали!

И мы начали. Уняв дрожь в руках, сделала первый вертикальный разрез.

— Доктор, отодвинь мышцу в сторону.

Илья Андреевич попытался это сделать, но его остановила Устинья.

— Не так, дяденька. Лизавете Васильевне несподручно будет. Вы тутася подержите, а я супротив. И голову сильно не наклоняйте, а то шибанётеся с барышней лбами.

— Смотрю, ты опытная, — вымученно улыбнулся он.

— Дык с барышней стока резали, что знаю её как облупленную.

— Ну тогда руководи мной, красавица. Я больше по другим вещам мастер.

Не обращая внимания на их болтовню, продолжаю своё дело. Вскоре добралась до плода. Аккуратно, чтобы не повредить маленькое тельце, достаю его из чрева мёртвой матери. Молчит… Неужели не успела? Но ребёнок жив! Я чувствую это!

— Шлёпни по попке! — слышу голос повитухи.

Быстро делаю это, потом ещё один раз. И младенец заорал! Вначале это было больше похоже на мяуканье, но с каждой секундой голос обретал силу. Получилось! Слава тебе Господи! Получилось!

— Шёлковую нить! Доктор, режь пуповину, когда перевяжу её. Но не у самого узла режь. Таз с тёплой водой, чтобы обмыть новорождённого, готов?

— И полотенца тоже, — сказала одна из монахинь.

— Прекрасно.

После отсечения пуповины хотела сразу передать детёныша в руки монахинь, но остановилась и положила его на грудь матери. Он должен обязательно почувствовать её, пусть и уходящее тепло. Навсегда запомнить ту, что даровала ему жизнь.

— Правильно это. По-божески, — согласилась с моими действиями Клавдия.

А я не могу ничего ответить. Слёзы застилают глаза, глядя на эту печальную картину. Молодая девушка с измождённым, застывшим лицом и младенец, доверчиво прижимающийся к ней. Самое страшное, что когда-либо видела.

— Хватит, забирайте, — справившись с эмоциями, наконец-то произнесла я. — Омойте и накормите… Блин! Чем его кормить теперь?!

— Козьего молочка могу принести, — предложила одна из монахинь.

— Нельзя сейчас — может не усвоиться. Нужно материнское, человеческое. Но у нас его нет.

— Есть в деревне, — сказал Елецкий. — Сосновское в четырёх вёрстах от усадьбы. Я сейчас на коня и быстро домчу туда.

— Ноги коняке переломаете и шею себе свернёте. Вона темень какая! — возразила ему прозорливая Устинья.

— Не волнуйся, красавица. Я потихонечку поеду.

— Не пойдёт, — уже я отвергла это предложение. — Слишком долгий путь получится. Особенно в обратную сторону с кормилицей. Запрягайте карету. Поедем туда с ребёнком.

— Согласен, Елизавета Васильевна. Кто-нибудь! Разбудите моего кучера!

Но пришедшая через несколько минут одна из монахинь удручённо покачала головой. — Негоден сегодня слуга ваш.

— Как это негоден?

— Пьяный храпит. Не знаю, где грешник этот налакаться умудрился, но лыка не вяжет и на ногах стоять не может.

— Скотина! Да что же это за ночь такая?! — разъярился князь. — Убью мерзавца! Сам запрягу. Но долго… Долго…

— Тама деда и Макарка у порога топчутся. Как меня позвали, то они вслед увязалися, — снова подала голос Устинья. — Они конюхи знатные. Вы их, барин, покличьте.

Действительно, вся озерская братия сидела на ступеньках крыльца. Увидев нас, крестьяне вскочили и начали привычно отбивать поклоны.

— Прекратите, — приказал Илья Андреевич. — Мне нужно срочно подготовить карету и довезти нас до деревни. Справитесь?

— Дык, — почесал макушку Прохор. — Справимся-то оно, конечно. Невелика наука. Токмо, ежели срочность есть, то у меня Рыжак запряжён. Не побрезгуете телегой, то вмиг отвязу, куда скажете.

— А чего ты коня запряг?

— Ну, ежели посреди ночи всех подняли, значится, беда какая. Мож и снова улепётывать сломя голову надо. Я теперича пуганый и чуть что, то Рыжака сразу из стойла вывожу.

— Улепётывать не стоит, дед. А вот коня ты правильно запряг!

В деревне кормилицу нашли быстро. Дородная баба вначале испугалась ночных визитёров, но быстро успокоилась, сообразив, чего от неё хотят. Лишь рано утром мы вернулись домой. В глазах уже темно от усталости и после всех потрясений. Лишь только младенец, посапывающий на руках своей новой кормилицы, даёт внутреннее спокойствие. Значит, не зря через всё это прошли.

— Елизавета, — спросил Илья Андреевич у дверей моей комнаты на втором этаже. — А можно узнать, почему вы к ребёночку “он” постоянно обращались? Девочка ведь.

— Да? — удивилась я. — Представляете, так переволновалась, что даже не посмотрела на такую важную часть тела.

— Переволновались? Из всех нас вы были самой стойкой.

— Только внешне.

— Я ещё больше восхищаюсь вами. И… Вы сегодня смотрелись словно Мадонна с младенцем на руках.

Неожиданно князь прижал меня к себе и поцеловал. Нежно, чувственно. Словно пытался через губы передать то, что словами сложно высказать.

— Я теперь мечтаю увидеть, — прошептал мне на ухо он, — как вы будете держать нашего с вами ребёнка. Отдыхайте, Лизонька…

До самого обеда меня никто не тревожил. Проснулась оттого, что Антонина осторожно на цыпочках прокралась в мои комнаты и поставила на стол поднос с едой. Быстро вскочив с кровати, вышла из спальни, кутаясь в халат мышиного цвета.

— Антонина, как там малютка? — сразу же поинтересовалась у монахини.

— С божьей и вашей помощью всё хорошо! — расплылась девушка в улыбке. — Княгиня Екатерина Михайловна похвалила всех и приказала вас не будить, пока сами не встанете.

— А баронесса Харитонова? Где она… Её…

— Илья Андреевич, говорят, всё поправил. Теперь хорошо выглядит. Скоро должны из Москвы за ней приехать. Горюшко-то какое, но отмучилась, чего греха таить. Я ж до вас за ней приглядывала. Елена Анатольевна и ночами не спала, и плакала всё время. А иногда вдруг как подскочит и давай с криками отбиваться от невидимых врагов. Прошлое ей глаза застилало. Но я вам так скажу, Елизавета Васильевна. К Богу в рай она попадёт. Столько страданий при жизни пережить — это все свои грехи искупить. Да и не грешила Елена Анатольевна. Просто судьба такая незавидная ей выпала.

— Очень надеюсь, что в рай, — не стала спорить я. — А княгиня где сейчас?

— У себя. Приказано после службы вас к ней сопроводить.

— Приду обязательно. А Илья Андреевич хоть отдохнул немного?

— Да где там! Доктор с утра всех пациенток обошёл, а потом Елену Анатольевну в божеский вид приводил. И, говорят, к ребёночку постоянно бегает, всё никак успокоиться не может.

— Можно я попрошу тебя передать ему пару слов?

— Конечно!

— Скажи, что если он не совсем спятил, то немедленно ляжет в кровать. Да! Так и скажи! Добавь ещё, что у меня к нему очень важный разговор, который достоин того, чтобы вестись на выспавшуюся голову. Доктор наш, естественно, спросит, про что именно намечается беседа, но ты передай, что скажу ему сама в полночь в его кабинете. Если проспит, то ничего не узнает.

— Ох, страсти-то какие! Прям в полночь! Уж не про Дар ли ваш?