— Именно из-за них. Думаете, что перед вами дура, не понимающая, насколько больна? Хотя тут больше подходит одержимость бесами. Не поверите, сколько раз пыталась остепениться. Запрещала себе даже думать о греховных связях. Но всё без толку! Как только вижу перед собой мужчину, то перестаю контролировать себя. И неважно, кто: дворянин, конюх, монах или старик. Больно, стыдно и страшно… Случай с попыткой соблазнения брата завершил моё падение. Если бы он не отправил сюда, то наложила на себя руки. Так что возвращаться в мир — не выход для такой моральной уродины, как я.

Но вам этого не понять! Вы же почти святая! Да-да! Я ночью всё слышала и понимаю, что происходило с бедняжкой Харитоновой! Младенцев из мертвецов достаёте! Скоро и самих мертвецов оживлять начнёте! Безгрешная Лиза, чудеса творящая! Аминь! Аллилуйя!

Наталья Витковская заводилась всё больше и больше. Ещё немного и скатится в настоящую истерику. Недолго думая, взяла с рядом стоящего столика стакан с водой и выплеснула содержимое женщине в лицо.

— Полегчало? — после этого спросила её спокойным голосом. — Могу повторить.

— Спасибо. Не надо, — явно придя в себя, произнесла баронесса. — Извините. Это всё нервы. Накопилось.

— Не стоит извиняться, Наталья Дмитриевна. Поверьте, что я сюда не поиздеваться над вами пришла. И, кажется, понимаю, что происходит. Обещать не буду, но постараюсь помочь. Вы же слышали о моём Даре?

— Мне поможет лишь котёл в аду.

— Скажите, а как давно вы стали такой… ээээ… увлекающейся натурой?

— Говорите прямо: потаскухой. В тринадцать лет. Отчётливо помню тот день, навсегда изменивший мою судьбу. Сейчас многие считают меня достаточно привлекательной особой, но тогда я была настоящим заморышем. Плоская, несуразная… И вот именно в это время меня посетила первая и, пожалуй, последняя любовь.

Отдыхая в загородном поместье, увидела блестящего молодого офицера, сына нашего соседа. С первого взгляда влюбилась в него. Романтическая идиотка! Вы не представляете, какие грёзы роились в моей голове. То он спасает меня из рук разбойников, то я его вытаскиваю израненного из пожара. Но заканчивалось всё одинаково: мы клянёмся друг другу в верности и идём под венец.

— А плотские утехи тоже представлялись?

— Да вы что?! Тогда я даже не представляла, что подобное между мужчиной и женщиной возможно. Искренне считала, что ребёнок сам появляется в матери. Бог подует и дарует. К несчастью, правду жизни узнала очень скоро.

В один из приездов к нам офицер… Не хочу называть его имени: он через три года погиб на Османской войне, а его родители к случившемуся не имеют никакого отношения. Так вот. Он напился и пошёл проветриться на свежий воздух, временно оставив праздничное застолье.

И в этот момент я решилась поговорить с ним наедине. Незаметно прокралась к офицеру, курящему трубку у конюшни и любующегося полной луной. Призналась в своих чувствах. Он же погладил меня по голове и предложил поцеловаться. Мне не хотелось, так как мужчина был сильно пьян и еле стоял на ногах. Резкий запах вина и табака — не лучшие любовные ароматы. Отказала.

Ну а дальше… Дальше я из девочки сразу превратилась в женщину. Сопротивлялась, конечно, только справиться было не в моих силах. Закончив своё дело, офицер пригрозил мне. Мол, если кому-нибудь расскажу, то он сделает виноватой меня, а родители откажутся от такой дочери. Я испугалась. По-настоящему. До сих пор помню этот страх, затопивший всё сознание. Промолчала. Четыре дня прорыдала в комнате, притворившись больной. На пятый день, почувствовав, что боль внутри меня стала стихать, ощутила желание в первый раз. Дикое желание накрыло полностью, как только увидела входящего отца, решившего навестить больную дочь. Хорошо, что он быстро ушёл. Думала, пройдёт, но с того момента мои мучения лишь усиливаются при виде любого мужчины. Я стала рабыней похоти.

Нимфомания. Этот диагноз сразу всплыл у меня в голове. Девочка в период полового созревания получила сильнейший стресс, связанный с сексом. Тут возможны не только психические отклонения, но и гормональные. Я даже не представляю, как подобное лечить. Но что-то делать надо. Потом… Сейчас же стоит до конца понять всю картину душевного состояния Натальи Дмитриевны Витковской.

С баронессой мы разговаривали долго. Постепенно её отчуждение ко мне проходило, и несчастная женщина, впервые столкнувшись с человеком, который не осуждает, а внимательно слушает, начала раскрываться.

Распутница. Позор семьи. На самом деле жизнь Витковской была непрекращающимся кошмаром. Даже в стенах нашего приюта прошлое не оставляло её. Оказывается, княгиня Зобнина была ей не подругой, а настоящей госпожой. Она знала про похождения Натальи несколько секретов, обнародование которых светило баронессе заточением чуть ли не в узилище. Знала и шантажировала. Даже иногда, выплёскивая своё постоянное раздражение, била, понимая, что та не пожалуется.

— Теперь, — грустно сказала Витковская, — Зобнина на свободе и обязательно предаст гласности мои преступные дела, завязанные на похоти. Свою жизнь я закончу в холодной келье без надежды увидеть солнце. Она обязательно это сделает. Ей доставляет удовольствие страдания людей.

— Не отчаивайтесь, Наталья Дмитриевна, — попыталась утешить её я. — Вы же больны и не отвечаете за некоторые свои действия. Это подтвердит и Илья Андреевич. Быть может, у меня получится вылечить вас своим Даром и снова заживёте нормальной жизнью.

— Вы очень добры, Елизавета, но жизни у меня больше не будет в любом случае. Даже если стану самой праведной во всей Москве, то былое останется в памяти многих.

— Можно уехать из столицы. Куда-нибудь подальше. На Урал, например. Там начать новую жизнь, не афишируя прошлое. Заведёте семью.

— Не получится. Если и смогу влюбиться, то всегда возможен случайный риск разоблачения моего распутства. Слухи имеют дурную привычку просачиваться даже сквозь камни. В результате пострадает моя новая семья. Да и жить в постоянном страхе, ожидая подобного, не смогу. А если болезнь вернётся? Вы сможете дать гарантию, что этого не произойдёт?

— Я даже пока не уверена, что смогу её вылечить.

— Вот видите! Так что доживать мне одинокой, никому не нужной старухой. Дай Бог, не похотливой — это совсем ужасно. Я много обо всё этом думала. Выхода нет… Только смерть.

— Выход есть всегда, — тепло сказала я.

После этого встала и, подойдя сзади, положила на голову Натальи руки, напитав их Даром.

— Отдохните. Вам нужен сон. Пусть он будет лёгким и счастливым. Пусть в нём будет много солнца и доброжелательных улыбок. Спите… Спите…

Как только баронесса обмякла, то перетащила её из кресла на кровать и прошлась Даром по всему телу. Потом, не мешкая, пошла искать матушку Клавдию. Та нашлась на улице, строго отчитывающая двух понурых монашек.

— Матушка Клавдия, — вежливо обратилась я к ней. — Не уделите ли вы мне время?

— Что-то ты больно вежливая, Елизавета. Не к добру.

— Потому что мне сейчас нужна ваша помощь служительницы Господа.

— Мы все ему служим деяниями и помыслами своими.

— Согласна. Где мы можем с вами поговорить наедине?

— Пойдём в мою келью.

Жилище Клавдии действительно напоминало келью, хотя и было в отдельном срубе, предназначенном для сестёр. Тут я оказалась впервые. Маленькая комната поражала своей чистотой и аскетичностью. Широкая деревянная лавка, одновременно выполняющая функцию и спального места, и стульев, да грубо сколоченный столик с открытым молитвенником и огарком свечи в подсвечнике — вот и вся мебель. Но на стенах висело множество икон. Сразу видно, что очень старых. Благодаря им создавалось впечатление, что нахожусь в маленьком храме.

— Что? Не по нраву мои “хоромы”? — усмехнулась монахиня.

— Наоборот. Уютно… — призналась я, перекрестившись на иконы. — С душой всё. С любовью, несмотря на простоту. Вот о любви и хотела с вами поговорить.