— Странная вы барышня, Елизавета… — немного подумав, сказала Матушка и спрятала нож. — Но я понимаю, о чём вы. Софья… Так меня зовут. Когда тяжко придётся, ссылайтесь на меня. Благословляю! И пусть серьёзного сана не имею, но редко кто поперёк моего слова пойдёт.

— Спасибо, сестра, — благодарно поклонилась я. — Дай бог, свидимся.

Путь до “Благотворительного Дома Призрения княгини Елецкой” был неблизким. И сопровождал меня в поезде всё тот же офицер, что доставил в узилище. Даже тюремная карета не поменялась. Но на этот раз военный был намного любезней.

— Пётр Евстафьевич Долин, — представился он почти сразу же, как только уселся напротив меня. — Поручик полка Святой Церкви. Должен доставить вас на место лечения, Елизавета Васильевна. Надеюсь, эксцессов в дороге не предвидится.

— О! — с лёгким ехидством ответила я. — Уже и имя с отчеством моё вспомнили, и обращение на ВЫ?

— Естественно, — невозмутимо парировал он. — В вас нет тьмы, поэтому обращаюсь как к человеку.

— А как же сумасшествие?

— Я тоже иногда болею инфлюэнцей. Но это не значит, что не принадлежу Богу. И понимаю вашу иронию, Елизавета Васильевна. Поймите и вы: я не дознаватель, а карающий меч Господа. Оружие не должно проявлять самоуправство, оно подчиняется руке, держащей его. В моём случае — это святые дознаватели. Каждый выполняет свои обязанности.

Пока вас считали ведьмой, то и относился к вам как к ведьме. Сейчас нет причин так относится… Каждый должен делать то, что лучше всего умеет, а не то, что нафантазировал себе.

И поверьте: я искренне рад, что вы всего лишь страдаете недугом, а не грязная чернокнижница. На одну душу мир для меня стал светлее. Но, извините, в дороге полностью подчиняетесь мне. Без вопросов и капризов. Моя служба для меня свята, поэтому отступать от её не буду.

— Приму к сведению, — кивнула я.

Где-то через час пути у меня возникло непреодолимое желание выйти из кареты.

— Выпустить сможете? — спросила я у поручика.

— Зачем? — настороженно спросил он.

— Хочу свободу почувствовать.

— Идите. Только недалеко.

— Что? Вот так просто? — не поверила я.

— Да. Я понимаю ваши чувства. Знаете, кем был до службы в Святой Церкви? Беспутным наследником богатого рода. Картёжником, бретёром, распутником и гулякой. Это всё в один из дней привело меня в тюрьму. Не в узилище, а в обыкновенную тюрьму. Три месяца просидел в ней, пока родственники — чего греха таить — за немалые деньги выкупили.

Вышел и вместо привычного кабака пошёл к реке. Зашёл в неё по колено и стал умываться. Вода холодная, весенняя, с кусочками льда. А мне было так хорошо после серых вонючих стен каземата, что плакать хотелось от счастья. СВОБОДА! Великая свобода в несущихся волнах окутала меня, и снизошло озарение. Я изменился.

После этого пошёл в монастырь проситься послушником. Там впервые и встретил брата Серафима. Он предложил мне место в церковном полку. Отказываться не стал, так как служение Господу может быть разным. До сих пор не жалею о выборе своём. Кто, как не раскаявшиеся грешники, могут ощутить всю опасность греха? У нас все такие. Верой и правдой служу…

Так что, Елизавета Васильевна, могу понять ваше желание. Пройдитесь. Вдохните новую жизнь! Но… Недалеко. Не разочаровывайте побегом.

После непродолжительной прогулки вернулась с охапкой полевых цветов и протянула их офицеру.

— Пахнут! — с обаятельной улыбкой, так не вязавшейся к его суровому лицу, проговорил поручик. — Спасибо вам!

Дальнейший путь уже не представлял собой доставку заключённой. Мы мило беседовали и даже шутили. Поручик оказался очень остроумным, образованным человеком, так что километры скрадывались за разговором незаметно. Уже поздней ночью мы подъехали к постоялому двору.

— Елизавета, — немного смущённо сказал Пётр, с которым давно перешли на имена. — Я вас должен запереть в карете… Так предписано уставом. Один из солдат сопровождения будет нести караул.

— Может, — с надеждой в голосе попросила я, — есть возможность переночевать в кровати? Я не сбегу. Честное слово. Тут так неудобно.

— Верю. Но если будет помрачение рассудка, то никто не даст гарантии, что вспомните своё обещание.

— Ладно. Нет, так нет. Извините, что попросила и поставила в неловкое положение.

Он ушёл, но очень быстро вернулся.

— Лиза. Я договорился со смотрителем. У него есть комната без окон. Маленькая, почти чулан, но с кроватью. Очень надеюсь, что ночь пройдёт спокойно.

— Мой герой! — воскликнула я и чмокнула в щёку офицера.

— Пожалуйста, — попросил совсем растерявшийся от такого проявления эмоций мужчина, — не делайте так больше. Я на службе.

Комната действительно оказалась маленькой и душной. Но зато я смогла нормально вытянуть ноги и почти до самого утра проспала. Проснувшись, вышла в коридор и увидела сидящего на стуле поручика.

— Доброе утро, Пётр, — поприветствовала его.

— Уже утро? — поднял он на меня красные от усталости глаза. — Слава богу.

— Вы всю ночь не спали, пока я дрыхла? Я вас совсем замучила! Знала бы, в карете осталась.

— Не корите себя — это мой выбор. Ничего страшного. Бывало и похуже. Поедемте… Нет. Нужен завтрак и умывание. Надеюсь, к обеду прибудем на место.

Его предположения подтвердились. Через пару часов после полудня мы проехали через кованые ворота, около которых стояли двое мужчин в рясах. Моё новое пристанище находилось в нескольких минутах от знакомства со мной.

Заехав в ворота, мы сразу очутились в огромном, немного диковатом парке. Было видно, что уход за ним почти не ведётся. Но чем ближе подъезжали к особняку, тем больше парк преображался. Появились ухоженные дорожки, цветочные клумбы и искусно выстриженные топиарии. Поразительно, но нет людей. Лишь несколько монахинь промелькнули вдалеке. От этой пустоты стало немного не по себе.

Выехав из парка, пересекли просторную лужайку и остановились у высокого особняка. Огромное трёхэтажное здание жёлтого цвета с двумя флигелями, имеющими остроконечные крыши. Большие окна центральной части дома были с решётками, которые сразу бросались в глаза и портили весь облик этого, без сомнения, величественного сооружения.

Около широкого парадного входа с гранитной лестницей нас встречало несколько монахинь. Одна из них отличалась от других большим серебряным крестом на груди и внушительной связкой ключей в руках. Скорее всего, это местная кастелянша или смотрительница. Пока не знаю, как её правильнее обозвать, но явно начальница.

— Здравствуй, матушка, — первым выйдя из тюремной кареты, вежливо обратился к ней поручик, склонив голову. — По приговору…

— Знаю, — перебила она его, даже не попытавшись улыбнуться. — Как добрались?

— С божьей помощью. Всё прошло хорошо.

— Пусть твоя подопечная выходит. Теперь она под нашей опекой. А вы отдохните в гостевом доме и потрапезничайте. Я распоряжусь, чтобы вам накрыли стол, а лошадям предоставили стойла и овёс.

— Прощайте, Елизавета Васильевна, — официально обратился ко мне офицер. — Желаю вам победить свой недуг.

— Спасибо, — в том же тоне ответила я, понимая, что дружеский сейчас неуместен. — Сил вам, терпения и удачной службы.

Больше я поручика Петра Евстафьевича Долина никогда не видела, но память сохранила тёплые воспоминания об этом человеке, с которым провела почти двое суток в пути. Благодаря ему я забыла на некоторое время о своих невзгодах и о том, что меня всё дальше и дальше увозят от поместья Озерское. Я внутренне смирилась с переменами в судьбе и теперь была полностью спокойна, не собираясь рефлексировать по каждому поводу.

— Пойдём, — неприветливо приказала “ключница”, повернувшись к двери.

По бокам от меня тут же встали две монахини и одна позади. Понятно: опасаются, чтобы чего не отчебучила ненормальная. Под таким конвоем я и вошла в свой новый дом.