— Вижу, старик, — доброжелательно сказала монахиня, — что чтишь Господа.

— Все чтим. А как по-другому, матушка?

— По-разному бывает.

— То не для нас разное всякое.

— Что? И даже Елизавета Васильевна — истинная христианка? — задала провокационный вопрос Ворона, зыркнув в мою сторону.

— Ежели за её возвращения в каждом доме озерския люди молятся, то, стал быть, ещё и поистинней многих получается. Светлая душа наша барышня. Как есть светлая! Столько добра никто не делал, как она. Грех наш, что что спужалися не уберегли её от барыни Мэри Артамоновны. Вот кто с бесами хороводы водит!

— А говорят, что Елизавета трупы раскапывала.

— Врут! — чуть ли не хором воскликнули все.

— Я при барышне постоянно была, — пояснила Стеша. — Не могёт она такого. Да в делах вся с утра до вечору. Так к ночи умаивалася бедная, что на ходу засыпала. И знания её не от дьявола. Бабка Кривуша кому попало свой Дар бы не отдала.

— Но ведь людей-то резала, — не прекращала допрос Клавдия.

— И меня, — подала голосок Марфуша. — Век ей в ножки за это кланяться будем с сестрицей.

— А я помогала! — гордо добавила Устинья. — Нету в том никакого колдовства. Всех с молитвами да с добротой Елизавета Васильевна лечила.

— Смотрю, заступников много… А может, и подельников, — свернула разговор монахиня. — Отдыхайте пока, а нам пора. Из дома без дозволения не выходить!

— Обождите! — встрепенулся Макар. — Я когда с барином Станиславом Альбертовичем говорил, то он сказал, что тоже скоро приедет в Москву. Что-то там про деньги барышни говорил, но я ничего не понял. Хотел и нас с собой взять, токмо сидеть и ждать страшно рядом с Марией Артамоновной. А вдруг прознала бы, что мы под боком?

— Тут она не достанет. Руки коротки! Помолиться перед сном не забыли?

— Нет, — опять ответили крестьяне хором.

— Вот и славно. Тогда досыпайте. Елизавета, пойдём.

Первый этаж поместья встретил нас непривычной для ночного времени суетой. Несколько монахинь со свечами и лампами столпились около комнаты, из которой доносились дикие крики.

— Что случилось? — строго спросила Клавдия.

— Рожает, матушка, — повернулась одна из сестёр. — За повитухой послали. Но худо дело, уж больно Елена Анатольевна слаба.

— Кто это? — поинтересовалась я.

— Елена Анатольевна Харитонова. Баронесса. Замечательная девушка… Была. Подверглась ночному разбойничьему нападению. Все люди, сопровождающие её карету, погибли, а она была ограблена. Но не это самое страшное: ещё и жестокого обесчещена. Хотели и Харитонову придушить, только либо злодеи плохо сделали своё дело, либо кто-то их спугнул. Выжила. Но, грех такое говорить: лучше бы погибла тогда. От подобного невинная до этого девушка сошла с ума. Мало того, ещё и зачала ребёнка от насильников.

Несколько раз пыталась покончить с собой и не переносит вида мужчин — сразу впадает в жуткую истерику. Даже отца собственного боится. Поэтому сюда Елену Анатольевну и определили.

— Из-за риска самоубийства в запертой камере держите?

— Сама попросила. Ей лучше без людей. Постоянно молится и почти ничего не ест, потеряв всякий интерес к жизни. Насильно кормить приходится.

— А что говорит наш доктор?

— Ничего. Он же тоже мужчина и не показывается баронессе на глаза, чтобы лишний раз не тревожить её воспалённый разум. Теперь время рожать пришло… Скоро повитуха явится, но у меня нехорошие предчувствия.

— Могу осмотреть её, — предложила я. — Мой Дар может пригодиться бедняжке. Слышите, как кричит? Уверена, девушка испытывает сильнейшую боль. Либо имеет низкую переносимость к болевым ощущениям, либо что-то идёт не так. Пожалуйста, Клавдия! Я там лишней не буду.

— Расступитесь! — без лишних разговоров приказала смотрительница монахиням и, взяв меня за руку, провела в камеру.

Я тут же осмотрела будущую мать. Ой, как всё плохо! Одна кожа да кости. Пульс слабый, нитевидный, хотя должен при такой нагрузке и болевом эффекте зашкаливать. Несмотря на то, что уже отошли воды, практически нет никакой мышечной активности. Приложила руку к животу. Ребёночек шевелится.

— Как вы себя чувствуете? — задала стандартный вопрос роженице.

Но она ничего не ответила, лишь мельком взглянув на меня безумными глазами и вновь дико закричав. Хотела сначала усыпить её, чтобы облегчить страдания, но вовремя остановилась. И так схваток практически нет, а тут я ещё сознания лишу. И неизвестно, как при родах Дар на ребёнка подействует.

Мои размышления прервала появившаяся пожилая монахиня. Повитуха, наверное. Быстро осмотрев баронессу, она покачала головой и заявила.

— Не жильцы. Оба. Пусть примет Господь и душу грешную, и душу невинную.

Почему-то я сразу поверила опытной женщине, явно принявшей не одни роды и знающую своё дело. Страшно смотреть на кричащую от боли девушку и шевелящегося в её теле ребёнка. Они ещё живы, но одновременно и мертвы.

Кесарево! Это единственный выход! Не факт, что я спасу мать, так как никогда не делала и даже не присутствовала на подобных операциях, зная их лишь в теории. Но ребёнок может выжить.

— Нужно доставать плод. Сделаем разрез вот тут, — спокойно обратилась я к Клавдии, показав на оголённый живот роженицы. — Риск безумно велик, но стоит воспользоваться пусть и маленьким, но шансом. Понимаю, что такое для вас звучит дико, но…

— Что тебе для этого нужно? — перебила она меня, не став слушать дальнейшие рассуждения.

— Острые ножи, шёлковые нити, спирт, стерильные бинты. Вместо них можно нарезать полосками льняную ткань. Но обязательно прокипятите! Разбудите Илью Андреевича. У доктора есть необходимый инструмент. Заодно он будет мне ассистировать. И ещё позовите Устинью. Это девушка, что из Озерского приехала. Она мне всегда помогала дома, так что справится получше многих взрослых.

— Доктор — мужчина. Как бы хуже ни стало при его появлении.

— Я усыплю баронессу перед операцией.

— Сейчас позовём. Дай бог, не грех совершаем, — перекрестилась матушка Клавдия.

Под опытным руководством Вороны все засуетились, забегали, словно муравьи. Я же осталась около пациентки, внимательно отслеживая её состояние. Девушке становилось всё хуже и хуже. Она уже не кричала, а хрипела. Пульс всё слабее и слабее. Решив, что дальше тянуть нельзя и возможна скорая смерть от болевого шока, я, приложив руку к её лбу, усыпила страдалицу.

В этот момент появился Илья Андреевич, державший огромный кожаный саквояж. Полурасстёгнутая рубаха, небрежно заправленная в штаны, и домашние тапочки на ногах говорили о том, что он явно собирался в жуткой спешке, не тратя драгоценные минуты на одевание.

— Что тут у нас? — с порога спросил он.

— Ничего хорошего, — ответила я. — Возможна смерть и матери, и младенца. Хочу попытаться вскрыть чрево, чтобы извлечь дитя. Нужны ваши опыт и знания. Признаться, никогда не делала подобного, так что…

— Почему меня не разбудили раньше?! — не дослушав, заорал он на Клавдию.

— Не мужское это дело — роды принимать.

— Не моё дело?! Да ты, Ворона, совсем спятила?! Здесь всё моё дело! Я и только я несу полную ответственность за пациенток! И перед богом, и перед людьми, и перед собственной совестью! Ещё раз подобное повторится, то вышибу тебя отсюда,! Пинком под зад, не глядя на твой сан!

— Прекратите, — остановила я начинающий разгораться скандал. — Работать будем или глотки драть?

— Извините, — покаялся доктор. — Опасное вы дело затеяли, но я, Елизавета Васильевна, всецело к вашим услугам. Предлагаю вскрыть желудок…

— Нет. Мы ходим достать ребёнка, а не изучать то, что ела пациентка. Достаточно вскрыть брюшную стенку. Потом раздвигаем мышцы живота и добираемся до матки. Вот через неё уже и будем вытаскивать плод. Потом действуем в обратном порядке, ушивая раны. Инструменты, как понимаю, у вас с собой. Сейчас принесут горячую воду. Обработаем их в ней, а после протрём спиртом. Точнее, вы обрабатывайте, а я буду отслеживать больную. Скажете, когда всё будет готово.