— Вот зараза! — выругалась я непонятно на кого: то ли на эту ворону, то ли на себя.

Больше, кажется, на себя. Ведь договорилась же с доктором, что не буду конфликтовать с матушкой Клавдией. Но есть ощущение, что мы с первой минуты не сошлись характерами, и обе это чувствуем. Словно горящая спичка в бочке бензина получается, когда оказываемся рядом. Ох, и дура же я! Жаль, что понимаю это задним числом. Стоило дождаться, пока платье хотя бы подошьют. Теперь представляю, насколько убого оно будет выглядеть… Если вообще в него влезу.

Моё внутреннее самобичевание прервала появившаяся молодая монахиня.

— Елизавета Васильевна, — с тёплой улыбкой на лице сказала девушка, протягивая чёрный платок. — Пора в храм идти. Дорогу я вам покажу.

Выйдя из особняка, мы по дорожке через парк прошли к каменной, явно старинной церкви. Зайдя в неё, увидела два десятка женщин в одинаковых платьях, так похожих на моё будущее. Значит, это и есть пациентки. Лиц в полумраке разглядеть не могу, так как стоят спиной. Но при моём появлении многие пришли в лёгкое возбуждение, непонятно каким образом почувствовав новенькую.

Взойдя на кафедру, незнакомый мне священник прочитал молитву. После неё помолчал немного и начал проповедь. Честно говоря, особо к ней не прислушивалась, с большим интересом рассматривая убранство церкви.

Если в Кузьмянске она была больше похожа на православную, то тут чувствуется присутствие и католического стиля. Необычно! Западные фрески сочетаются с восточной манерой написания икон. Золото православия смешивается с аскетизмом католицизма. И так почти во всём. Вначале непривычно было, но чем больше всматривалась, тем больше чувствовала некую законченность. Гармонию. В этом месте действительно Бог един для всех людей мира, а не только для избранных одного региона.

Тепло мне здесь. Хорошо. Наверное, за всё время пребывания в новом теле впервые поняла тех, кто уходит из мирской жизни в Церковь. Устали люди от собственных пороков и глупости. Надоело им гнаться за богатством, вырывая кусок хлеба из рук ближнего своего. Душевный покой может дать лишь Бог, подаривший людям нечто более ценное, чем туго набитые кошельки и дворцы. Подаривший Любовь!

А я? Как я выполняю его заветы? Чем отличаюсь от той, которой была в прошлом мире? Не знаю. Пока продолжаю лишь выживать и огрызаться. А хочется счастья… Никогда не хотела его так, как сейчас! Я очень устала быть заведующей отделением.

После службы вместе со всеми пациентками я пошла назад в особняк. Ко мне никто из них пока не осмеливается приблизиться, несмотря на то, что Клавдия так и не соизволила лично проводить меня. Всё та же молоденькая улыбчивая монахиня со мной. Щебечет что-то про проповедь, рассказывает о самом особняке. Но так всё сбивчиво, постоянно перескакивая с одного на другое, что я вскоре потеряла нить её рассказа.

Впервые за время своего заточения поднялась на второй этаж по мраморной лестнице. Обстановка здесь сильно отличается. Первое, что бросилось в глаза, это широкие коридоры. Двери есть, но все без замков, и выглядят они не как тюремные, а нормальные, что должны быть в любом доме. Единственное, что также угнетает, это серый неприветливый цвет стен. Интересно, у них краски во время ремонта другой не было или специально так задумано?

— Вот ваши апартаменты, Елизавета Васильевна, — показала мне монашка на одну из дверей.

«А неплохо тут», — поняла я сразу, как только переступила порог. Круглый стол, на котором стоит ваза с фруктами. Окна, пусть и с решётками, но с приличными занавесками любимого Мэри красного цвета. Несколько кресел, диванчик. Не знаю, персидские ли, но шикарные ковры ручной работы устилают пол. Кругом расставлены канделябры со вставленными свечами. Но и это ещё не всё! Есть вторая комната, которая является спальней. Ого! Такого богатства я не видела даже у мачехи, живя в Озерском.

Деревянная кровать не впечатляет шириной. Только бросаются в глаза высокая перина и горка различных подушек и подушечек. Обязательный для приличной женщины дамский столик с огромным зеркалом. Дубовый шкаф таких размеров, что в него можно повесить с десяток платьев. Кажется, я попала в царские хоромы или в нормальную “двушку” с претензией на роскошь.

Жаль, нет душа для полного счастья. Но думаю, что с горячей водой тут тоже не должно быть проблем.

— Располагайтесь, Елизавета Васильевна, — продолжила щебетать монашка. — В конце коридора есть общая гостиная. Там в свободное время собираются наши постоялицы для общения.

— И часто там собираются?

— Постоянно, Елизавета Васильевна. Правда, не все ходят. Кто-то предпочитает тишину и уединение. К тому же здесь всё, как и в любом приличном обществе: не всех принимают.

— И что происходит с теми, кто оказался чужд? — напряглась я.

— Скучают, злятся, но ничего поделать с этим не могут. А некоторые и сами предпочитают одиночество. Доктор строго-настрого запретил всему персоналу насильно заставлять дружить. Лишь волеизъявление наших постоялиц является мерилом.

— Почти свобода, получается?

— Относительная. Комнаты на ночь не запираем, но весь этаж приходится. Ложатся все по расписанию, встают тоже. Опять-таки, нарушать дневной режим нельзя. Кто против этих правил, та оказывается на первом этаже. А там, как вы успели убедиться, условия значительно хуже.

— Извините, — спросила я у монахини, — я до сих пор не поинтересовалась, как вас зовут. Вижу, что вы совсем не из простолюдинок. Очень правильная речь и манеры чувствуются.

— Мирское имя осталось в прошлом. Матушка Антонина… Но многие просто зовут Антониной.

— Очень приятно. Смотрю, большинство из служащих здесь монахинь имеют благородную кровь.

— Кровь для Бога у всех одинакова. Но вы правы. По простому хозяйству работают бывшие простолюдинки, а с больными постоялицами исключительно те, кто имеет определённые манеры и знания этикета. Естественно, такими могут быть лишь бывшие дворянки. Это и нам покаяние за грехи наши. Прислуживаем равным себе, гордыню усмиряя.

— И какой же у вас грех? — не удержалась и спросила я.

— Он только мой, — посуровела девушка. — Прошу о подобном больше не спрашивать.

— Извините. Это всё женское любопытство. Кажется, Бог вначале создал его, а потом уже из него женщину.

Зря я так пошутила. Антонина сразу замкнулась в себе и быстро удалилась, оставив меня в одиночестве. А ведь Илья Андреевич предупреждал, чтобы была осторожнее со своим юморком. Видимо, он сразу раскусил мою натуру и предполагал подобное развитие событий. Ещё один маленький плюсик в его характеристику. И огромный минус мне: не слежу за языком.

Оставшись одна, немного освоилась в новом месте. Решила перекусить свежайшим яблоком из вазы. Красное, наливное! Видимо, только-только сорванное с ветки. С каким упоением я впилась зубами в его сочный бок! Привыкнув у себя в Озерском поглощать их в любое время дня и ночи, жутко страдала в узилище от нехватки подобных природных витаминчиков. А тут, развалясь в кресле и вытянув уставшие ноги, прямо кайфовала, ощущая сладкий сок на губах.

Когда яблоко закончилось, пришло время розеточки с малиной. И опять чуть ли не пищу от удовольствия. Потом снова яблоко. Так почти весь фруктовый набор закончился. Вместе с этим пришла скука. Мне больше нечем заняться. Некоторое разнообразие внесла лишь примерка моего нового платья. Быстро справились! И сидит хорошо.

Кажется, по местному распорядку сейчас свободное время. Наверное, все пациентки собираются в общей гостиной и перемывают друг другу косточки. А чем ещё заняться, находясь в изоляции? Стоит и мне туда сходить.

Решение принято, но ноги идти отказываются. Мне почему-то до чёртиков страшно предстать перед местной публикой. Уверена, что там полно особ с нарушенной психикой. Как они встретят меня? Чувствую, что вливание в местное общество будет не из лёгких.