— И что мне прикажешь делать? Просто так отказаться от того, которого люблю? Раз “рылом не вышла”, то и не человек уже?

— Не знаю. Хочется сказать, что чёрт тебя к нам принёс, но тут Святая Церковь свои усилия приложила. На одного Бога уповать и остаётся. Но учти, что матушке Софье теперь обязана сообщить о вашей порочной связи с князем.

— Сообщайте. Мне стыдиться нечего. Да и порочными наши отношения назвать нельзя, так как полностью границы дозволенного не переходили.

— Хоть тут сподобились голову не потерять. Ой, что будет! Крутой “чаёк Елецкой” испить готовься!

— Ничего, переживу, — махнула рукой я. — А если Екатерина Михайловна палку перегнёт, то и “кофейку Озерской” отведать может. Пусть я не таких знатных кровей, как она, но ноги о себя вытирать никому не позволю.

— Вот и говорю, что не хочу рядом с вами находиться, когда спор затеете. Всех в округе ошпарить от ваших напитков может. Так что я ничего не видела и не слышала! Без меня разбирайтесь!

— Да не переживай так, Клавдия! Я очень уважаю княгиню и уверена, что она не настолько плоха, как ты тут мне расписала. К тому же даже с тобой я ужиться смогла, так что опыт со сложными женщинами имею.

— Это кто тут сложная?! — возмутилась Клавдия. — И это не ты со мной, а я с тобой ужилась, так как характер имею незлобивый!

— Прямо две кроткие овечки едут в одной тюремной карете на выпас в узилище.

— Сама овца… Тьфу на тебя! — неожиданно рассмеялась монахиня. — А ведь картинку занимательную нарисовала! Уж после нашей с тобой “кротости” не каждый волк ноги унесёт!

Два дня в пути прошли достаточно комфортно. С Клавдией мы вели интересные разговоры на разные темы. Бывало, что и спорили, но беззлобно отстаивали свою правоту. Время от времени делали остановки, чтобы размять ноги. Расслабившаяся охрана этому не препятствовала, видя, что само церковное начальство в лице матушки очень дружелюбно относится к конвоируемой. По этой же причине ночевать в карете мне не пришлось, хотя и был выставлен пост у моей комнаты на постоялом дворе. Так устав велит, тут уж ничего не попишешь.

В ворота узилища въезжала с противоречивыми чувствами. С одной стороны, это место, которое может избавить меня от многих проблем и дать путёвку в нормальную жизнь. Но с другой — внутреннее напряжение зашкаливало. А вдруг я навсегда останусь здесь?

Молча перекрестив, сосредоточенная Клавдия первая вышла из кареты, а меня доставили на тюремный двор, из которого сразу сопроводили в камеру. Та же обстановка, что была и в прошлый раз. Кроме окошечка с решёткой, топчана и маленькой иконки в углу потолка больше ничего нет. Но я уже опытная “зечка”, поэтому, перекрестившись, легла на лежанку и попыталась уснуть. Во сне время летит быстрее.

Несколько дней ничего не происходило. Лишь очередная молчаливая монахиня приносила пищу, слегка скрашивая своим появлением тюремную скуку. Еда, кстати, была без прикрас. Я уверена, что матушка Софья помнит меня, но нет никаких излишеств: простая вода, а не компотик, и каша без мяса. Видимо, хочет этим показать, что сейчас неважно былое. Оценивать каждое моё деяние будут по-новому, без личных симпатий или антипатий. К моменту появления самой Софьи я уже стала теряться, сколько дней тут прохлаждаюсь.

— И как ваше самочувствие, Елизавета Васильевна? — зайдя ко мне и плотно закрыв дверь, поинтересовалась Софья.

— Спасибо, Матушка. На удивление хорошо, — искренне ответила я. — Думала, как и в прошлый раз, стены давить будут, но ничего подобного не испытываю, хотя удовольствия тоже не ощущаю. Думаю много.

— О чём? Надеетесь на свободу выйти и безбедно зажить?

— Надеюсь выйти. А бедной себя и сейчас не ощущаю. Есть любимый человек, есть люди, которые давно стали родными. В конце концов, даже работа интересная была. И верю, что могу к ней вернуться.

— То есть богатства вам не нужны, получается? Может, стоит их Святой Церкви пожертвовать или на какое-нибудь богоугодное дело?

— Вам и без меня многие жертвуют, так что, извините, оставлю денежки при себе. У меня на них большие планы.

— Всё-таки заразило вас стяжательство, — грустно усмехнулась Софья.

— Вам виднее. Я же хочу, во-первых, привести в порядок имение Озерское. За долгие годы без ухода оно обветшало. Закупить несколько паровых лесопилок, поставить мануфактуры по производству дефицитных вещей. С какими определюсь чуть позже.

Но это не главное. За свою короткую жизнь я встретилась со многими несправедливостями в отношении женщин. Некоторых и защитить некому. Да что там несправедливости! Даже наш женский организм толком не изучен! И никто не пытается этим заняться! Роды даже у знатных особ принимают полуграмотные бабки-повитухи, так как доктора исключительно мужчины и к таинству родов не допускаются. Сколько детей и матерей погибает при родах? Думаю, что вы лучше меня знаете. Ни одна война с такими потерями людей не сравнится.

— Но и мужчины тоже от несправедливости страдают, — осторожно проговорила Софья. — Где та грань, отделяющая мужскую душу от женской?

— Я не вижу грани, так как одинаково больно всем. Но мужчинам намного легче справляться с проблемами. Как-никак хозяева в доме, да и склад ума у нас с ними разный, обязанности. Я прекрасно понимаю, что не могу осчастливить всех. Лишь помочь некоторым. Пусть это будут обездоленные, выброшенные на дорогу женщины и девушки.

— Сделаете для них приют?

— Не совсем. Скорее маленькое учебное заведение с полным пансионом. Просто дать рыбу легко, но малопродуктивно и даже опасно, так как приучает быть иждивенками, получающими всё бесплатно. Быть несчастной — это не значит иметь всё даром до самой смерти. Нужна удочка, которая прокормит всю жизнь и даст поверить в себя.

Хочу, чтобы девушки получили специальность. Грамотные экономки, гувернантки, учительницы точных наук для девочек, женские доктора. Список профессий, где необходима женская рука, очень большой. Боюсь, что всех моих денег не хватит даже для малой части задуманного. Поэтому необходимы серьёзные доходы. Отсюда и желание заняться производством.

— Удивлена… Очень… — с некоторой растерянностью произнесла матушка Софья. — Знаете, Елизавета Васильевна, мне необходимо обдумать ваши слова. Завтра очень хочу продолжить нашу занимательную беседу. Чувствую, что ещё много интересного услышу. Спокойной ночи.

Матушка Софья явилась вновь не на следующий день, а через два, заставив меня немного понервничать от такой паузы.

— Извините, что не выполнила своё обещание и немного подзадержалась, — с порога заявила она. — Дело в том, что меня очень заинтересовали ваши неожиданные планы на будущее, и пришлось потратить больше времени на их осознание. Заодно проконсультировалась кое с кем по некоторым финансовым вопросам.

— Ничего страшного, — улыбнулась я, чувствуя внутреннее облегчение. — В конце концов, мне некуда торопиться. Что вас ещё интересует и какие сложности видите, раз даже брали консультации?

— Наиважнейший вопрос для меня — это какое место Святой Церкви будет отведено в вашем приюте.

— Извините, но не в приюте, а в женской школе. Она не для тех, кто просто отсиживается, ничего не желая делать. Учёба и получение специальности — вот что поможет встать на ноги. Унылой праздности в моей будущей школе не место. И, конечно же, обязательное духовное воспитание с поддержкой и наставлениями Святой Церкви. Лишь у неё есть все инструменты для этого.

Каждая выпускница должна быть не только умной, умелой, но и морально устойчивой женщиной. Мы вырастим хороших тружениц, хранительниц семейного очага, а не персонал для подпольных борделей.

Так что, матушка Софья, опасения ваши напрасны. Я обязательно привлеку монахинь к воспитанию, если будет на то дозволение Церкви. Опыт Дома Призрения Елецких убеждает, что это единственный разумный выход, когда мирское и духовное идут рука об руку.