— А то! Иди, Антонина. Скоро служба, а я ещё и не поела толком.

После церкви, не дожидаясь приглашения, я сама направилась к княгине. Увидев меня, она благожелательно улыбнулась и спросила.

— Ну что, Елизавета? Отдохнули немного после ночных подвигов?

— Спасибо. Всё хорошо. У меня к вам разговор серьёзный. Тут из Озерского прибыли…

— Знаю уже, — перебила она меня. — Небось, хотите, чтобы под моим крылом остались?

— Очень хочу, — не стала лукавить я.

— Ну и пусть остаются. Но не под моим, а Ильи Андреевича. Если здесь сразу ко двору пришлись, значит, их боженька сюда не зря направил. Только и у меня есть просьба. Скоро должны приехать за баронессой Харитоновой. Отец её очень достойный человек и в дочери души не чаял. Я ему сегодня отписала обо всём, но хотелось, чтобы вы ему сами рассказали о последних минутах жизни Елены. Сама при них не была, а внуку не пристало о родах разговаривать. Не мужское это дело за такими нашими интимными вещами наблюдать. Лучше, чтобы женщина всё расписала. Только, пожалуйста, не сгущайте краски подробностями, как Ворона делать любит. Эх… Жалко. Девушка-то хорошая была. Нет, чтобы какая-нибудь скотина подохла вместо неё.

— А ещё лучше, чтобы те, кто это зверство сотворили.

— За них можно не беспокоиться. Барон Харитонов, по слухам, отыскал разбойников. Подробностей никто не знает, но уверена, что в аду горят мрази. Вроде и грех на душу Анатолий Иванович взял, а осуждать его не могу. Сама бы таких на суку повесила. За причиндалы, чтобы подольше мучились.

— Полностью с вами согласна. Как ваше самочувствие после переезда? — перевела я разговор с грустной темы. — Может, массаж и гимнастику сделаем?

— Массаж? С удовольствием. А вот гимнастика ваша дуростью кажется. То головой в разные стороны верти, то руки поднимай. Обойдусь без неё.

— И то верно, Екатерина Михайловна. Вы же, наверное, и в карете вместо четырёх три колеса используете. Доехать-то по-любому можно. Подумаешь, на одно колесо меньше!

— Елизавета, не сравнивайте.

— Хорошо. Тогда могу с супом, без воды. Всё ж остальное в нём есть и должно быть одинаково вкусно.

— Глупости.

— А лечиться только тем, чем хочется, не глупости? Нет, Екатерина Михайловна! Будем делать всё, как я сказала, если хотите до внуков дожить. Так что с утра обязательная гимнастика, а ближе к вечеру массаж. Я от вас не отстану и если надо будет, то лично из кровати на гимнастику стащу, несмотря на ваш титул. Нельзя делать всё наполовину, особенно в вещах, связанных со здоровьем.

— Ох и вредная кому-то жена достанется, — покачала головой княгиня, явно сдавшись.

— Да лишь бы не вашему внуку, а остальное переживу.

— Ишь, какая разборчивая! Князь Елецкий ей не угодил!

— Он хороший человек и доктором мог бы стать неплохим, если б дальше своего носа видел. Помнится, я вам обещала прогулку по дому. Если не возражаете, то совершим её немедленно. Поверьте, впечатлений массу получите.

Экскурсию начали со второго этажа. Вернее, с моих комнат. Осмотрев их, Елизавета Михайловна поморщилась и произнесла.

— Как в тюрьме. Зря я раньше сюда не наведывалась. Обычно как дочь увижу, так сама больная до самого отъезда отлёживаюсь. Сейчас уже смирилась, а тогда…

— Отнюдь, — не согласилась я. — Здесь есть всё для комфортного проживания. Но впечатление такое из-за серых “казематных” стен. Пройдёмте в общую гостиную. И по дороге смотрите на эти самые стены, которые мы тут постоянно видим. Уверена, что ощущение будет не самое приятное, и сравнения с тюрьмой ещё не раз придут вам в голову.

Женщины при нашем появлении в гостиной замерли, удивлённо переглядываясь. Судя по лицам, некоторые знакомы с княгиней, но большинство видит её впервые и присматривается, как к новенькой.

— Позвольте представить нашу благодетельницу, попечительницу приюта княгиню Елецкую Екатерину Михайловну, — пояснила я для окружающих, насколько серьёзную особу привела сюда.

Все дамы моментально склонились, приветствуя столь важную гостью.

— Приятно видеть всех вас в здравии, — вежливо отозвалась Елецкая и добавила: — В телесном, разумеется. Я тут затем, чтобы понять, что ещё могу сделать, чтобы улучшить комфорт проживания в Доме Призрения. Если у кого есть жалобы, то можете их смело высказывать.

— Жалобы? Да с нами обращаются как с быдлом! Мало того, что урезали питание, лишив нас вина, так ещё живём рядом с этими! — тут же отозвалась графиня Зобнина, показав на “форменных”. — Представительницы знатных фамилий не должны дышать одним воздухом с не пойми кем!

— Так и не дышите, Зобнина, — с улыбочкой, не предвещавшей ничего хорошего, ответила Екатерина Михайловна. — Мне рассказывали, то для знатных особ недавно вступил в силу запрет покидать свои комнаты. Почему вы здесь?

— Я сама распоряжаюсь собой и не приемлю ничьих приказов!

— То есть вам тут не нравится и правилам подчиняться вы не собираетесь?

— Именно!

— Прекрасно. Тогда вас больше не задерживаю. Всех не задерживаю! У кого есть желание, можете покинуть нашу обитель. Но только сегодня у вас есть возможность отписать своим близким, чтобы забрали отсюда. С матушкой Клавдией я договорюсь, чтобы и церковь дала подобное разрешение. Только учтите: обратно никогда не приму. Даже если не ко двору дома придётесь. Даже если, устав от вашего сумасбродства, родственники захотят не ко мне, а в монастырь направить. Даже если тюрьма за прегрешения ваши светить будет. Хоть потом на коленях у ворот умоляйте, никого не приму.

Да! И если в течение недели ваши родственники не откликнутся на письма, то я сниму всякую ответственность за вашу судьбу и выставлю за ворота. Также буду выгонять всех, кто не подчиняется правилам проживания.

— От имени Святой Церкви я дам разрешение отбыть по домам, — от дверей раздался голос запыхавшейся Клавдии. — Но каждая будет стоять на специальном учёте. И правильно обмолвилась Екатерина Михайловна про монастырь. Бесноватых и заново согрешивших туда отправлять будем.

Воспрявшие было от предчувствия надвигающейся свободы, “бриллиантовые дамы” моментально сникли, понимая, что либо им в родовых усадьбах жить узницами, либо тоже узницами, но в монастыре. Лишь одна Зобнина не унималась.

— Подайте мне карету! Ни одной лишней минуты здесь оставаться не намерена!

— Вы что-то перепутали, Зинаида Борисовна, — покачала головой княгиня. — Тут вам не постоялый двор. Хотите идти — делайте это сами. Но лучше напишите мужу, чтобы прислал за вами экипаж.

— Этот скотина меня сюда упёк и уверена, что откажет.

— Значит, в монастырь, — довольно добавила Ворона. — Уж у нас и лошадка с телегой для вас найдётся, и воздух в келье исключительно ваш будет.

— Сама уйду! Собственными ногами! Мои вещи заберут позже. Надеюсь, не опуститесь до воровства, и всё будет в сохранности?

— Я не настолько бедна, чтобы позариться на ваши дешёвые обноски, — уничижительно посмотрев на неё, ответила княгиня.

— Будьте вы все прокляты! — прорычала Зобнина и быстро вышла из гостиной.

Забегая вперёд, скажу, что этой деятельной даме всё-таки удалось своими силами за два дня добраться до столицы. Вернувшись домой, она тут же набросилась с ножом на мужа. В итоге счастливый, несмотря на несколько неприятных ран, граф Зобнин получил от Церкви долгожданный развод, а графиня обрела новое жилище в толстых монастырских стенах. Выйти ей оттуда вряд ли удастся.

Остальные “бриллиантовые” проявили благоразумие и качать свои права не стали. Они, потупив глаза, быстро разбрелись по своим комнатам. В дальнейшем вели себя очень прилично: видимо, до них тоже дошли слухи о незавидной судьбе Зобниной.

Княгиня же подошла к кучке “форменных” женщин. Они испуганно снова поприветствовали её поклонами и реверансами. Кто во что горазд.

— Ну а у вас, голубушки, какие есть претензии? — мягко обратилась к ним Екатерина Михайловна.