— Наверное, именно поэтому в последнее время она постоянно приходит к тебе. — Я сделала паузу. — Чтобы обсудить нападение на меня?

Он выглядел так, словно ему вот-вот станет плохо.

— Отчасти. Послушай, она больше не причинит тебе вреда. У меня на нее много компромата, который она никогда не захотела бы видеть обнародованным. И если есть что-то, что я о ней знаю, так это то, что она достаточно зациклена на себе, чтобы молчать, когда на кону ее репутация.

Что ж, это, вкупе с моей удвоенной охраной, по крайней мере, хоть немного обнадеживало. Но тот факт, что она никогда не предстанет перед настоящим правосудием, удручал.

— Это еще не все, — внезапно сказал он убитым голосом.

Я почувствовала надвигающийся удар, словно что-то изменилось в воздухе. От его горя стало тяжелее. Несмотря на это, я все еще не была готова к тому, что он сказал дальше.

— Она беременна.

— Она — что?..

Кира

Мой мозг не мог справиться с тем, что только что слетело с его губ. Мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать это, чтобы мой мозг усвоил эту информацию.

Я изучала его, чувствуя себя оцепеневшей.

Как и в случае с любой свежей глубокой раной, крови было слишком много, чтобы разглядеть порез.

Он выглядел таким несчастным, что мне почти захотелось утешить его. Почти. Этот инстинкт боролся с чем-то, что росло внутри меня, с чем-то более сильным, чем желание заботиться. Это было желание причинить боль.

Нет. Я не хотела утешать его.

Я хотела причинить ему боль.

И я никогда больше не хотела прикасаться к нему.

Я отступила на три шага назад.

Он встал и сделал шаг вперед, но выражение моего лица остановило его. Он сделал очень глубокий вдох.

— Кристина беременна, — он произнес эти слова так, словно из него изгоняли дъявола.

— От тебя?

Я едва выдавила из себя этот вопрос.

Он вздрогнул и пожал плечами.

— Мы пока не знаем. Есть шанс, что от меня, и есть шанс, что от ее мужа. В любом случае он бросил ее. Боже, я не знаю, почему она не принимала эти чертовы таблетки. Она никогда не хотела детей. В этом нет никакого смысла.

Мои руки покалывало, а тело немного онемело. Мой разум последовал его примеру.

— В этом есть смысл. Она сделала это, чтобы удержать тебя.

Он быстро заморгал, как будто хотел заплакать.

— Какой у нее срок? — спросила я.

— Третий месяц.

До этого момента я не осознавала, какой дурой я была. Я всегда понимала, что очень маловероятно, что он был верен мне, но именно тогда я поняла, что у меня всегда было какое-то жалкое, нелепое, безнадежное желание, чтобы все эти опасения оказались неправдой.

— Как ты думаешь, каков шанс, что этот ребенок — твой?

Мой голос прозвучал на удивление спокойно для того отчаяния, которое разрывало меня изнутри.

— Честно говоря, это маловероятно. Я всегда пользовался презервативами. Она утверждает, что один из них порвался. Я этого не помню, но в тот раз я, видимо, был очень пьян, так что, возможно, так и было.

Все, за что зацепился мой разум, — это тот факт, что это случалось не один раз; они трахались так часто, что он забыл, о каком из разов идет речь.

Я сделала еще один шаг назад.

Я больше не хотела смотреть на него.

Я не хотела дышать одним воздухом с этим человеком.

Забавно, как все ваши чувства могут измениться в одно мгновение. Я несколько лениво подумала о том, а были ли вообще какие-то чувства; может быть, последние несколько месяцев я подсознательно отрицала очевидное, не готовая посмотреть правде в глаза. Я отбросила эту мысль.

Я никогда не позволила бы своему сердцу притворяться. Нет, любовь не была прописана в контракте, поэтому не было никакой необходимости притворяться. Я продала себя: свое тело, свое лицо, свое время. Но я никогда не соглашалась продавать свое сердце.

Деньги меня больше не волновали. Мне было абсолютно наплевать на них.

Это было слишком больно. Ничего не стоило такой боли. Уж точно не деньги. Он втоптал мои чувства в грязь.

Я не просто сожалела. Я сожалела обо всем. Я сожалела о каждом мгновении, которое потратила на своего презренного неверного мужа.

Я сожалела об этом настолько, что была готова отказаться от всего, что мне обещали.

— Ты спал с ней все время, что мы были женаты? — спросила я.

Ему не нужно было произносить ответ — чувство вины было написано на его лице.

— Послушай, да, я не был хорошим мужем, — запинаясь, сказал он. — Но я могу стать лучше. Я хочу стать лучше. Я стану лучше.

Столько лет они играли друг с другом в эту отвратительную игру. Супружеская измена, должно быть, добавляла страсти их отношениям. Когда отвращение смешалось с моей кровью, это помогло немного смягчить боль.

— Ты все это время крутил с ней роман, — сказала я ему глухим голосом. — У нас не было ни одного счастливого момента, который не был бы запятнан ею, так?

Он покачал головой, но в его глазах я увидела слишком сильное отчаяние, чтобы верить тому, что вот-вот сорвется с его губ.

— Это неправда. Я клянусь.

— Не клянись мне. Не клянись мне ни в чем. Никогда.

Его глаза были широко раскрыты и безумны, а руки продолжали тянуться ко мне. Каждый раз, когда он это делал, я вздрагивала, но, хотя он продолжал контролировать себя, казалось, он не мог остановиться.

— Послушай, я облажался. Я сильно облажался. Но тогда я думал, что ненавижу тебя. Это было только в первый месяц после свадьбы. Я был не в себе и натворил слишком много всякого дерьма, больше, чем я могу даже вспомнить или назвать; но я никогда не врал.

Он был прав. Он не лгал мне. В этом не было необходимости. Я проделала всю эту работу за него.

Как только я начала влюбляться в него, я начала обманывать себя, и ему даже не пришлось произносить ни единого слова лжи. Это совсем не утешало.

— Мне, мать твою, все равно! — В моих словах было столько яда, что у него перехватило дыхание. — Ложь. Правда. Ничто из того, что ты мог сказать или сказал, не имеет никакого значения. Ты трахнул другую женщину после того, как трахнул меня. Ты трахнул ее. — Это было больнее всего. Нет. Не совсем. Больнее всего было то, что она носит его ребенка. Они связаны навеки. Это ранило меня сильнее всего. — Ничто другое не имеет значения. Между нами все кончено. — Я горько рассмеялась. — Мы так и не начали. Это никогда не было историей любви, но, что бы это ни было, я хочу уйти.

Мне больше нечего было сказать. Я попыталась выйти из комнаты, не сказав ни слова.

Он предпринял попытку остановить меня. В ту секунду, когда он схватил меня за руку, я закричала.

Он отпрянул.

— Не надо. Пожалуйста. Ты же не позволишь ей победить. Она только этого и добивается.

Мои глаза недобро прищурились, глядя на него. Только когда мое зрение затуманилось, я поняла, что слезы текут у меня из глаз.

— Позволю, — тихо сказала я ему, каждый слог вибрировал от моей ненависти. От моей боли. — Это всегда было ошибкой. — В моих словах было столько же нестерпимой боли, сколько и правды. — Все кончено. Я не собираюсь участвовать в этом фарсе.

— Пожалуйста, не делай этого, — сказал он.

Я колебалась. Даже после всего, что произошло, я, черт возьми, колебалась. Когда я поняла это, я так разозлилась, что закричала:

— Убирайся. Убирайся отсюда немедленно! Оставь меня в покое!!!

Кира

Жизнь — сложная штука, она то дает, то отбирает, то ободряюще похлопывает по плечу, то нападает со спины.

Я подала на развод, желая забыть все это как можно скорее. Это было и легче, и труднее, чем я могла надеяться.

Во всем этом даже было какое-то облегчение. Я этого не ожидала, но мне это было нужно.

Семья Макса всегда была добра ко мне, но после развода они стали еще добрее.