Я опубликовала фотку и включила сериал на телефоне, потому что платье так и не было готово.

Только через полчаса мы приступили к работе. Съемка заняла еще три часа, и к ее окончанию я совершенно забыла об этой фотографии.

— Что вы желаете на ужин, барыня? — спросил меня Евгений, провожая к машине.

Я вздохнула.

— Ты не возражаешь, если мы сходим в тот вегетарианский ресторан?

Он поморщился, открывая для меня дверь машины.

Я кивнула Ивану, он кивнул в ответ.

Евгений обошел машину и сел сзади рядом со мной.

— Я думал, вы отказались от диеты, на которую вас посадила Агата.

— Теперь я сижу на ужасной диете, на которую сама себя посадила. В понедельник у меня съемка, на которой я буду практически голая.

Он бросил на меня взгляд. Это был неодобрительный отцовский взгляд.

— Что? — спросила я его, сдерживая смех. Я не возражала, когда он читал мне нотации. По какой-то причине я находила это милым. Наверное, потому, что ему было не все равно.

Прошло много времени с тех пор, как кто-то заботился обо мне.

— Кстати, про это, — сказал он своим отцовским поучительным тоном, — я видел ту фотографию, которую вы выложили. Что все это значит?

Я была удивлена, что он ее увидел. И немного смущена. Я пожала плечами.

— Я подумала, что это будет прикольно. Разве это не смешно?

Он провел рукой по волосам, все еще глядя на меня. Мне становилось все труднее не смеяться. На его лице идеально сочетались удивление и раздражение.

— Но вы на ней совершенно голая, барыня.

— Мне это напомнило картины Рубенса, — сказала я с абсолютным самообладанием.

Это наконец заставило его улыбнуться. Я посмотрела вперед. Даже Иван ухмылялся.

— Вы знаете, что обнаженное тело на картине и на фотографии — это не одно и то же? — спросил Евгений.

— Может быть, — попыталась ответить я, широко улыбаясь, — моя голая фотка через двести лет тоже будет считаться искусством.

Я заставила его рассмеяться, и мне это понравилось. Я рассмеялась вместе с ним.

— То, что вы двое все время рядом со мной, — это, наверное, лучшая часть моего брака.

Это была правда.

Когда мне сказали, что у меня будет охрана, я удивилась, потому что не видела необходимости в этом. Теперь, когда я провела так много времени с людьми, чье общество мне нравилось, я поняла, насколько я была одинока.

Впервые за целую вечность я осознала, что мне больше нравится быть в компании, чем одной.

Это было приятно.

Евгений бросил на меня взгляд, в котором сквозила откровенная нежность.

— Вы тоже самое лучшее тело, которое я когда-либо охранял.

Я отмахнулась от него.

— Да брось.

— Нет, я серьезно. Вы всегда вежливая. Вы хорошо к нам относитесь. — Он посмотрел на Ивана. — Поддержи меня.

— Согласен полностью, — просто сказал Иван, не отрывая глаз от дороги.

— Я работаю на Ольховских почти пятнадцать лет, и никогда не думал, что работа на них может быть такой приятной.

Я покраснела с головы до ног от удовольствия.

— Спасибо, — сказала я ему, чувствуя себя смущенной. — Обычно вы... не дружите... с людьми, которых сопровождаете?

Он рассмеялся.

— Нет. Обычно никто не утруждает себя разговорами с нами. И никто никогда не советовался со мной по поводу выбора ресторанов.

— Все Ольховские — придурки?

Я не могла не задать этот вопрос.

Он отмахнулся.

— Да нет. Они даже лучше многих. Они просто... Ну, они такие, какие они есть. Они — богачи, а мы — наемные рабы.

Я выглянула в окно.

— Ну, я смотрю на жизнь по-другому. Вы — мои друзья, и мне нравится, что вы рядом.

— Нам тоже нравится проводить с вами время, барыня.

Вдруг я поняла, что все это время мои друзья обращались ко мне на вы.

— Знаете, что? Переставайте выкать, думаю, мы уже достаточно близки, чтобы обращаться на ты, — сказала я с улыбкой.

— Договорились — мгновенно согласился Евгений. Как раз в этот момент зазвонил его сотовый, и он устремил свой взгляд на экран. Евгений нахмурил брови, его глаза встретились с моими, когда он поднес телефон к уху.

Он ответил: «Слушаю».

Я, мягко говоря, офигела, когда поняла, что ему звонит мой муж.

Я слышала его голос, потому что он кричал. Сначала я не разбирала слова, но все равно могла с уверенностью сказать, что это был он.

— Она не позировала обнаженной, Максим Павлович, — объяснял он официальным тоном. — Она ждала, когда ей зашьют платье, в котором она должна была сниматься.

— Хочешь сказать, что она просто так слоняется по съемочной площадке? — Голос Максима стал громче, так что я смогла разобрать некоторые его слова. — Трясет сиськами при всех? Сколько человек там было?

Евгений взглянул на меня.

Я подняла шесть пальцев.

— Шесть, — сказал Евгений в свой телефон. — И на самом деле она не была голой полностью. — Он сурово смотрел на меня. — На ней были стринги и туфли.

— Ты был там с ней? — надрывался мой благоверный.

— Нет, — ответил Евгений. — Мы ждали ее в машине. Я стараюсь держаться подальше, если понимаю, что там достаточно безопасно. Обычно на съемках бывает много полураздетых женщин, и я предпочитаю не беспокоить их своим присутствием.

Максим сказал что-то, чего я не разобрала, и Евгений протянул мне телефон, стиснув зубы.

— Привет, — сказала я, и это прозвучало менее уверенно, чем я хотела.

Он не накричал на меня, как на Евгения, но его тон был достаточно злым.

— Зачем ты это сделала?

Он выплевывал каждое слово словно яд.

— Ты об этой фотографии? — спросила я. Я знала, что именно об этом он спрашивал, но тянула с ответом. Я просто не знала, что еще сказать.

— Да, — отрезал он. — Фотография, которую ты выложила несколько часов назад. Повторяю. Зачем ты это сделала?

Я не могла понять, почему он так отреагировал.

— Я... я подумала, что это будет забавно. Ничего же не было видно.

— Забавно? — выдавил он. — Ничего не видно? — Его низкий голос постепенно переходил на крик. — Прямо сейчас я смотрю на фотографию своей голой жены. Никто, кроме меня, не должен видеть тебя голой. Ты поняла меня?

— Поняла, — сказала я. Его язвительный тон произвел на меня неожиданное впечатление. Я очень редко плакала, но мне пришлось приложить большие усилия, чтобы не разрыдаться. — Я удалю ее.

— Ее уже и так удалили, — выпалил он в ответ, теперь его голос звучал спокойнее. — Но Интернет ничего не забывает. Я уверен, что я не единственный, у кого есть скриншот.

— Я не думала, что это так расстроит тебя, — сухо сказала я ему. — Что я могу сделать, чтобы загладить свою вину?

Мне пришлось выдавить из себя эти слова.

Голос моего мужа был резким.

— Единственное, что ты можешь сделать, — это больше не выкладывать никаких голых фотографий.

— Я не была голой.

Он проигнорировал это.

— Больше не болтайся в одних трусах при людях. Кстати, кто были эти шестеро?

Я задумалась.

— Парикмахер, визажист, осветитель, фотограф, дизайнер и швея. Да, их было шесть.

— Сколько из них было мужчин? — зарычал он.

Мои брови поползли вверх.

— Трое.

Целую минуту я слушала, как он дышит в трубку.

— Я хочу, чтобы ты вела себя прилично. Тебе все ясно?

— Предельно.

Я повесила трубку и вернула телефон Евгению.

— Значит, теперь у меня есть дресс-код даже в раздевалке? — саркастически спросила я. Мне хотелось заплакать, но я была уверена, что хорошо это скрываю.

Евгений вздохнул.

— Такова жизнь, барыня.

Ему не нужно было этого говорить, я и так это понимала. Это была та жизнь, на которую я подписалась.

Прошло несколько часов, прежде чем до меня дошло, что все это на самом деле означало. Реакция моего мужа была импульсивной и внезапной. Он следил за мной внимательнее, чем я предполагала, и он только что показал мне, как вывести его из себя. Как оказалось, он неспособен игнорировать меня. Это было моим преимуществом.