— Сам он — говно полное, и мясо его блевотное было. Мразь сквозная!

— Ну, я людей не ем, тут ничего сказать не хочу, — стал оправдываться первый. — Но поступками его я крайне недоволен.

— Ты просто не любишь людей, очкарик, — было понятно, что женщина швырнула второго беднягу в сторону. — А пора бы уже. В такое время.

— Настя, я не согласен. Я их по-другому люблю, как людей, а не как еду.

— А я тебе и не про еду говорю, — удивилась его непониманию та. — Про людей. Их вообще мало осталось, так, еда в основном, и та гнилая.

— Ох, как красиво ты сказала, — восхитился тот. — Да чему я удивляюсь? Всё же просто! Красивый человек, красивые слова.

— Успокойся, очкарик, — слышно было, как тот крякнул от её объятий. — Тебя я люблю, как человека. С тобой интересно. Ты умный.

— Да. И почему-то уверен, что совсем не вкусный.

Дальше этот диалог затерялся во множестве других голосов, проникающих в цистерну и превратившихся в угнетающий галдёж. До того момента, как всё утихло, казалось, что все живущие тут собрались на площади, даже дети и старики. В один момент они быстро утихли, и стал слышен голос только одного человека, судя по всему, стоящего где-то высоко и достаточно далеко отсюда. Обычную речь оратора было не разобрать, но вот призывные фразы, в силу своей громкости, хорошо воспринимались даже внутри глухой цистерны. Яркие лозунги: «И мы заберём своё!», «Мы хозяева этой земли!», «Рейдеры — наше всё!», «Месть, кровью врага смоет наше горе!», приветствовались людским ликованием: «ДА!», «УРА!» и т. п. А чаще всего звучал: «Чужой может жить только рабом!».

Полчаса призывных речей и ликований народа закончились и все стали суетливо разбегаться по собственным делам. Видимо, следующий день начнётся решающим боевым походом. Через несколько минут в открывшийся заливной люк заглянула лохматая морда надзирателя.

— Живой? — с яркого света он не сразу смог разглядеть пленника и шумно втянул воздух ноздрями. — Ага. На вот, еды тебе дали. Вечером к Директору оба пойдёте, судьбу вашу решать будет. Так что подумай, как вести себя будешь, чтоб продлить свою жизнь.

***

Сливное отверстие у цистерны было диаметром не больше ладони и закрывалось только изнутри связанной в узел тряпкой, поэтому человек внутри сам решал, когда проветривать своё помещение, и смотрело ровно вниз на землю, где до травы было меньше метра. Благодаря такому расположению человек мог не только справлять в него физиологическую нужду, но и примерно ориентироваться во времени, глядя на отражённый солнечный свет.

Сумерки, жители готовились ко сну, и поэтому суета вокруг становилось тише. Кто-то молча, тяжело сопя носом, приволок тяжёлый мешок и бросил в ту самую траву под сливное отверстие. Минут через десять тот же усердный молчун, уже волоком, добавил ещё один мешок. Затем ещё пару, с такой же периодичностью. Человек в цистерне допускал, что это являлось отхожим местом и жители избавлялись от мусора. Обзора через отверстие было недостаточно, чтобы хорошо разглядеть принесённое, но свежая кровь, просачивающаяся через ткань, и пуговицы как-то сразу уменьшили варианты в определении. Трупы. Послышались легкие шаги по деревянному помосту, который специально был сооружён для свободного доступа к люку автоцистерны, лязгнул запирающий механизм и внутрь устремился прохладный воздух. Тот, кто открыл люк, не показываясь, коротко прошептал: «Вылазь. И очень тихо уходи туда, где солнце прячется. Там забор. Меня подожди. Другая сторона. Тихо надо». Дальше было слышно, как человек спрыгнул с помоста и тихо удалился.

Он впервые за эти дни вылез наружу и, неожиданно для самого себя, не захотел вставать на ноги. Вытянувшись, он лежал, наслаждаясь мгновением. Затёкшее тело гудело и наотрез отказывалось слушаться разума, который торопился покинуть это место. Через несколько мгновений он всё же поднялся, закрыл люк своей тюрьмы и спустился вниз. Под цистерной лежали четыре мужских трупа с перерезанным горлом. Обыскав их, человек вооружился кортиком и тяжёлой штуковиной — гибридом топора и кувалды. Он так и не смог понять, кто был его невидимым союзником, но уверенно решил поступить, как было предписано тем, и последовал к западному забору. Сумерки окончательно уступили место тёмной ночи, тонкий месяц слабо пробивался сквозь лёгкую облачность. Поселение затихло, где-то в глубине его были слышны басистые разговоры мужиков, иногда взрывавшиеся коротким смехом. В нужном направлении же царила полная тишина.

Человек максимально тихо выбрался из центральной части и направился к западной стороне. Там перед ним открылся пустырь, на котором была заброшенная стройка, начатая ещё до войны. На фундаменте кирпичная кладка подняла стену около полуметра, в некоторых местах стоял металлический каркас из двутавровых опор. Внутри периметра земля густо заросла бурьяном. За этим не состоявшимся строением, метров через шесть, был тот самый глухой забор поселения. И как раз в этом промежутке какой-то человек пытался зажечь факел. Судя по всему, караульный, который, обходя свою территорию, что-то обронил и не может отыскать в темноте. Беглец затаился, наблюдая за ним. В голове разрабатывался план с обезвреживанием часового и преодолением высокого препятствия.

Беглец не заметил откуда появилась вторая фигура, которая была заметно крупнее караульного.

— Эй! Угрюмый! Ты чего там? Потерял что ли чего? — голос этой женщины беглецу показался очень знакомым, он слышал его ещё утром.

— Фу ты! — вздрогнул тот. — Настя! Твою ж мать! Напугала, блин!

— Чего потерял-то?

— Мультитулс мой выпал где-то тут.

— Чего выпал?! — удивилась неизвестному слову та.

— Ну, приспособина, где все инструменты в один собраны. Удобная такая вещь. Брякнулась где-то тут вот, а найти не могу, — он опустился на четвереньки и стал ладонями прощупывать траву. — А ты чего тут? Чего припёрлась сюда?

— Ну, тебя ищу. Цыганка сказала мне, тебя найти, чтоб ты к ней сейчас пошёл, как можно скорее.

— Чего?! — удивился тот. — Её уж как пару лет не было у нас, опять объявилась?!

— Ну, да. А что тут такого-то? — не поняла Настя. — Она всегда так: хочет придёт, хочет уйдёт. Она же эта, как себя называет всегда? ГУРБА, это кошка значит, если по-нашему.

— Ладно. Но зачем я ей? Вообще, где я и где она!? Совсем не рядом. Не понятно.

— А что ты мне это говоришь? Иди да узнавай.

— Ага, щаз. Пост же я не брошу, — он выпрямился сидя на корточках.

— Ой, да ладно тебе. Какой пост? Забор этот что ли? Не украдут, иди. Я уж тут побуду, заодно и штуку твою поищу. Ты только надолго там не застрянь. А то мне быстро это надоест, я уйду, да и всё. Вот это что ли твоя штуковина? — она подопнула к нему ногой что-то железное и увесистое.

— Да- да-да! — обрадовался тот и вскочил. — Я уж думал, не найду совсем. Ну, раз ты тут, тогда я побежал? Я недолго, туда и сюда. А где она сейчас?

— Кто?

— Кто, кто? Цыганка где сейчас?

— Ну она так-то Зама ещё искала. Скорее всего, у него в хате ищи.

— А она и не найдёт его сегодня, он ещё прошлой ночью уехал куда-то.

— Да мне пофиг. Иди давай, не задерживайся.

Затаившийся в тёмном пятне брошенной стройки человек проследил, как часовой покинул пост, а когда вернул своё внимание к оставшейся женщине, то не обнаружил её ни там, ни рядом. Он напрягал все свои органы чувств, но так и не смог её обнаружить. Выждав достаточно большое количество времени, он решил осторожно двигаться к забору. Как вдруг, за спиной услышал обращённый к нему голос Насти.

— Это ты что ли, Динар?

— Ап. Тап. Хэп, — у бедняги с испуга перехватило дыхание, он даже оцепенел на мгновение.

— Ты чего, говорить не умеешь? — с пониманием сказала она. — Бывает.

— Что ты вообще такое?! — наконец-то выдавил беглец. — Чего тебе от меня нужно?

— Не надо мне от тебя ничего. Так ты Динар или нет?

— Откуда ты меня знаешь?

— Да не знаю я тебя, успокойся. Цыганка сказала, мне тебя тут встретить, вещи вот твои тебе отдать, — она бросила ему под ноги тяжёлое снаряжение. — Одевай или так тащи, пофиг всё.