Меня трясёт, но эта тряска идёт снаружи. Упираюсь головой и понимаю, что лежу на чём-то мягком. Делаю попытку сделать упор на руки, но с ужасом ощущаю на запястьях холодный металл наручников.

Где я? Что происходит? Почему я скована? Откуда эта боль?

Начинаю копаться в мыслях, но они разбегаются, будто тараканы при включении света.

Утро… Утро… С чего оно началось?

Артём разбудил меня и ушёл…

Да, точно, мы поссорились. Потом были звонки, я ушла из дома и…

Блядь!

Распахиваю тяжёлые веки и затуманенным взглядом осматриваю салон дешёвого седана, пока не упираюсь в водителя.

Кирилл…

Блядь! Не может этого быть!

Я лежу на заднем сидении, скованная наручниками по рукам и ногам, а он спокойно ведёт машину, будто не боится, что в любой момент нас может остановить дорожный патруль.

Куда он меня везёт? Зачем похитил? Что ему от меня надо?

Прикрываю глаза, потому что фокусировка зрения вызывает новые приливы головной боли.

Стараюсь дышать спокойно и размеренно, но ни черта не выходит, потому что я в панике. В тотальной, мать его, панике.

Страх… Нет, не страх, а настоящий ужас окутывает не только мысли, но и все органы. Сердце, стараясь вырваться из его липких щупалец, колотится на разрыв, грозясь в любой момент просто разорваться от натуги.

Нельзя… Нельзя… Нельзя… — твержу мысленно, чтобы хоть как-то привести в порядок свою психику и вернуть возможность мыслить трезво. — Нельзя поддаваться панике. Нельзя бояться. Нельзя выказывать свой страх.

Должанский — хищник, и если он почует мою слабость, то мне конец.

Я уже неоднократно цепенела рядом с ним, но сейчас просто не могу себе позволить этого сделать.

Когда удаётся немного успокоиться, предпринимаю ещё одну попытку избавиться от наручников, но нихрена не выходит.

Блядь!

— Очухалась? — шипит Кир, следя за мной в зеркало заднего вида, в котором скрещиваются наши взгляды.

Блядь!

Я старалась издавать как можно меньше шума, чтобы он думал, что я всё ещё в отключке, но чем-то выдала себя.

Сгребаю всю силу воли и отдаю себе чёткий и ровный приказ: успокоиться. Нельзя сейчас разводить панику и поддаваться истерике. Надо держаться, чтобы найти способ выбраться отсюда живой.

— Зачем ты делаешь это, Кирилл? — выбиваю хрипло от того, что пересохшее горло раздирает в кровь от попыток протолкнуть через него слова. — Чего добиваешься? — изо всех сил стараюсь говорить ровно и даже бойко, но голос срывается дрожью, когда ловлю в фокус его безумный взгляд.

Господи, он не то что на себя не похож, в нём даже от человека мало осталось.

Теперь меня уже начинает колотить изнутри, потому что в его тёмном взгляде я читаю подписанный приговор.

Смерть…

— Зачем делаю «что», Настя? — режет скрипучим голосом. — Я собираюсь сделать то, что должен был ещё давно. Или ты думаешь, что можешь лишить меня всего и будешь жить припеваючи? Извини, детка, но я тебя разочарую. — его интонации меняются, и если закрыть глаза, то можно услышать успешного адвоката, выступающего в суде. Вот только его слова о справедливости совсем не то, что ожидаешь услышать. — Ты же не думала, что я забыл о тебе? О твоей измене? О том, как вываляла меня в грязи и выставила на посмешище, выбрав этого урода?

Забивая пространство своим голосом, съезжает с трассы на ухабистую дорогу. С трудом отрываю взгляд от зеркала, в котором удерживала его глаза, чтобы дать понять, что я его не боюсь, и смотрю в окно. Разглядеть удаётся только верхушки многолетних сосен, тянущих к небу кривые ветви.

Отключаюсь от его слов и сосредотачиваюсь на передвижении автомобиля. Мысленно веду счёт времени, что не только важно в данной ситуации, но и помогает не сойти с ума. Подмечаю каждый поворот и направление движения, потому что собираюсь выбраться отсюда любой ценой.

Кир продолжает расписывать мою судьбу, но я с такой силой сжимаю челюсти, чтобы приглушить его голос, что ловлю новый приступ головной боли, но не прекращаю этого делать. Если я сейчас услышу подробности своего изнасилования, то просто свихнусь к чертям и утону в этой долбанной панике, которая возвышается надо мной волной цунами. Знаете, как в фильмах, стоит моргнуть, и она обрушится на тебя.

Как бы страшно мне ни было, я не сдаюсь.

Артём… Артём… Артём…

Я справлюсь с чем угодно, чтобы вернуться к нему. Я обещала.

Теперь и я понимаю, что значил тот его сон, когда он сказал, что потерял меня. Я помню его перепуганные глаза и не представляю, что будет, если ему придётся проходить через это в реальности. Он и так слишком много страдал. Я не могу позволить себе сделать ему ещё больнее.

В таком положении меня начинает укачивать, и следующие минут десять я просто стараюсь не дать своему завтраку вырваться наружу, потому что мне не удаётся даже свесить с сидения голову.

Машина останавливается, но я даже не успеваю перевести дыхание, как Кир выходит на улицу, открывает заднюю дверь и, с силой вцепившись в мои волосы у самых корней, выдёргивает меня следом.

Падаю в жидкую вязкую грязь, но даже не замечаю этого. Череп будто разрывает от боли. Перед глазами расползается темнота, прерываемая яркими вспышками. В ушах затяжной гул.

— Вставай, сука! — рычит он, делая попытки поднять меня на ноги, но я безвольно оседаю на землю. — Вставай, сказал!

Я бы не смогла этого сделать, даже если бы захотела, потому что на ногах «браслеты», а руки скованы сзади. К тому же головная боль не только ослепляет, но и отупляет.

Пытаюсь что-то выдавить, но изо рта вырывается только невнятное мычание и хриплые звуки.

Нельзя ломаться. Нельзя сдаваться.

Закусываю язык, пока не ощущаю не только боль, но и кровь.

Один урок я выучила на отлично: боль отрезвляет, если удаётся на ней сосредоточиться. Поэтому я полностью переключаюсь на прикушенный язык, глухо и поверхностно втягивая в лёгкие влажный лесной воздух.

Лес…

Цепляюсь за это.

Последний раз я была в лесу вместе с Тёмой на нашем первом свидании.

Держусь… Держусь… Черпаю силы из этого воспоминания.

Обязательно повторим, Тём.

— Мелкая мразь! — рявкает бывший жених и подрывает меня вверх.

В этот раз, пусть и с трудом, но удаётся сохранить равновесие. Если я сейчас упаду, то для меня всё будет кончено.

Не сдамся.

— Пошли. — командует Должанский, дёргая меня за локоть, но учитывая то, что мои ноги сцеплены между собой, начинаю снова падать, понимая, что даже руки выставить вперёд не могу, чтобы защитить лицо.

Поддаюсь страху, что больше не смогу подняться, но Кир ловит меня, не давая упасть. Видимо, поднимать меня с земли всю ночь для него не в приоритете, потому что, громко матерясь, он наклоняется и расстёгивает наручники на лодыжках.

Желание врезать ему с колена по склонённой морде гашу в себе сразу. Вряд ди удастся вырубить его с одного удара, а с руками за спиной у меня мало шансов забрать у него ключи от машины и от наручников.

На ватных ногах, шатающейся походкой, то и дело спотыкаясь о корни и камни и увязая в грязи, иду за мужчиной. Он подсвечивает себе путь тусклым фонариком, а я плетусь сзади, разрабатывая план. Мне просто надо избавиться от наручников, и тогда станет легче бороться.

Любимый, я вернусь к тебе. Верь в меня, родной. Верь, Тёма…

От машины мы отошли всего на несколько десятков метров, но с каждым шагом во мне поселяется страх, что ещё немного и передо до мной развернутся адские врата, откуда уже не будет возврата.

Эта уверенность вынуждает меня замереть на месте. Чем дальше в лес, тем у меня меньше шансов найти обратный путь. Темнота, разрывающаяся на осколки голова, боль во всём теле, леденящий душу страх, нарастающая с каждой секундой паника, затягивающее в свои пучины отчаяние…

Я не могу не только умереть вот так, но и позволить ему сделать со мной всё то, что он озвучивал в машине в мельчайших подробностях.