Её улыбка озаряет не только мою тёмную душу, но и, как солнце, заливает своим светом всё вокруг.

С трудом, но мне всё же удаётся отправить свою девочку домой. Тоха подбрасывает в химчистку и сваливает.

Прикрываю глаза от кайфа, когда, наконец, сажусь в просторный салон своего внедорожника. Меня уже конкретно подзаебала Настина тачка, в которой даже дышать тесно, не то что трахаться. А именно этим я собираюсь периодически заниматься с любимой в Гелике. Может я и больная маньячина, но и идеальная девочка оказалась далеко не святой. Тащусь от того, какой она стала. Прямой. Открытой. Не скрывающей своих желаний. Не бьющей по тормозам, едва теряет управление. В своих желаниях и в нашем общем сумасшествии она не только не уступает мне, но и переплёвывает в некоторых аспектах. В наш прошлый секс в машине именно Настя стала инициатором. Нет, я хотел её. Конечно, блядь, хотел. Всегда хочу. Но собирался честно держать себя в руках, пока не захлопнется дверь квартиры, а моя девочка…

Растягиваю рот в улыбке, выжимая газ и перестраиваясь в левый ряд. Заехав в магазин, без дальнейших остановок еду домой. К ней. Сегодня я принял ещё одно важное решение в своей жизни, и нельзя сейчас врубать заднюю.

Едва делаю шаг в квартиру, как в меня ураганом влетает Настя. Сжимаю в руках мягкое нежное тело и жадно целую. Её руки обнимают за шею.

— Я скучала, любимый. — шепчет моя девочка, отрываясь от меня.

— Я тоже, родная.

— Хочу!

Она смеётся. Я тоже. Вот так всё просто. Никогда в жизни я не ощущал себя настолько свободно, как с ней. Подхватываю на руки и несу в спальню.

— Нам надо поговорить, Насть. — выбиваю хрипло, едва удаётся отдышаться.

— О чём? — шелестит она немного испуганно.

— Жду тебя на кухне. — отсекаю, коротко целуя.

Поднимаюсь с измятой постели и натягиваю домашние штаны. Настя подрывается следом и залетает на кухню, едва я успеваю налить в стакан воду, чтобы запить таблетки.

— Всё хорошо, Артём? — шуршит обеспокоенно.

— Да, родная. Всё хорошо. — кладу перед ней коробочку, обшитую чёрным бархатом.

— Что это?

— Открой.

— Мне ничего не надо, Тём. — шепчет еле слышно, разглядывая подарок.

— Просто прими.

Девушка поднимает крышку и тут же с силой захлопывает. Её глаза округляются от страха и непонимания. Достаю ещё одну коробочку, но намного меньше и, открывая, ставлю перед ней.

Настя только моргает, громко сглатывает и дышит на разрыв.

— Ты с ума сошёл, Артём? Ты совсем свихнулся?! Что всё это значит?! — сразу срывается на крик.

Ловлю её запястья, опускаю на «подарки» и сплетаю наши пальцы.

— Моя жизнь в твоих руках, Насть. Ты и есть моя жизнь. Запомни это раз и навсегда. Если я по собственной глупости или какой-либо другой причине потеряю тебя, то для меня всё будет кончено.

— Тёма, я же несерьёзно говорила. — сипит, переводя взгляд с коробок на меня и обратно.

— А я серьёзно, родная. Считай это гарантией моего беспрекословного доверия. Я больше никогда не заставлю тебя плакать. А если всё же сделаю это, то… — вкладываю ей в ладонь пулю и сжимаю в кулак. — Я дарю тебе свою жизнь.

— Я никогда этого не сделаю, Артём.

— Знаю. Но хочу, чтобы ты поняла, насколько я серьёзен. Я не хороший человек, Насть. Шесть лет назад я был одичалым зверем, который ненавидел весь мир. Со временем я обрёл человеческий облик, но всё же оставался тем самым зверем, который никому не доверяет. — проталкиваю густой ком в горле и забиваю лёгкие воздухом. Моя девочка смотрит на меня во все свои огромные зелёные глаза, в которых сейчас слишком много эмоций, чтобы можно было их разобрать. Крепче сжимаю её пальцы, и она стискивает в ответ. — Только после встречи с тобой я начал меняться. У меня появились рамки и запреты, на которые я раньше плевал. Ради тебя я научился сдерживаться. Ради тебя я научился ждать. Ради тебя я научился терпению. Я научился подстраиваться и прогибаться по тебя, потому что ты — самый важный и дорогой человек в моей жизни. И только с тобой я научился любить заново. Только тебя. Но доверять… Я всё ещё учусь, Насть. С нуля. Я обещаю, что обязательно с этим справлюсь, но мне необходимо время и твои терпение и понимание. Ты научила меня не жить одним днём, а смотреть в будущее. То, где ты станешь моей женой. То, где у нас будет семья. То будущее, в котором я смогу сделать тебя по-настоящему счастливой, потому что ты заслуживаешь этого. Ты заслушиваешь лучшего, и я им стану. Обещаю, родная. — перевожу срывающееся дыхание. Настя шумно гоняет воздух и кусает губы. Я тоже. С такой силой вгрызаюсь то в нижнюю, то в верхнюю, что на них уже живого места не осталось. Глотаю собственную кровь и продолжаю свою исповедь. — Ты научила меня мечтать, как в детстве, когда я был маленьким мальчиком и умел это делать. — моя девочка сползает со стула и садится верхом на меня. Прикрываю веки, стараясь унять шторм страхов, боли и отчаяния, который поднимают эти воспоминания. Любимая сжимает ладонями моё лицо. Обжигает губы сначала рваным дыханием, а затем и ласковым поцелуем. Открываю глаза и обнимаю её одной рукой. «Я люблю тебя» — говорят мои глаза. Её кричат намного громче. — За первые восемнадцать лет в моей жизни было слишком много дерьма. Я слишком часто загибался от боли. Захлёбывался собственной кровью. Тонул в отчаянии. Бился в агонии. Я столько раз хотел покончить с этим раз и навсегда.

Сердцу внезапно начинает не хватать сил, чтобы качать кровь. Дышать становится запредельно сложно. Глаза жжёт так, что я снова закрываю их, просто стараясь пережить этот момент. Так тяжело признаваться в своих слабостях человеку, для которого я должен быть стеной и опорой. Глухо выдыхаю кислород, который стал ощущаться раскалённым ветром, и вынуждаю себя поднять ресницы и столкнуться взглядами с любимыми зелёными глазами, в которых стоят не только слёзы, но и стынет боль. Моя боль. Которую Настя не просто ощущает, а проживает вместе со мной.

Любимая сидит, склонив голову, не отрываясь от моего лица, и едва дышит. Не только её тело идёт дрожью, но и дыхание дрожит.

— Тебя били? — шепчут её губы беззвучно.

Сжимаю зубы крепче и выбиваю:

— Отец.

Она вздрагивает и утыкается носом в шею. Её ладони гладят плечи, а дыхание согревает промёрзшую насквозь душу.

— Тёмочка… — раздаётся тихий шелест её голоса.

— Тот приступ на кухне, Насть… Я всё ещё не справился со своими демонами до конца. Мне удалось запереть их, но не уничтожить. Каждый раз я думал, что больше не выдержу. И каждый раз поднимался.

Бросаю взгляд на левую руку, лежащую на подлокотнике стула. Две почти незаметные белые полосы от запястья до локтевого изгиба. Их невозможно заметить, если не знать, что они там есть.

Трясущиеся тонкие пальчики любимой девочки касаются их и проводят по всей длине. До опасно раздувшегося мозга долетает тихий всхлип и срывающийся шёпот:

— Боже… Тёма… Я… Мне так… Так жаль…

— Не надо меня жалеть, Насть. Это было давно. Мне не нужна жалость. — вырываю из себя, беря в плен её лицо и вынуждая смотреть в глаза. — Ты видела их раньше? — киваю на шрамы.

— Да. — выдыхает она.

Глаза переполнены слезами, но ни одна из них не срывается. Понимаю, что держится она только ради меня, и сбавляю обороты внезапно накатившей злости.

— И никогда не спрашивала… — констатирую очевидный факт.

— Я обещала. — отбивает дрожью.

Сжимаю до боли и целую ледяные губы. Не из-за похоти или страсти, а потому, что мне это сейчас необходимо.

Её дыхание — мой кислород. Её доверие — моя надежда. Её слабость — моя сила. Её глаза — моя вера.

— Я сдался всего один раз. — толкаю срывающимся голосом. — У меня не осталось сил. Я больше не мог так жить.

— Хватит, Артём! Хватит! Не надо! Не надо! Я не хочу этого слышать! Не хочу знать! Хватит! — срывается Настя, с силой сжимая руки на моих плечах и зарываясь лицом в шею. Вгоняет ногти в кожу. Чувствую горячую влагу её слёз. — Не надо вспоминать! Не делай себе больно! И мне не делай! Не надо, Тёма! Хватит! — громко всхлипывает и переводит дыхание. — Прошу… Умоляю… Не проходи через это снова. Мне неважно, кем ты себя считаешь и почему. Я люблю тебя. Люблю сейчас. Люблю таким. То, что было раньше, ничего не изменит. Ничего не заставит любить меня меньше. Хватит. — голос срывается, переходя в задушенную мольбу.