А что до провианта для войск, то был отдан приказ, чтобы все земли собрали по одному тагхару[1741], то есть по сто маундов зерна и по 50 маундов, то есть по одному бурдюку вина на каждого воина. И эмиры и местные правители, кто бы они ни были, начали заготавливать провизию (ʽulūfa) и собирать тузгу, или угощение; и они разместили свое угощение на всем пути [следования войска]. Кроме того, монгольские и мусульманские эмиры пригнали табуны кобылиц[1742], и каждый по очереди обеспечивал войска кумысом, пока они не переходили к другому эмиру. И каждый фарсах пути, по которому, как рассчитывали, проследует Царь Мира, был очищен от колючек и камней, и были построены мосты через ручьи и реки, и у мест переправы были приготовлены лодки.

И при сообщении о его уходе мир и спокойствие покинули землю: мятежники, прежде останавливаемы страхом перед его гневом и могуществом, не теряли даром времени, и те, кто были иль[1743], не желали передохнуть после тягот подготовки войска и сбора провианта и вооружения.

После того как были назначены царевичи и нойоны и были отобраны войска из тысяч и сотен, Кед-Бука, занимавший должность бавурчи[1744], отправился вперед. /95/ И вот из бутона зимы распустилась весна 650/1252-1253[1745] года. Лицо земли из-за многоцветья трав стало подобно павлиньему перу; мир своею красотой не уступал розовому саду; сады наполнились свежестью и улыбались от обилия влаги и зелени; пруды, прежде скованные льдом, до краев наполнились свободно плещущей водой; цветы сияли красками, а дожди рассыпали жемчуг; соловьи пели хвалебные песни за столами розовых садов; и старики вновь превращались в юношей, вдохнув запах и аромат цветущих растений.

Хулагу приготовился устроить пир по случаю своего отъезда и направился в орду Императора Мира. С другой стороны прибыл Ариг-боке, и все царевичи и родственники, находившиеся в тех краях, собрались вместе, подобно Плеядам, при дворе Каракорума. Каждый по очереди устраивал пир, и за пиршественным столом они бросали жребий желаний, и осушали кубок за кубком, и наряжались в одежды (jāmahā) одного цвета, не забывая в то же время и о важных делах.

В конце недели, когда он решил вернуться в собственную орду, Правящий Миром Император, движимый своим подобным небу великодушием приказал разложить [на земле] запасы драгоценных камней, монет и платья и привести из табунов и стад отборных[1746] верховых и вьючных животных; и отправил Хулагу, /96/ его женам и сыновьям каждому в отдельности его долю, так что земля осела под их тяжестью и миру стало легко[1747]. И точно так же император одарил подарками сопровождавших его эмиров и нойонов и всех присутствовавших там воинов. И в субботу, 2 раби I 651 года [2 мая[1748] 1253], Хулагу сел на жеребца достоинства и могущества и повернул поводья в сторону дома.

Прибыв в свою орду, он пробыл там некоторое время, приводя в порядок свои дела и заботясь о нуждах своих людей, пока жара немного не спала. В это время приезжали царевичи, чтобы проститься с ним, и привозили угощение. Хулагу проводил каждого из них с дарами и подарками, подобающими его чину. Наконец 24 шаабан 658 года [19 октября 1253] с сулящим удачу попутным восточным ветром он выступил из обители счастья, своей собственной орды, и путь ему прокладывал Успех, возглашая: «Дорогу!», справа и слева торопилась Победа, а следом за ним шло Завоевание.

Джумгар-Огула[1749], который /97/ благодаря своей матери[1750], старшей из его жен, [был выше всех по положению], он назначил своим заместителем и поставил надо ордой и войском. И из своих старших сыновей он взял с собой Абаку[1751] и Яшмута[1752]. И войска снялись со своих мест и тронулись в путь. И от страха, вызванного этим известием, содрогнулась земля и затрепетали сердца королей. Царь продвигался очень медленно, впереди шли Балагай и Тутар, остальные поспешали справа и слева. Они шли то по летним, то по зимним дорогам[1753] и когда прибыли в область Алмалыка, жены из орды Улуг-Эф и Оркина-хатун[1754] вышли приветствовать их и устроили пир [в их честь].

Когда царские знамена проследовали через эту область, к нему присоединились главный министр (ṣāḥib-i-āʽzam) Масуд-бек и эмиры Трансоксианы. Лето 652/1254 года они провели на горных пастбищах (yailagh), вновь отправившись в путь, когда жар солнца /98/ немного уменьшился, и в месяц шаабан 653 года [сентябрь-октябрь 1255] они разбили лагерь в лугах Кан-и-Гуля[1755], у ворот Самарканда. Министр Масуд-бек поставил палатку из насиджа[1756], покрытую белым войлоком, и они провели в тех окрестностях почти сорок дней, в постоянных пирушках и веселье. И в разгар всего этого, поскольку таково обыкновение жестоких Небес, скончался его брат Субетей-Огул, а также пришло известие о смерти другого его брата[1757]. Из-за этих двух несчастий он весьма огорчился и был очень печален.

Когда месяц, а это был рамадан [октябрь-ноябрь], закончился, 1-го дня месяца шаввал [3 ноября] они, согласно их обычаю, устроили суюрмиши[1758] и вновь начали пировать и веселиться. В это время прибыл Мухаммад, сын Микдата[1759], чтобы приветствовать царя, опередив /99/ всех равных себе, и был отмечен среди мужей многими знаками благоволения и уважения.

И оставив то место, они не натягивали поводьев, пока не прибыли в Киш. В этом месте эмир Аргун и большая часть вельмож Хорасана вышли к ним и поднесли им свои подарки. Здесь они провели месяц, а потом ударили в походный барабан и вновь отправились в путь с намерением пересечь [реку Окс]. А в то время, когда царь со своей свитой покинули летние пастбища (yailagh), были отданы приказы захватить все лодки вместе с лодочниками и построить из этих лодок мост, так чтобы когда подойдет царская процессия, войско (ḥasham) могло бы переправиться без каких-либо затруднений. Царь пожалел их и отменил пошлину с лодок за переправу через реку, и когда не нужно стало платить эту пошлину, стало легко на сердце у всех тех, кто переправлялся через реку. /100/

Когда войско переправилось на другой берег, царь решил проехать вдоль берега. А случилось так, что в тех лесах было много тигров[1760]. Он приказал войскам расположиться кольцом, образовав нерге. Поскольку лошади напугались, почуяв тигров, они сели верхом на бактрийских верблюдов в сильном возбуждении[1761], и десять тигров луга были подстрелены тиграми поля брани, по сравнению с которыми рассказ о султане Масуде[1762], сыне Махмуда, казался обычной сказкой, ибо, как сказал поэт,