На ресепшне его встретила приветливая девушка.

— У вас забронирован одноместный люкс. В качестве комплимента наш отель приготовил для вас премиальную бутылку вина и закуски.

— Ну, что вы, не стоило, — пробормотал он, когда они уже направились к номеру.

— Вам все нравится? — спросила она, остановившись у массивной кровати с серебристыми узорами на изголовье.

Кирилл кивнул, глядя перед собой неподвижным взглядом.

Лишь когда девушка ушла, он посмотрел на бутылку вина среди фуршета на стеклянном столике. Наполовину отпив ее, Кирилл усмехнулся. Алкоголь уже давно стал водой для его сознания. Он ни капли не успокоил его.

Отодвинув атласные шторы, он открыл дверь балкона. На нем оказались два кресла и небольшой столик. Он вспомнил Прованс. Как на похожих креслах сидели они с Таней и провожали закат, держась за руки. Кирилл замер посреди дверей. Он представлял, что видит их спины. Видит Танины кудри, ее хрупкие плечи и себя. Их лица повернуты к уходящему солнцу, они улыбаются. А он стоит и понимает, что не знает, как жить, если завтра в последний раз увидит ее. Может, он вообще не доживет до утра. Может ведь такое быть, может?

Кирилл закрыл дверь. Задернул шторы. Их темно-синяя ткань отгородила его от их счастья в Провансе. Сев на кровать, он закрыл глаза. Тишина. Ее прерывает стук сердца. Когда на краю сознания появляется образ, слово, намек, связанный с завтрашним днем, оно колотится еще сильнее. Но о чем думать, чтобы приглушить его? Ведь все связано с Таней. Даже абстрактный предмет возбуждает мысль о том, как жить без нее.

Он стал вспоминать ее лицо этим вечером. «Люблю», — ее слова, но что значит эта отстраненность в конце их встречи? Она ведь даже не смотрела на него. Она смотрела в пол, в свои мысли и не взглянула, даже когда он закрывал дверь. Даже тогда он видел ее. Видел до последнего, пока щель совсем не исчезла.

Кирилл открыл глаза. Его окружала роскошь. Лакированный пол, тяжелые картины в рамах, шторы из атласной ткани и огромная ваза фруктов на столе — это атрибуты той жизни, которая должна была освободить его разум. А он лишь сейчас заметил их. Они расплываются в неровной пелене слез. Они исчезают. Обхватив колени пальцами, он уткнулся в них подбородком. Так одиноко ему было всего раз в жизни.

***

Кирилл ушел, и она тут же потянулась к телефону. От Дмитрия было так много сообщений, что, совладав с голосом, она позвонила ему.

— Со мной все в порядке. Да. Я ложусь спать. Приятных снов тебе.

Смыв макияж, Таня выключила свет. Когда она легла в постель, то какое-то время лежала на спине, неподвижно глядя в потолок. Казалось, ее тело стало слишком легким, и какая-то сила вот-вот заберет его наверх. Если бы и вправду так случилось, она бы никак не препятствовала этому. Но легким было лишь тело, а голова была переполнена мыслями. Шли часы, а они по-прежнему выстраивались в цепочку и распадались, готовясь выстроиться в нее вновь, но немного по-другому. Но вот Таня убрала их. Голова стала пустой, и все внимание она направила к зову сердца. Он прозвучал так отчетливо, что, успокоившись, Таня закрыла глаза и тут же уснула.

***

Три часа ночи. Он понял, что не уснет. Тогда он настрочил карандашом в отельном блокноте все, что он понял, пока был здесь.

«Я долго не знал, как жить, если поиски Тани окажутся напрасными. Но ведь все очевидно. Если за три года бурной жизни ты не забыл человека, то не забудешь уже никогда. Кто-то со мной не согласится, я знаю. Кто-то скажет, есть психологи, гипноз, духовные практики. Но что если они ассоциируются у тебя с ним? Погружаться в них — это разглядывать фотоальбом с тем временем, когда этот человек был с тобой. Ужасно глупая попытка излечиться. Тогда кто-то скажет, ну подожди, в мире много людей. Однажды кто-то из них заменит его. Но зачем мне жизнь в ожидании погоды? Живут ведь ради желаний, целей, ради того, чтобы наслаждаться каждым днем, но чем наслаждаться, если само слово «наслаждаться» ассоциируется с утратой? Не знаю. Это не жизнь. Я позвоню Бергу и скажу — меня можно вычеркнуть. Он скажет, я идиот, и знакомые сдадут меня в психушку. И поделом мне. Там мое место. Позвоню отцу. Нет, лучше маме. Скажу, я куда-то уйду, но куда не знаю. Не ищи меня. И будь, что будет. Ха, может это и чувствовала Таня, когда потеряла семью? Теперь я вполне понимаю ее. Я и сам готов сделать все, что скажет мне друг, если он счастлив. Это точно. Я превзошел бы ее в разврате. Я, правда, не уверен, что у меня есть столько надежды. Таня все же сильная, а я нет. Я бы просто ушел. А вот куда, я не знаю».

Взяв в руки лист, он рассмеялся. Залился истеричным смехом и, перечитав, порвал его. «Что за письмо пятнадцатилетнего мальчика? Боже, как я жалок».

Он вышел из отеля. Ноги сами вели его, пока Кирилл осматривался, заложив в карманы джинсов пальцы. Он был похож на любознательного мальчика. Все вокруг казалось очень красивым. Остановившись у бара, Кирилл попросил стакан персикового сока. Бармен странно взглянул на него.

— В картонном стаканчике, — с улыбкой сказал Кирилл.

Взяв его, он помахал рукой всем присутствующим в баре и вышел.

За старинными зданиями стала просматриваться блеклая полоса рассвета. Кирилл остановился посреди тротуара. Одна рука так и осталась в кармане. Другой он держал сок и, покачивая головой, смотрел на светлеющее небо. Редкие прохожие оглядывались на него, но он словно не замечал их. Он был счастлив как ребенок. Словно впервые наблюдал за рождением дня. Словно никогда не видел, как завершается ночь, и это казалось ему самым настоящим чудом.

Медленными шагами он шел навстречу рассвету. Что-то внутри непреодолимо вело к нему.

***

Она хорошо выспалась. Ровно в полдень они встретились с Дмитрием в кафе недалеко от ее дома. Его взгляд тут же скользнул по ее платью. Легкая голубая ткань переливалась на свету, стекая волнами по бедрам.

— Пройдемся или сядем? — спросила его Таня.

— Я бы перекусил, — улыбнулся он.

Они сели за столик у окна. Быстро выбрав блюда, Таня стала говорить о вчерашнем концерте. О том, что он унес ее куда-то далеко от реальности. Дмитрий кивнул.

— В Барселоне будем чаще ходить на них. Там концертов гораздо больше.

Она улыбнулась. Он отдал ей билет и сказал быть готовой к вечеру. Такси отвезет их в аэропорт, и к утру они будут в Барселоне. Таня взяла его за руку. Он заворожено смотрел на нее.

***

Когда взошло солнце, Кирилл был уже совсем близко к набережной. Не спеша передвигая ноги, он наконец зашел в ворота парка. Суставы еле гнулись. Усилием воли он разгибал колени, словно они были из дерева. Словно его душу поселили в механический каркас, и ее слабый блеск — все, что от него осталось. Вскинув руки, она в смирении шла на эшафот. Страха в ней уже не было. Какой бы приговор не был вынесен судьбой, она решила жить в этот миг полной жизнью. Может, в миг последний, но от этого бесконечно ценный.

Он шел, ни о чем не думая. Солнце все больше высвечивало прожилки листьев. Кирилл смотрел, как они играют на ветру, и улыбался. Иногда он закрывал глаза, и сквозь их шелест слышалось пение птиц. Их звонкие голоса относили его куда-то в детство. В те дни, когда он ходил вот так, вдоль деревьев, и рядом с ним никого не было. День только начинался, и ты вспоминал, что впереди вся жизнь, и тогда кто-то кончиками пальцев притрагивался к душе. Теплые касания нежно сотрясали ее. Они делали воздух таким свежим, что в нем тут же обнаруживались новые запахи. Тогда еще не знаешь, что всю жизнь они будут преследовать тебя. Что в них ты будешь читать знаки Вселенной, что в них будет отголосок счастливых дней. Они тогда казались лишь началом, но нет. Это был самый смак жизни. Кирилл с удивлением вновь ощутил его.

***

— Посмотри за окно. Правда, красивые звезды?

Таня повернулась к иллюминатору. Они сияли в ясном небе как стразы. Красная лампочка мигала на крыле самолета. Она смотрела на нее, чувствуя, как дрожат под теплой рукой ее пальцы.