Он все не отводил от нее пристального взгляда. Не изучающего, нет. Такого, словно в ее глазах он нашел то, в чем можно раствориться. Забыть себя, уйти под воду.

Он улыбнулся, прикусив губы. Она словно не понимала этой игры. Не знала, что нельзя смотреть в глаза слишком долго. Так делают лишь дети. До последнего провожают тебя взглядом.

− Как тебя зовут?

− Таня.

− Я — Кирилл.

Он протянул к ней руку. Всю в татуировках. Длинные пальцы, чуть расширенные в среднем суставе коснулись ее ладони. Улыбка невольно сорвалась с губ Тани. Она была гораздо меньше его, словно принадлежала ребенку. Осторожно пожав ладонь, она вздрогнула. Кирилл тут же заметил это.

− Что такое?

Густые, четко очерченные брови напряглись над его переносицей.

− Все в порядке, просто не ожидала, что у тебя такие холодные руки.

Зажав его ладонь в руках, Таня стала чуть растирать ее. Теплые, будто невесомые пальцы казались ему огненными. Этот странный жест от чего-то не вызвал у него удивления. Мурашки пробежали по плечам, ноги налились тяжестью. Похожее чувство бывает от первых бокалов вина. Долгое время он не знал, что сказать ей.

− Ты так смотришь на меня. Обычно так смотрят на Дена.

−О чем ты? Все смотрели на тебя.

− Нет. Вряд ли,− грустно улыбнулся Кирилл.

Таня придвинулась вперед.

− Я серьезно. Люди замирали, когда ты пел, а как умолкал, они вновь жили своей жизнью. Слушали вашего вокалиста и кайфовали. Но это не то. Это поверхностно, мимолетно, а ты оставил след в их сердцах этим вечером.

Она закончила, полыхая, осознавая, что к концу стала говорить громче и теперь смутилась от этого. Кирилл сидел, не шевелясь, и разговоры людей за другими столиками, джаз, что стал играть чуть громче, даже аромат корицы на мгновение ушли из его восприятия.

Ее вид сказал больше нее. Персиковая кожа раскраснелась, и веснушек почти не было видно. Губы, что так очаровательно расширяются от уголков к центру, набухли еще больше. Таня прикусывала их, в то время как пылающий взгляд был очень занят рассматриванием картинок на полке.

Оба не знали, что сказать после этого. Но вот мимо прошел официант, и Кирилл попросил у него счет. Как только он ушел, тот медленно повернулся к Тане. Она, не мигая, смотрела на него.

− Тебе куда сейчас?

− В общежитие. Оно на Пражской, но…

Ее взгляд на миг остекленел, глядя на экран телефона.

− Уже закрылось, а я… Даже не заметила время. Как думаешь, еще не поздно заселиться в хостел?

Он задумался, а потом глубоко вздохнул.

− Ты можешь… Остаться у меня. Я живу в этом доме, − сказал Кирилл, показав на потолок пальцем.

− Прямо над этой кофейней?

Она мечтательно посмотрела наверх, словно увидев там звездное небо.

− Ага. Тут очень классный вид с крыши. Видно Дворцовую площадь, мосты, то, как плывут корабли под ними. В общем, весь смак Питера.

Таня улыбнулась. Они надели куртки и вышли. Зашли во двор и стали подниматься на пятый этаж по лестнице.

Кирилл шел не спеша, чуть пропустив вперед спутницу. Только сейчас он мог полностью рассмотреть ее.

Тонкие ноги в полупрозрачных колготках. Юбка лишь слегка выглядывала из-под замшевой охровой куртки, доходившей ей почти до середины бедер. Она была словно школьница. Тяжелые ботинки с едва слышным звоном ударялись о ступени лестницы. Она запрокидывала вверх голову, по-детски приоткрывая рот. Словно Кирилл пообещал ей, что в конце они попадут в сказочную галактику, таким воодушевлением все отдавало на ее лице.

Свет на лестнице почему-то не горел. Каждый пролет он нажимал на выключатель, чтобы теплые лучи еще раз высветили ее. Чтобы еще раз рассмотреть эти ноги с девичьими, едва заметными изгибами. Мягкий овал лица с румяными щечками. Если бы Таня не назвала свой возраст, Кирилл не дал бы ей больше пятнадцати лет. Такой легкостью веяло каждое ее движение.

Минуя последний пролет, она замерла на площадке. Он по-прежнему не сводил с нее изучающего взгляда. Его массивные берцы с глухим ударом перешагивали через две ступени.

Когда Кирилл встал рядом с ней, ее макушка доходила ему до плеча. Он видел ее кудри, каштановую россыпь в золотистом отсвете ламп. Таня ни слова не сказала ему. Просто ждала, пока ключ провернется до конца в скважине.

Зайдя в холл, она в изумлении взглянула на потолок. Высокий, как во дворцах великих князей, с гипсовыми вензелями на месте люстр и по краям стен. Белых, пустых, не тронутых даже временем.

− Располагайся, − небрежно махнул Кирилл в сторону гостиной и прошел по длинному коридору на кухню.

Рубильник упорно не попадал ей под руку. Включив фонарик на телефоне, она подошла к напольному светильнику. Он, резко искривленный в сторону, казалось, сейчас развалится и рухнет на пол. Такое впечатление производил его вид в полумраке. В прочем, на свету все было еще хуже.

Но Танин взор увлекла сама комната. Ее просторы при таком необычном строении. Эркер с низкими широкими подоконниками выходил окнами на оживленную Гороховую улицу. Из них то и дело доносился рев мотоциклов и машин. Свежесть ночного воздуха.

Она села на диван. Темно-синий, с тканевой шероховатой обивкой. Обхватив худые коленки, Таня обводила взглядом комнату.

Пустые стеллажи, шкаф, потертые постеры с Энди Бирсаком, Арией, Аврил Лавин и Оззи Осборном. Две гитары у стены, а рядом кипа бумаг, какой-то мусор, напольная вешалка с рокерскими куртками. Гостиная переполнена и в то же время пуста. Для жизни в ней не было ничего. Только для музыки.

Кирилл вошел в комнату с двумя чашками и печеньем. Поставил их на журнальный столик и сел рядом с Таней.

− Ты как? — взглянул он на нее, отпивая чай.

− Все в порядке, просто не понимаю, как оказалась здесь.

Они рассмеялись.

− Ты студентка, да?

Таня кивнула.

− Да, я учусь на дизайнера в киновузе.

− Ого, получается, круто рисуешь? Можешь что-нибудь показать?

Таня достала из рюкзака свой скетчбук. Кирилл медленно пролистывал его.

− Офигеть. Всегда завидовал художникам. У меня рисовать не особо получается.

− А я тем, кто умеет петь, − улыбнулась она, покачав головой.

Он с интересом рассматривал эскизы. Брови в восхищении поднимались вверх — Кирилл не верил, что это ее работы.

Таня рассказывала ему, где и когда рисовала их. Как готовилась к экзаменам, как представляла, что будет жить в этом городе. Конечно, она любила и Екатеринбург, где остались мама и бабушка, но ее душе так хотелось жить среди дворцов и домов-колодцев, бескрайних рек и таинственных набережных. В них был ее дом. Еще в детстве она поняла это.

Разговорившись, Таня забыла о своем последнем эскизе. Лишь когда Кирилл открыл его, она инстинктивно заслонила страницу. Он удивленно взглянул на нее.

− В чем дело?

Румянец заполонил персиковые щечки. Подумав, Таня все же убрала руку. Его брови тут же поползли ко лбу. Он мельком взглянул на нее.

− Это я? Когда ты успела?

− После вашего концерта я села в кофейню и нарисовала тебя.

Кирилл заворожено смотрел на набросок. Это был он. Его раскосые глаза и брови с изломом. Они, как два черных лезвия, нависают над тонкой, идеально ровной переносицей. Это его линия челюсти. Высота его скул и его углубленный чуть больше обычного желобок над губой. Даже татуировки и пирсинг были очень правдоподобно переданы ей.

− Офигеть. Это нереально круто. Ты срисовала меня по фотке в интернете?

Таня с улыбкой покачала головой.

− Просто запомнила.

Кирилл поднялся с дивана. Достав из куртки сигареты, он предложил ей пойти на балкон с ним.

Они прошли в спальню. Постеров, книг в ней было гораздо больше, чем в гостиной. У кровати, стола, на подоконнике, даже у кресла стояли пепельницы.

Ручка балкона со всхлипом опустилась вниз. Перед Таней развернулся Питер. С этой стороны виднелась Нева, огни мостов, ряд дворцов с золотистой подсветкой. Облокотившись на изгородь, она закрыла глаза. Свобода приятным теплом разлилась по ее телу.