Что ж, пожалуй, пришло время познакомиться с этим милым ведомством поближе. Но — уже завтра. Я отложила журнал, загасила сигару и потушила лампу.

Мне почти никогда не снились сны — и это было хорошо. Потому что во сне я всегда видела одно и то же: каменистый берег реки, хмурый осенний день, алые лапы кленовых листьев и алые пятна крови на камнях. Это была моя кровь. Вдоволь натешившись, река все-таки выбросила меня на берег, и я лежала на камнях, не понимая, жива ли еще, или уже умерла. Избитое изувеченное тело было куском боли, и я, глядя в низкое небо, сочащееся дождем, просила смерти.

Теперь ты и есть смерть, ответил тот, кто вытолкнул меня из окна замка. И, падая в ледяную осеннюю воду, я отчетливо понимала, что все кончено. Что уже ничего не изменишь.

Потом кто-то присел на корточки рядом, и горячая живая рука похлопала меня по щекам.

— Эй! Эй, ты жива?

Голос был мужским, и я шарахнулась было в сторону, но новая огненная волна боли прокатилась по телу, и я обмякла на камнях.

— Жива! — радостно воскликнул обладатель горячей руки и мужского голоса. Не надо, пожалуйста, мысленно взмолилась я, понимая, что меня снова начнут терзать и мучить. Но человек со всей возможной осторожностью завернул меня в свое темное пальто из колючей ткани, поднял на руки, и я увидела зеленые глаза, щеки, усеянные веснушками и растерянную улыбку.

А потом стало темно, и я, наверно, все-таки умерла.

Свет, пробившийся сквозь густой мрак, был светом лампы. Я обнаружила, что лежу на жесткой койке, заботливо укутанная лоскутным одеялом. Мой спаситель расположился на скамье поодаль: он читал какую-то книгу, прихлебывая из кружки. Некоторое время я рассматривала его лицо, пытаясь понять, стоит ли мне бояться, а затем окликнула:

— Эй…

Он оторвался от книги и улыбнулся — и эта улыбка была такой, что сразу стало ясно: я в безопасности, и этот человек никогда не сделает мне ничего плохого. В отличие от всех остальных людей, побывавших в моей жизни.

А потом сон милостиво закончился, и до самого рассвета со мной была лишь тьма.

Виташ встретил меня весьма дружелюбно и, узнав суть вопроса, согласился помочь. Лишний раз прижучить ведьму было для него особенным удовольствием.

Для меня же было удовольствием покинуть его контору. Прямо несказанным.

Несмотря на раннее утро — было всего девять, когда мы приехали по нужному адресу — Сладкая Осока работала вовсю, даже дверь запереть забыла, и мы без малейших затруднений прошли в богато меблированную квартиру. Из столовой высунулась девчонка в белом фартучке служанки, Виташ сунул ей под нос свою серебряную бляху, и та, сдавленно пискнув, убралась обратно, и дверь за собой закрыла.

За что ценю Виташа, так это за решительную готовность сделать свое дело до конца. Мы познакомились с ним восемь лет назад, и с тех пор Виташ разочаровал меня только после начала службы в инквизиции. Высокий, горбоносый, с выбритой до блеска головой, он мог изображать доктора Смерть без маски и внушал ведьмам суеверный ужас.

А мне того и надо было. Разумеется, я рассказала ему не все, но он и не задавал лишних вопросов. Надо, значит надо. Пойдем да сделаем.

Сладкая Осока обнаружилась в спальне, розовая отделка которой натурально резала глаза. На ковре лежал обнаженный господин с необъятным пузом, девица стояла над ним, широко расставив ноги, и, судя по всему, только что закончила справлять малую нужду. Слава богу, я этого не видела, иначе непременно рассталась бы с завтраком, поданным мне во дворце.

Виташ был небрезглив и, как я уже заметила, решителен. Практически выбив дверь с ноги, он в два шага пересек комнату и для начала швырнул Сладкую Осоку на кровать, а пузатому господину дал пинка. Проститутка заверещала, а пузатый отполз в сторону и заголосил:

— Да что вы позволяете? Я заплатил!

— Работает инквизиция! — рявкнул Виташ. — Взял портки и скрылся!

Пузатый мгновенно подхватил одежду и, тряся причиндалами, скрылся в коридоре. За что я все-таки люблю инквизицию, так это за то, что их слушаются сразу и безоговорочно. Будь со мной обычный полицейский, клиент Сладкой Осоки сразу же стал бы качать права.

Но обычный полицейский не мог мне помочь. И необычный тоже.

Сладкая Осока прикрылась пушистой думкой и жалобно защебетала:

— Добрый господин, я работаю с лицензией… Никакой ворожбы… Уже три года никакой, Господом клянусь. Мне проблемы не нужны…

Ага, значит, магичка третьего уровня. Предсказание судьбы, ерунда, по большому счету.

— Проблемы будут, Мира, — пообещал Виташ. За что еще я его ценю, так это за уникальную память. Стоило мне назвать прозвище девицы, как он сразу же ответил: да, знаю. Было дело. Виташ мотнул головой в мою сторону и продолжал: — У госпожи Анхельм есть к тебе пара вопросов. Ответишь честно — останешься здесь. Иначе поедешь по знакомому адресу, и не мечтай, что отработаешь там по профессии.

Мира закивала головой так быстро, что я испугалась, как бы та не отвалилась. Я подошла к кровати и, вынув из сумочки медальон, показала портрет Эвгара и спросила:

— Эвгар Миерхольт. Когда он у тебя был?

Мира всмотрелась в изображение и неопределенно пожала плечами.

— Не припомню, госпожа.

Виташ тотчас же закатил ей затрещину, и Мира залепетала:

— То есть, точное время не припомню, а так был такой… Один раз был, год назад, что ли…

Я посмотрела на Виташа, тот кивнул и вынул из кармана плоскую серебряную пластинку, исчерченную рунами — артефакт, который мог показать нам все, что происходило в комнате во время визита Эвгара. Мира умоляюще посмотрела на инквизитора и промолвила:

— Нельзя ли без этого, добрый господин? Тошнит потом неделю.

— Не умничай, — хмуро посоветовал Виташ и прижал артефакт ко лбу девушки. Мира содрогнулась всем телом и без чувств обмякла на кровати.

— Эвгар Миерхольт, — повторила я, вспомнив пройденный по дороге инструктаж. — Покажи все, что есть о нем.

Над распростертым телом проститутки поднялось белое туманное облако: артефакт вступил в контакт с воспоминаниями Миры. Облако отплыло в сторону, и на нем появилась живая картинка, четкая и ясная. Казалось, мы с Виташем смотрим на сцену театра.

Комната была той же самой. Мира открыла дверь, впуская клиента, и Виташ, всмотревшись в лицо Эвгара, задумчиво сказал:

— Это маг, причем сильный. Смотри, картинка сбоит.

С бледным лицом Эвгара действительно происходило что-то странное. Картинка на его месте прыгала и размазывалась.

— Что это значит? — спросила я.

— Не хочет, чтоб его запомнили и опознали через артефакт, — со знанием дела пояснил Виташ. — Умный, прячет рожу.

— Добрый вечер, господин Миерхольт, — Мира тем временем обольстительно улыбнулась, подошла к Эвгару и взяла его за руку. — Я Сладкая Осока и буду рада сделать все, чтобы вы остались довольны. Почему вы выбрали именно меня?

— Ты похожа на мою знакомую, — негромко сказал Эвгар и велел: — Не болтай. Раздевайся.

Я пристально смотрела на картинку и думала, что это форменный подарок судьбы. Когда видишь человека максимально открытым, когда смотришь, как он движется и слышишь, как он говорит, то найти к нему дорогу будет проще.

Эвгар становился живым, а не просто лицом в медальоне.

И он, дьявол его побери, был очень хорош собой. Красивое сильное тело, хорошая кожа, проработанный рельеф мускулов — на него хотелось смотреть и хотелось касаться. Пробежаться пальцами по этим крепким плечам, скользнуть ладонью по животу и сомкнуть пальцы…

Я мысленно осадила себя. А Эвгар тем временем поставил Миру на кровати по-собачьи, в ту позу, которая в Хаоме считается невероятно, просто до крайности порочной, и вошел в нее быстрым и резким толчком. Девушка сдавленно ахнула, выгнулась, повела бедрами, насаживаясь еще глубже. Эвгар намотал ее распущенные волосы на руку и начал двигаться — сперва медленно, потом усиливая ритм.