– Я понимаю тебя, – сказал Артур, – тогда, на Горелых холмах, со мной тоже кое-что случилось. Мне показалось… будто я могу делать что-то со временем. Быть чуть быстрее, чем все люди вокруг меня. Или просто воспринимать время чуть медленнее, чем они. Это почти мне помогло в бою.

– Вполне верю, – кивнул Гайвен. – Я читал о таком. Ты потомок властителей фэйри, а фэйри… некоторые из них, не все… могли управлять течением времени. Недаром люди, попавшие в зачарованные холмы, могли потом вернуться через сотню лет, думая, что для них прошла всего одна ночь. Это редкий дар, и очень странный, но в какой-то степени он может быть свойственен вашему дому, как носителю колдовской крови.

– Мне всегда думалось, это просто сказка, – признался Артур. – Ну, не просто сказка… но все же сказка. А теперь, похоже, мы и сами живем в сказке. Интересно… дядя или Лейвис… они умеют что-то подобное? Все не решаюсь спросить, да и не настолько мы с ними ладим. С тех пор, как все это началось, я уже сам не свой. Вижу прошлое… иногда мне кажется, что и будущее тоже вижу. Во снах ко мне приходят люди, которых я убил, и пытаются убить меня, словно я теперь связан не только с этим, но и с тем светом. Магия свалилась на меня без спроса. Это и правда дверь, и я не знаю, готов ли я ее до конца открыть. Мы с вами, лорд мой Ретвальд, сделались чародеями, и я сам не представляю, как с этим быть.

– Мне кажется, – сказал Гайвен, – что эта дверь все равно однажды распахнется, хотим мы того или нет. Вопрос лишь в том, будем ли мы к этому готовы.

Они помолчали.

– Ну, ваше высочество, – сказал наконец Артур Айтверн, силясь улыбнуться, – вряд ли есть смысл говорить о вещах, которые все еще так далеко от нас. Так что, наверно, я все вам и сказал, что собирался. Ну или почти все. Мне скоро уходить. Если я не вернусь, значит, не вернусь, ну а если все-таки вернусь – жизни наши совершенно изменятся. Как ни посмотри, но чему-то приходит конец.

Гайвен не ответил. Артур немного поколебался, а потом добавил:

– Знаешь, если оставить все эти магические материи и поговорить о земном… Когда отец приказал мне увести тебя из Тимлейна, я был чертовски недоволен. Так желал наконец доброй драки и совсем не собирался тратить свое время на всяких, прошу не обижаться, наследников престола. А потом ты и вовсе казался мне бесполезной обузой, ни к чему толком не пригодной. Сколько раз мне хотелось, чтобы на твоем месте оказался кто-нибудь другой, но королей не выбирают. Точно так же, как не выбирают знамен, предков, родителей, сестер… – Артур оборвал себя. Говорить об Айне не нужно. Ему до сих пор было больно от их ссоры, и он не знал, удастся ли достичь примирения, когда все закончится. – Я мог бы сказать, что служить тебе было честью, но это опять будет ложью. Лорд Ретвальд, вы не тот человек, которому я желал бы отдать свой меч. Но если мне даже встретится тот человек, хоть на большой дороге, хоть в Тимлейнском замке, менять вас на него я не намерен. Потому что Айтверны не торгуют своей верностью. Больше не торгуют. Жил на земле один господин по имени Эйдан из Дома Драконов – он со мной не согласился бы. Он был первым из нашего рода, а еще он был последним предателем в нашем роду. Больше таких, как он, не будет.

Гайвен повернул голову в его сторону – и долго, очень долго молчал. Айтверну показалось, что принц и вовсе никогда не заговорит, когда тот произнес:

– Ты, по крайней мере, честен.

– О да. Чего не отнять, того не отнять.

– Мне бы полагалось тебя ненавидеть, – вдруг задумчиво сказал Гайвен. – Я ведь не путаю ничего… Если тебя презирают, в ответ полагается ненавидеть, верно? Никак, Артур, не могу понять, с чего оно так повелось, но раз уж принято, значит, надо. Откровенность в ответ на откровенность – у меня это так и не вышло.

– Я не презираю вас, сэр. Раньше – презирал, отрицать это было бы бессмысленно. Но сейчас – нет. Впрочем, если вы полагаете, что должны меня ненавидеть, то остаетесь целиком в своем праве. На вашем месте я бы охотно себя ненавидел.

Ретвальд невесело усмехнулся:

– Я же сказал: не могу. Кроме того, глупо ненавидеть человека, благодаря которому я скоро сяду на отцовский трон. Или не сяду, но все равно окажусь к нему ближе, чем был бы, не прими ты мою сторону. – Он сжал губы, как перед броском в пропасть, а потом произнес: – Надеюсь лишь на одно. На то, что ты знаешь что делаешь.

– Я знаю что делаю.

– Что ж, рад слышать. И вот еще что, герцог. Вы вернетесь из этой вылазки, причем живым. Только попробуйте погибнуть. Я лишу тогда вас всех ваших земель и титулов.

– Не советую вам этого делать, сэр, – ведь тогда мои проклятия достигнут вас даже из самой глубокой преисподней. – Артур расхохотался. – Можешь не сомневаться, я вернусь. Я еще должен напиться вусмерть на твоей коронации.

Они обменялись улыбками – скорее, вымученными, чем полными настоящего веселья. Настоящее веселье едва ли было уместно в этом зале. После всего, что было сказано, после всего, что предстояло сделать, и перед взорами древних королей.

Потом Гайвен сказал:

– Иди. И даже не вздумай проиграть.

– Не проиграю. Стал бы я уходить, если бы считал, что дело безнадежно. Выпейте за мою удачу бокал вина, государь.

Гледерик Первый из дома Карданов, король Иберлена, расположился в одном из просторных залов своих апартаментов, в самом сердце Тимлейнской цитадели. Гледерик сидел у ярко горящего камина, опустившись в уютное мягкое кресло и положив на колени массивный фолиант с тяжеленной обложкой и толстыми пожелтевшими страницами, порядком обтрепанными по краям. Он уже много часов подряд провел за чтением этой книги, лишь изредка отвлекаясь на то, чтобы полюбоваться на языки пламени, поглядеть в окно и привести мысли в порядок.

Ночь выдалась ясная и свежая. За окном горели звезды, и светила полная луна, выглядывающая из-за темной громады юго-восточной башни. В бойницах и на стенах, где несли караул стражники, перемигивались огоньки. В такую ночь сесть бы на берегу реки, на зеленой лужайке, разжечь костер, достать выпивку и закуску, собрать приятелей и подружек, да еще, пожалуй, музыкантов – без музыкантов в таких делах никак, – чтобы барабаны гремели и скрипки мурлыкали. Плясать, смеяться, пить, пока эльфы не начнут мерещиться, а потом найти какую-нибудь славную девчонку, обязательно чтобы волосы у нее были черные и густые, и глаза задорно горели. А под утро, пока петухи не запели, рухнуть в стог сена и дрыхнуть, не помня собственного имени.

Гледерик Брейсвер усмехнулся. Бывали у него славные ночки, и бывали у него славные деньки. Бывали в прежние времена, когда молодого наемника, сбежавшего из родного дома, обокрав при этом до нитки собственного отца, мотало по всем Срединным Землям, занося с востока на юг, с юга на запад. А Срединные Земли в ту пору полыхали в огне. Либурнский король сражался не на живот, а на смерть с собственным старшим сыном, вознамерившимся примерить корону; надменные аристократы Паданы не желали примириться ни между собой, ни с Аремисом. Эринланд и Гарланд рвали друг друга в клочья, дарнейские корсары стремились закрепиться на тарагонских берегах, бритерские таны резали всех, до кого могли дотянуться, а еще захлебывались кровью в очередной тамошней междоусобице изумрудные астарийские равнины. Никакого мира. Нигде – никакого мира. Хорошее время для таких, как Гледерик, – он прекрасно понимал, что время хорошее, и не упускал его.

Он бродяжничал по разным землям, нигде не задерживаясь надолго. Поступал на службу к первому попавшемуся лорду, втянутому в очередную свару с каким-нибудь другим, ничем от него самого не отличавшимся лордом, и дрался – мечом, топором, стрелял из арбалета, без разницы. Просто дрался, учась делать это хорошо. Как следует, чтобы потом пригодилось.

Брейсвера еще на родине научил владеть оружием живший в одном с ним квартале престарелый ветеран, которому Гледерик за это помогал управляться по дому. Теперь осталось лишь закрепить полученные умения. Начав это делать, он скоро потерял счет сражениям, в которых участвовал. Выигранным или проигранным – не имело значения, Гледерику было безразлично, одержит верх или потерпит поражение его очередной наниматель. Он забывал имена этих нанимателей сразу же, как заканчивался срок его контракта. Иногда его просили остаться, обещая повышение в звании и увеличенное жалованье. Он со смехом отказывался. Нигде не задерживаться, не привыкать ни к местам, ни к людям – таким был его принцип.