И все же пока преисподняя, если это была, конечно, она, разочаровала Гледерика. Он ожидал встретить трехголового пса или поглядеть, как хохочущие черти жарят в закопченных чугунных котлах грешников, однако окрестный пейзаж оставался до крайности невыразительным. Впрочем, смутно припомнил он читанную в детстве «Божественную комедию», неким подобным образом Алигьери описывал каверны, пролегающие в преддверии Ахерона.
Не выдержав тягостного молчания, Гледерик спросил:
— В какого бога верите вы, жители Регеда?
Колдер вздрогнул, вырванный из своих мыслей внезапным вопросом, и ответил не сразу.
— Мы поклоняемся самым разным богам, издревле памятным нашим предкам, — сказал он наконец. — Мы славим в наших храмах рогатого Кернуна, владыку лесов, длиннорукого Луга, покровительствующего каждому доброму ремеслу, отважного Дагду, одолевшего фоморов и ставшего Верховным королем древности, единую в трех ликах Дану, мать всех волшебных племен… Чтим всех этих владык и возносим им жертвы. А как с этим обстоят дела на твоей родине?
— Там, откуда я пришел, люди верят, что есть лишь один Создатель, сотворивший человека, землю и небо, и восседающий за его сводом. Ему служат ангелы, и его учение призывает к милосердию и добру.
Морщины на лице Колдера несколько разгладились:
— Ты имеешь в виду религию римлян и эллинов. Их священники появляются и в Придейне, и многие люди в Валлисе и Мерсии уже начали разделять эту веру. Однако мы здесь, на далеком севере острова, по-прежнему придерживаемся старых традиций, унаследованных от друидов.
— Римляне и эллины, значит… На моей родине тоже известны такие народы. Помнится, Гарет говорил, будто два наших мира отражают друг друга, словно в зеркале, и изрядно похожи. Скажи, Остин, а в существование загробного царства вы верите?
— Конечно. Стылое королевство Арауна, где воздвигся его темный престол… Да, я понимаю, куда ты клонишь — мы оказались во владениях, куда прежде спускались лишь величайшие из друидов, какой бы бог здесь не правил.
— Я об этом, и признаться, мне несколько не по себе.
— Мне тоже, но погоди, ты ведь, по твоим словам, уже переступил последний порог… Если я правильно понял, о чем рассказывала леди Крейтон, мертвецы обладают способностью не только ходить по призрачным землям, но и отворять двери в земли живых. Может быть, ты сумеешь вывести нас отсюда? Ты ведь здесь все равно что дома, если прикинуть.
О подобной возможности Дэрри прежде даже не задумывался — не до того было.
— Хорошо, — сказал он. — Я постараюсь, по крайней мере. Но слишком многого от меня не жди. Опыта в таких делах у меня, сам понимаешь, немного.
— Я ничего толком и не жду, но ты хотя бы попробуй.
В ответ Гледерик лишь молча кивнул. Он не имел ни малейшего представления, как пользоваться доставшимися ему странными способностями, но попытаться никогда не грех. Драконья кровь помогла ему выстоять против слуг некроманта, оставив от них в буквальном смысле мокрое место, но теперь придется прибегнуть к иному дару. Этот дар уже начал себя проявлять, еще в Акарсайде, а потом и в Лейсен, проявляясь в недоступной ему прежде быстроте и ловкости. Его сердце все еще билось, перегоняя по жилам кровь, он отбрасывал на свету тень, особенной длинную и черную сейчас, в неверном пламени факела, он по-прежнему испытывал усталость, голод и боль — однако до конца больше не являлся обычным смертным. Следовало лишь отворить некие двери, наглухо закрытые в глубинах его собственного существа.
Реальность мира, в котором Гледерик очутился, сдвинулась многие годы назад, привычный порядок вещей рухнул, когда не ставший тогда еще королем Дунстан Кольдинг и родители Гарета Крейтона вознамерились обмануть, обхитрить саму смерть. Гледерик Брейсвер пал в бою, сраженный человеком по имени Артур Айтверн, поднявшим против него свой клинок — однако здесь, в пределах королевства, именуемого Регед, мертвые обладали особенной властью и силой.
Он уж точно не хуже деревенской девчонки.
В конце концов, он был королем.
Еще один кирпичик вернулся на положенное ему место, укрепляя его память, вновь обретавшую утраченную было цельность. Вспомнилась дорога, полная переживаний и тягот, не единожды петлявшая, приведшая наконец, после всех прихотливых изгибов, его, кондотьерского капитана, закаленного в десятках сражений и стычек, в королевство, именуемое Иберлен — в страну его предков, носивших некогда монарший венец и восседавших в городе Тимлейн на троне, отлитом из серебра.
Северные лорды, недовольные правлением Раймонда Айтверна, надменного королевского советника, практически без колебаний приняли притязания из ниоткуда явившегося претендента. Их не смутило даже то, что нежданный потомок Карданов, свалившийся им на головы подобно позднему снегу, происходит от непризнанного никем бастарда. Им вполне хватило его смелых речей, обширного боевого опыта и обещаний вернуть величие увядавшему королевству. Возможно, они рассчитывали манипулировать Гледериком, когда тот вступит на трон, и сделать его своей марионеткой — но он не сомневался, что в должный час без труда переиграет их самих.
Закованные в сталь рыцари седлали коней, пехотинцы маршировали колоннами, свежий ветер апреля развевал знамена благородных домов, поддержавших наследника Карданов — и горделивее всех прочих флагов вился на ветру его собственный, украшенный яблоневым древом. Королевская цитадель пала, как пал и владевший ею король, чей предок взошел на трон после пресечения, как казалось всем сотню лет назад, династии Карданов. Погиб и до последнего часа защищавший уже казалось бы проигранное дело королевский советник, герцог Айтверн… а вот его наследник, юный сэр Артур, выжил и, несмотря на все попытки Гледерика примириться с ним, отомстил за отца.
Ничего. Даже смерть не обрывает некоторые из путей.
Возможно, он сумеет возвратиться в свой так и не покоренный до конца Иберлен — но сперва понадобится выбраться отсюда, из самого темного места, в котором он когда-нибудь находился, пребывающего за границей любого из ведомых людям миров.
Двери открывались, и сквозняк усиливался, становясь ветром.
Гледерик так и не понял, куда подевались стены и потолок — они расступились прочь, исчезая во вновь накатившем уже таком знакомом тумане. Овевавший лицо ветер усилился, без труда загасив все еще сжимаемый удивленном крякнувшим Колдером факел. Мир кружился и вращался вокруг них, принимая странные, смутные, едва понятные разуму очертания. Из мглы поднимались и тут же рушились исполинские башни, вздымались и опадали грудами исполинских обломков стены, проступали очертания многомачтовых кораблей, качаемых на незримых волнах. Пахло сразу морем и лесом, солено и пряно, звучала странная музыка, будто некто перебирал пальцами тонкие струны арфы.
Колдер с тревогой озирался по сторонам, крепко сжимая пальцами рукоять меча. Клочок земли, на котором они остановились, сделался единственной неизменной точкой посреди кипящего, бурлящего, каждый миг изменяющегося пространства. На краткий миг вокруг кольцом встали скальные вершины, поднимаясь к затянутым мглой небесам, а потом они пропали. Над головами пролетела стая огромных птиц, проступивших смутными очертаниями широко раскинутых крыл посреди колеблющейся хмари.
— Это ты делаешь? — спросил капитан.
— Видимо, я. А может, оно само, толком и не разберешься… На что похожа ваша столица?
— На что она может быть похожа? Здоровенный город. Дворцы, храмы, три рынка, ремесленные кварталы, посольское подворье… Стоит на слиянии трех рек, Иден, Петтерил и Колдью, полтора десятка арочных мостов. Я все равно толком не смогу тебе описать.
— Ничего, — ответил Гледерик. — Может, и этого хватит.
Он что было сил напрягал рассудок и волю, пытаясь выстроить новый порядок посреди разверзшегося вокруг хаоса. В конце концов, разве не этим занимаются на ратном поле военачальники? Битва гремит вокруг тебя лязгом стали и ржанием лошадей, чавкает под ногами увлажненная кровью земля, падают, убитые или раненые, товарищи, солдаты готовы разорвать под вражеским напором строй и пуститься в бегство… Однако если вовремя вмешаться, проявить в нужный час настойчивость и решительность, возвысить голос и вскинуть клинок, выступая навстречу врагу, открываются возможности завершить победой даже казалось бы безнадежно проигранный бой, личным примером внушая смелость растерявшимся бойцам. Он не раз это делал прежде, в Падане, Тарагоне и Лумее, во всех странах, куда его заносили бурная эпоха и неразумно подписанный контракт.
