«Приходись Акарсайд тебе родиной, ты бы на себе еще больше волосы рвал, сокрушался бы о родных и близких, порывался бы их отыскать. А так печешься только о гибели сослуживцев и вверенных тебе гражданских. Достаточно только с Крейтоном сравнить — вот уж у кого ни кола, ни двора не осталось. Вернее, осталось, конечно, но я бы на его месте туда больше соваться не стал».

— Не знаю, — вместо всего этого произнес Дэрри. — Интуиция, если угодно — всегда ей отличался.

— В задницу свою интуицию засуньте, — сказал капитан сухо, и Дэрри решил его пока больше не трогать. У человека выдался плохой день, зачем лишний раз беспокоить.

Переулки сходились к центральной площади, неожиданно вымощенной брусчаткой, здесь же располагался местный рынок. Напротив него — трехэтажное здание гостиницы, как наскоро пояснил Колдер, и местный, кажется, дом общинных собраний, выглядевший вполне внушительно. Даже второй этаж оказался выложенным из камня.

Похоже, что в ближайшие тридцать лет Лейсен вполне может сделаться из деревни небольшим городком — если, конечно, разнесчастный Регед не сгинет в пучине обрушившихся на него бедствий. Правда, Дэрри, как ни присматривался, нигде не мог найти поблизости церковь. Интересно, кому они вообще молятся, в здешних краях? Не язычники же местные, хотя с них, пожалуй бы, сталось.

Диковинная страна. Вроде все вполне обыденно и все равно слегка ненормально. Цвета какие-то приглушенные и неяркие, небо остается грязно-серым даже без туч, а краски размытые. Он только сейчас это заметил — будто выбрался из тумана, да все равно еще не совсем, и мир виден сквозь легкую дымку. Наверно, это все осень виновата — паршивая, длинная и промозглая. Иначе, разумеется, не объяснишь.

В противном случае придется думать, что нечто не в порядке то ли с тобой самим, то ли со всем окружающим миром, а ни одно из этих соображений не способствует душевному покою. Дэрри вдруг заметил, что его слух, в противовес зрению, сделался до странности обостренным. Он с легкостью ловил даже обрывки разговоров на дальнем углу площади. Парочка праздношатающихся прохожих, кажется, как раз обсуждала их приезд. Их реплики оставались пусть и слегка приглушенными, но все-таки вполне различимыми, будто ухо к земле приложил. Слова эхом звенели в ушах.

— Дылда в доспехах гляди какой мрачный. Солдата в лесу убил и доспехи с него снял, ты как думаешь?

— Я о таком стараюсь не думать, и тебе лишний раз не советую.

— Рыжий зато лиходей по виду, и лицо вороватое, вон как по сторонам косится, небось старосту обчистить решили? Мальчишка их пленник или подельник.

— Сам ты подельник, невежда, солдаты это, тебе говорю. Кто б их иначе на заставе пропустил нашенской?

— Раз солдаты, то, значит, везут в темницу лесного разбойника. По голове оглушили и спеленали, дабы не дергался.

— Ну что за дурная твоя башка, Флинт. Не видишь, благородному офицеру в пути нехорошо сделалось, а спеленали, чтоб из седла не выпал. Чтоб я еще эль с тобой пил, дубина, да лучше я тебе кружку разобью об голову твою тупую, если еще хоть раз такое скажешь.

— Вот же ты мастер языком чесать. Ладно, пошли. Перл нас на мельнице ждет.

Дэрри, недоумевая, потряс головой. Прежде он никогда не отличался настолько острым слухом, а сейчас, такое чувство, мог даже учуять, как мыши в ближайшем доме скребутся в подвале. В придачу ко всему прочему, совсем не хотелось спать. Накатила такая поразительная бодрость, что оставалось только недоумевать, откуда взялась. Голова ясная, мысли четкие, в сон даже близко не клонит. Следовало порадоваться хотя бы этому, да почему-то не слишком хотелось.

— Деньги у вас имеются? — спросил Дэрри Колдера, отгоняя неприятные мысли.

— Хорош бы я был, выезжая из города, позабыв кошелек, — фыркнул капитан.

— Ну мало ли, вдруг потеряли, в такой-то сутолоке и толчее.

— Нет, сэр Гледерик, не потерял.

— Отрада для ушей моих, а то у меня денег немного, — «имеющих хождение в королевстве Регед, во всяком случае, точно уж нет», — а обкрадывать своего бесчувственного сеньора я пока еще не готов. Снимем комнату, отдельную для его светлости, чтобы выспался в покое, а мы с вами, полагаю, как-нибудь одну на двоих разделим.

— Вы не собираетесь проследить за своим господином?

— Мой господин три дня толком не спал и ничего дурного с ним, полагаю, уже не случится — дотащить бы его до постели только да укрыть одеялом, а то малость простыл. Встретимся затем, капитан, в трактирной зале. Помянем ваших товарищей и побеседуем по душам.

— Я не собираюсь пьянствовать, — начал было Колдер и внезапно осекся.

— Что такое, язык проглотили? — спросил Гледерик, всматриваясь в его лицо.

— Рот прикройте, болтаете много, — буркнул капитан. — Но вынужден признать, после такого выпить и вправду не лишне.

— Здравая мысль, сударь.

Дальше все вышло ровно, как Дэрри надеялся — без проволочек и новых проблем. Остин Колдер снял у местного трактирщика две комнаты, расплатившись серебряными монетами, которые назывались почему-то денарами, а не фунтами. На аверсе — представительного вида пухлощекий мужчина, лысый и в лавровом венке. Гледерик хотел было рассмотреть монеты повнимательнее, но их уже сгреб хозяин постоялого двора, худой как жердь, вопреки всем неписаным традициям этого ремесла, и высокий как фонарный столб парень. Молодой еще совсем, и почему сам на хозяйстве? Отец, видимо, рано умер, оставив наследство сыну?

— Какие новости из Акарсайда, господа? — спросил трактирщик немного нервно.

— Никаких новостей, — отрезал Колдер. — Занимайтесь своими делами и не суйте нос в наши. Наш товарищ занемог, принесите ему еды и поставьте. Перекусит, когда очнется.

У хозяина лейсенской гостиницы на языке явно вертелась целая сотня вопросов, но он посмотрел на особенного хмурого в этот момент капитана и принял правильное решение оставить их все при себе. Зло дернув щекой, Колдер сунул ему еще парочку медяков и лишь затем отвернулся, перекидывая по-прежнему бесчувственного Гарета себе через плечо. Вид у капитана, стоит отметить, был еще тот — действительно, лесному разбойнику впору.

День уже клонился к вечеру, когда Дэрри и Остин разместились в гостинице, уложили в кровать пару раз сонно что-то про себя пробормотавшего, но так и не очнувшегося Гарета и спустились пообедать, а вернее, поужинать. На ужин Гледерик набросился с жадностью, выдававшей его голод. Свинина, правда, вышла малость жирноватой, картошка переваренной, а луковую похлебку и вовсе не получалось назвать шедевром кулинарного мастерства. Тем не менее, это было намного лучше наскоро пережеванных посреди леса грибов. Или даже второпях съеденной в седле колбасы.

«Раз хочется жрать, значит, еще не до конца покойник. Устроился получше тех несчастных одержимых, едва не выпустивших нам давеча кишки. Интересно, что за демоны получили над ними власть?»

И все-таки он тоже умер — и память о клинке, поразившем сердце, щелочью разъедала разум. «Не знаю, где мне ныне положено пребывать, в преисподней или на небесах, но уж точно не среди обычных смертных, в придорожной гостинице. Но я разгуливаю по земле, пью пиво и жую мясо, и вместе со мной — тысячи тех, кому тоже полагается спать вечным сном. Я стал сильнее, ловчей, мой слух обострился, но не выйдет ли так, что я тоже сделаюсь заложником силы, поработившей родичей Крейтона и жителей Акарсайда?»

За окном стемнело, прислужники трактирщика разожгли в камине жаркий огонь, зал понемногу заполнялся людьми. Возле стойки собрались крестьяне, желающие расслабиться после длинного дня, выпить светлого пива и темного эля, а также как следует набить желудки едой. Пусть даже работы в полях до весны закончены, по хозяйству дел все равно невпроворот. Впрочем, насколько Гледерик успел второпях оценить, некоторые из жителей Лейсен занимались скорее не земледелием, а ремеслом. Еще одно свидетельство, что поселение однажды станет настоящим городом, обрастая по окраинам собственными деревнями и фермами.