— Как умею, — сказал Джон и улыбнулся.

— Сегодня мы никаких мероприятий устраивать не будем, — решил Джозеф. — Только поле надо огородить. А то набежит из города любопытная детвора, попачкают технику… Это ж сколько возиться придется… Колючей проволоки заказывать… сколько метров-то…

— Проволоку заказывать не надо, — сказал Джон. — Техника здесь долго не простоит. Завтра-послезавтра тренировки, еще день-два на подготовку операции, и вперед, за боевой славой.

— Может, все-таки в центр доложим? — предложил Джозеф. — А то получается не полк, а вольница пиратская.

— А мы и есть пиратская вольница, — улыбнулся Джон. — С таким вооружением нам сам Сэйтен не указ. Сожжем, разбомбим и расстреляем!

— Я серьезно говорю, — сказал Джозеф.

— Все равно преждевременно, — заявил Джон. — Что Рейнблад подумает, когда узнает, чем мы тут занимаемся? Он подумает две мысли: как наложить лапу на наши трофеи и как сделать так, чтобы мы не посвергали немедленно всю власть в Барнард-Сити. Можно ему сколько угодно твердить, что мы никого свергать не собираемся, он не поверит. Вот когда он узнает, что мы эту армаду повернули не на любимых вождей, а на богомерзких эльфов, вот тогда он задумается. А до этого даже пытаться не стоит.

— Как знаешь, — пожал плечами Джозеф. — Пойду, взбодрю бойцов, а то расслабились тут без меня.

Всякая победа пахнет по-своему. В древности победы пахли разделочным цехом мясокомбината, либо, если активно применялось высокоэнергетическое оружие — кухней, на которой жарятся отбивные. Победа сэра Росса и сэра Бейлиса при Драй Крик пахла именно так — кухней. Победа сэра Слайти при Идене ничем особенным не пахла, потому что в той битве эльфов расстреливали издалека, а рукопашных боев почти не было. Нынешняя победа, пока еще не получившая общепринятого названия, пахла коноплей.

Весть о небывалом успехе похода разнеслась по казармам и общежитиям, и наполнила сердца бойцов и командиров столь же небывалым энтузиазмом. Тут и там заклубился конопляный дымок. К полудню личный состав упоролся до почти полной потери вменяемости, и стало очевидно, что восстанавливать распорядок дня — дело бессмысленное. Даже бойцы двух взводов, назначенных охранять летное поле, употребили изрядно, а кое-кто и злоупотребил. Джозеф собрался было разгневаться, но Джон посоветовал ему не нагнетать маразм, дескать, со спутников отлично видно, что на высокотехнологичные дисколеты никто не покушается, а если вдруг покусится — тем более будет видно. А чтобы почтенный сэр полковник успокоился окончательно, Джон запустит в патрулирование обоих паукообразных роботов. Все равно от них будет больше пользы, чем от бойцов с томагавками, даже не укуренных. Джозеф немного поворчал для порядка и согласился.

Когда база только-только строилась, перед офицерским общежитием высадили аллею молодых акаций, и рядом с каждым деревцем установили скамейку. Чтобы офицер, утомленный тяготами и лишениями воинской службы, мог присесть, полюбоваться пейзажем (плоская, как тарелка, сухая степь), выкурить косяк, а затем с новыми силами приступить к выполнению обязанностей согласно должностному регламенту.

На одной из этих скамеек сидели три офицера: капитан Седрик Мунлайт, капитан Пол Хорзшу и капитан Чарльз Фриман, командиры первого, второго и третьего эскадронов, соответственно. В официальной иерархии базы они занимали третье-пятое места сверху, а в неофициальной — второе-четвертое. Потому что майор Кадди, хоть и числился непосредственным заместителем полковника Слайти, авторитетом среди подчиненных не пользовался. На земле перед офицерами стоял глиняный кувшин, в руке у каждого была глиняная кружка. Время от времени они прикладывались к своим кружкам и делали по глотку. Любой сторонний наблюдатель сразу определил бы, что господа офицеры с особым цинизмом нарушают устав гарнизонной службы — жрут стаканами запрещенный наркотик спирт, ни от кого особо не таясь. Последнее, впрочем, проистекало не от цинизма, а оттого, что таиться было уже поздно. Оба человека, наделенные полномочиями делать замечания господам офицерам, здесь уже побывали. Полковник Слайти сделал замечание следующим образом:

— Скамейку не заблюйте, герои херовы.

Взял кувшин за ручку железной рукой, ручка отломилась. Тогда он осторожно взял кувшин за бока двумя руками, поднял, сунул нос в горло кувшина, втянул воздух и брезгливо поморщился.

— Свекольник, что ли? — спросил он.

— Так точно, сэр полковник, осмелюсь доложить, оно самое, — доложил Хорзшу заплетающимся голосом. — Разрешите предложить соизволить… гм…

— Отведать, — подсказал капитан Фриман.

— Так точно, отведать! — обрадовался Хорзшу. — Разрешите предложить отведать, сэр полковник, от полного и всяческого… эээ…

— Благоуважения, — подсказал Фриман.

— Ты чего, охренел? — обратился к нему Хорзшу.

Фриман смущенно пожал плечами и глупо хихикнул.

— Предложить разрешаю, — сказал Слайти.

Нехило отхлебнул из горла и застыл неподвижно в остолбенении. Лицо его в это время медленно наливалось кровью, а седые усы вставали торчком.

— Ну вы, блин, даете, фильтровать же надо, — резюмировал полковник и удалился.

Что касается майора Кадди, то свое замечание он сделал так. Приблизился к господам офицерам на три шага, упер руки в боки, склонил голову к правому плечу, состроил брезгливую гримасу и стал искать подходящие к случаю слова. Но не нашел, потому что капитан Хорзшу откинулся на спинку скамейки, растопырил руки, как распятый Джизес, и стал нелепо дергаться, будто пригвожден к скамейке чем-то невидимым. Фриман громогласно заржал и стал втыкать в руки и ноги коллеги невидимые ножи, приговаривая:

— Пыщь! Пыщь! Га-га-га!

Этой пантомимой они намекали на тот случай, когда майор Кадди впервые повстречался с Джоном Россом. Майор тогда попытался показать сэру Россу, кто здесь главный, но тот не удостоил его беседой, а пригвоздил к дверному полотну пятью метательными ножами, причем пятый нож вонзил в опасной близости от майорского мужского достоинства.

Этот момент стал кульминацией пантомимы, которую разыгрывали господа офицеры. Сэр Фриман воткнул воображаемый кинжал между раздвинутых ног сэра Хорзшу, тот завопил тоненьким голоском:

— Уй-юй-юй!

А затем добавил нормальным голосом:

— Ты чего, одурел, козел?!

Дело в том, что сэр Фриман случайно задел кулаком мужское достоинство сэра Хорзшу, отчего тот обиделся, сэр Мунлайт захохотал, а сэр Кадди счел целесообразным удалиться, так и не сказав нми слова.

— Ну и бесы с ним, с козлом, — сказал ему вслед Пол Хорзшу. И добавил, обращаясь к Чарли Фриману: — А тебе хватит уже наливать, упоролся как свинья, координацию движений нарушаешь.

— Извини, — сказал Чарли. — Зато Седрик развеселился.

Действительно, когда Чарли случайно двинул Полу по яйцам, на губах Седрика впервые за сегодняшний день появилась улыбка. Но теперь она снова исчезла.

— Выпей еще, Седрик, — сказал Чарли. — А то на тебя смотреть страшно.

— Страшно — не смотри, — буркнул Седрик.

— А это что за хрен нарисовался? — неожиданно спросил Пол. — Не припоминаю у нас бойца с таким хавальником. Сэр Джозеф кого-нибудь вербовал в последние дни?

— Вроде нет, — сказал Чарли.

— Это орчила бывший, — объяснил Седрик. — Его раньше Длинный Хрен звали или как-то похоже. А теперь Росс его человеком сделал.

— Прикольно, — сказал Чарли. — Был орчила поганый, а стал типа человек. А как это у Росса получается?

— Особая инъекция по древним рецептам, — объяснил Седрик. — Делают жабе укол, печати на морде рассасываются, а в другом месте новая татуировка вырастает.

— И все? — удивился Чарли.

— Все, — подтвердил Седрик. — Три татуировки в минус, одна в плюс. Типа человек.

— А мозги? — спросил Пол. — Мозги тоже человеческие делаются?

— Мозги остаются как были, — ответил Седрик. — Как был полукровка, так и остался. Но теперь как бы в законе.