— Мне казалось, ты говорил, что орочьи стада бывают только в Оркланде, — заметил Джакомо.

— Обычно так и есть, — согласился Длинный Шест. — Расформировали, наверное. Недавно в земляных недрах нефть нашли, электростанцию построили, спрос на рабов возрос, цены тоже выросли…

— Цены — это то же самое, что деньги? — спросил Джакомо.

Длинный Шест вздохнул. В некоторых вопросах эльфы потрясающе наивны, настолько наивны, что даже завидно становится. Невозможно поверить, но у эльфов реально нет денег, они просто не нужны. И рабов у них тоже нет. Впрочем, в некотором смысле они все рабы, исключая королеву и комиссаров.

— Спишь? — спросил Джакомо.

— Нет, задумался, — ответил Длинный Шест, помотав головой. — Нет, цены и деньги — это разное. Деньги — это монеты, которые обменивают на вещи, а цены — то, сколько монет какая вещь стоит.

— Очень сложно, — вздохнул Джакомо.

— Чужое всегда сложно, — понимающе кивнул Длинный Шест. — Мне в вашем эльфийском образе жизни тоже многое непонятно. Вот, например, кто, по-твоему, главнее: бог Каэссар или генерал Умберто?

— Конечно, Каэссар, — ответил Джакомо. — Он же бог.

— Тогда гляди, что получается, — сказал Длинный Шест. — Бог Каэссар изрек тебе откровение и повелел распространить его среди вождей твоей расы. А генерал Умберто отменил приказ бога и ты послушался. Получается, для тебя генерал главнее, чем бог. Противоречие.

— Генерал не главнее, — объяснил Джакомо. — Генерал ближе.

— Так у нас рабы рассуждают, — сказал Длинный Шест. — Глупый чистокровный орк всегда выполняет приказ ближайшего полубосса, даже если понимает, что приказ неправильный.

— Не мое дело судить, какой приказ правильный, а какой нет, — заявил Джакомо.

— Опять рассуждаешь как раб, — сказал Длинный Шест. — Рабы не принимают на себя ответственности, и если вдруг потребуется отринуть все писаные законы и поступить по справедливости…

— Кто я такой, чтобы судить о справедливости? — перебил его Джакомо.

— Ты разумный человекообразный, — сказал Длинный Шест. — Боги дали тебе право судить о чем угодно. А ты слепо повинуешься…

— Ты тоже слепо повинуешься, — перебил его Джакомо. — Твой бог заставляет тебя предать собственную расу, а ты подчиняешься.

Длинный Шест невесело усмехнулся.

— Ловко ты меня уел, — сказал он.

— Извини, — сказал Джакомо. — Знаешь, за последние дни я кое-что понял. Мы, высокорожденные, презираем и ненавидим вашу низшую расу, но это только лишь от непонимания. Непонятное всегда кажется противным, но на самом деле вы, орки, такие же, как мы, просто вы еще не знаете о пути Геи. Вы как маленькие дети. Неразумный ребенок считает себя центром вселенной, для ребенка нет ничего более важного, чем его примитивные неразумные желания. Он стремится к самоутверждению, и его неразвитому разуму не всегда под силу оценить, какие средства для этого приемлемы, а какие нет. Дети дерутся, унижают друг друга, отбирают личные вещи, иногда даже насилуют… А потом ребенок становится взрослым, проходит инициацию и отвергает детскую дурь. А вы остаетесь детьми до самой смерти.

— Инициация — это убить орка? — уточнил Длинный Шест.

— У кого как, — ответил Джакомо. — Всего существует девять ритуалов, пять для мальчиков, четыре для девочек. Когда ребенок приближается к возрасту зрелости, наставник выбирает подходящий ритуал. Если юноша вынослив, дисциплинирован и решителен, его берут на охоту, это самый почетный вариант.

— Твоей инициацией была охота? — спросил Длинный Шест.

Джакомо кивнул.

— И как это было? — спросил Длинный Шест. — Тебе понравилось?

Джакомо замялся, затем ответил:

— Если честно, я не почувствовал ничего особенного. Это произошло очень быстро, я даже не сразу понял, что уже все сделал. Там так темно было…

Длинный Шест скептически хмыкнул.

— Мы, высокорожденные, тоже не в каждой темноте нормально видим, — пояснил Джакомо. — А той ночью было особенно темно, небо облаками затянуло, дождь моросил… Я так и не разглядел того, кто сделал меня мужчиной, только жабу на лбу разглядел. И сразу томагавком по ней… По-моему, это женщина была.

Джакомо немного помолчал и добавил:

— Сейчас, когда я рассказываю тебе это, мне почему-то стыдно. Наверное, потому что ты тоже низкорожденный.

— Догадливый ты, — проворчал Длинный Шест.

— Извини, — сказал Джакомо. — А ты когда-нибудь убивал высокорожденного?

— Убивал, — кивнул Длинный Шест. — Одного или двух. Одного точно убил, а второго, по-моему, только оглушил. Это когда ваша армия на Иден набежала, мы тогда из окружения прорывались. Тогда бог Каэссар на ваших бойцов с неба бомбы сбрасывал.

От нахлынувших воспоминаний Длинный Шест поежился, и, к его удивлению, Джакомо поежился тоже.

— Помню тот бой, — сказал Джакомо. — Я тогда в резерве был, тем и спасся. Те, кто в первых рядах шли, погибли почти все. Горизонт так полыхал, глаза разболелись — ужас.

— Глаза разболелись — это не ужас, — возразил Длинный Шест. — Ужас — это когда ты скачешь на лошади, и вдруг темнота, открываешь глаза, а ты на траве валяешься весь избитый, а на тебя огненная стена бежит. Вскакиваешь, перепрыгиваешь, поворачиваешь голову, а тебе в лоб томагавк летит. Вот это — ужас.

— Ты просто не знал, что вас хранил бог Каэссар, — сказал Джакомо. — Знал бы — не испугался бы.

— Не скажи, — возразил Длинный Шест. — Хранить-то он нас хранил, а Сухого Перца не сохранил. И Майкла Карпентера тоже не сохранил. Из того ада нас только четверо выбралось.

— Хотел бы я оказаться на твоем месте, — мечтательно произнес Джакомо.

Сначала Длинному Шесту показалось, что эльф шутит. Но нет, он говорил серьезно.

— Такой огромный духовный опыт… — продолжал мечтать Джакомо. — Наблюдать собственными глазами, как высвобождаются исполинские силы, встать лицом к лицу с превосходящим противником, томагавк против томагавка, воля против воли… Убивать не механически, как деревья срубают, а в предельном напряжении тела и разума, каждое мгновение рискуя быть убитым самому… Какое просветление…

Длинный Шест не нашелся, что ответить на эту тираду. Только что ему казалось, что рядом с ним идет почти нормальный человек, пучеглазый и лопоухий, но в целом разумный, и вдруг он говорит такое…

Джакомо тем временем продолжал бредить.

— Я вот еще о чем подумал, — сказал он. — Наверное, рабство тоже может стать путем к просветлению. У нас взрослому человеку не приходится повиноваться несправедливости, потому что у нас каждый взрослый постиг путь Геи и твердо знает, что такое хорошо и что такое плохо. Но если тебе неведом путь бытия, ты следуешь не этому пути непосредственно, а пути того, кто, по твоему мнению, следует этому пути, и тогда… Я что-то неправильное говорю? У тебя такие глаза…

Длинный Шест отвел взгляд.

— Ты все говоришь неправильно, — сказал он. — Не знаю, о чем думает бог Каэссар, но мы никогда не сможем понять друг друга. Мы слишком разные.

— Богу виднее, — сказал Джакомо и пожал плечами.

Неожиданно паукообразный бог подал голос.

— Расскажи мне о культе Геи, — потребовал он.

— Это не культ! — возмутился Джакомо. — Культы бывают у злых и кровавых богов, а у Геи культа нет и быть не может! Гея — истина, Гея — любовь, Гея — одно во всем и все в одном! Каждый цветок раскрывается по воле Геи, каждая букашка следует путям Геи и славит Гею в меру своего разумения. Тут, правда, возникает интересная теологическая проблема, у нас ее в школе изучают. Если упорядочить все творения Геи по возрастанию разумности…

— Оставь это, — прервал его бог Каэссар. — Мы не в школе, чтобы постигать теологию. Лучше ответь мне на один простой вопрос: кого ты любишь?

Джакомо нервно рассмеялся.

— Ваша божественность шутит, — сказал он. — Простой вопрос… Это тоже изучают в школе. Всего существует девять видов любви…

— Короче, — снова прервал его бог Каэссар. — Просто перечисли всех живых существ, которых ты любишь.