Потом мне стало не до чудес. Заверещала рация, требуя ответа старосты кружка. Он не откликнулся. Рация заверещала снова.

— Митяй! — заорал я. — Оглох, что ли?!

Тот промолчал, а рация продолжала надрываться. Ночная тьма навалилась со всех сторон, только от «тарелки» по-прежнему исходил призрачный голубой свет, но когда я обернулся, то сразу понял, что астрогатора и след простыл. Откуда-то несло паленым пером. Пенальчик рации валялся в траве и продолжал отчаянно зуммерить. Я подхватил его, вдавил тумблер приема.

«Судаков! — прохрипел в динамике голос Учителя, видимо махнувшего рукой на все правила радиопереговоров. — Почему молчишь?! Бери своих, и дуйте сюда…»

— Слушаюсь, Первый! — отозвался я, умолчав, что на связи не Судаков. — Отбой!

Посмотрел на «своих». Глаза по пять копеек. Боятся, но примеру старосты последовать не смеют.

— Не сцы, братва! — попытался я подбодрить их. — Прорвемся! Учитель там один, нельзя его бросать. Ну, дунули!

Мы кое-как поднялись и «дунули». Трясло нас не по-детски. Никому не хотелось идти к «тарелке», но еще страшнее было оставаться в лесу. А вдруг часть пришельцев успела укрыться там и сейчас они накинутся на нас?.. Не накинулись. Не могли. Все они лежали на границе голубого света. Я только глянул, и меня вывернуло наизнанку. Это были вовсе не гуманоиды. Они больше походили на птиц. Под прозрачными колпаками шлемов виднелись клювастые головы на тощих шеях, покрытых чем-то вроде цыплячьего пуха. Большие выпуклые глаза были подернуты пленкой третьего века. Пришельцы были мертвы, все до единого. В блестящих их скафандрах зияли опаленные по краям дыры. Так вот почему воняло паленым пером… Меня все еще полоскало, когда ко мне подскочил Учитель, выкрикнул:

— Вставай, слабак! — Никогда я еще не слышал в его голосе столько злобы. — Где астрогатор?! — проорал он. — Струсил, гаденыш… Собрать оружие!

Борант и Хлюпик принялись выдирать бластеры из скрюченных птичьих пальцев, которых у киркилийцев было не больше трех. Я попытался помочь братве, но едва я наклонился над трупом пришельца, меня снова скрутило в рвотном спазме. Учитель смотрел на меня с брезгливым недоумением, как смотрят на низшее существо. Потом свистнул и указал на меня Боранту и Хлюпику, хотя те вряд ли чувствовали себя лучше. Парни подхватили меня за подмышки и поволокли в центр светового круга. Спазмы все еще не давали мне разогнуться. Так и подняло меня на корабль, свернутого в бараний рог.

Наверху меня ждало еще одно испытание. На несколько минут Михаил Васильевич оставил нас в просторном десантном отсеке одних. В этот момент в кармане у меня запиликала рация, я о ней и думать забыл. Я машинально откликнулся.

«Кто на связи? — осведомился незнакомый мужской голос. — Прием…»

— Эрик Флейшман, — пробормотал я. — Кто говорит? Прием…

«Эрик, говорит генерал Привалов! — Где ты находишься? Прием…»

— На борту киркилийского рейдера, — откликнулся я. — Прием…

«Боря Антонов и Коля Степанов с тобой? Прием…»

— Да, рядом. Прием…

«Держитесь, ребята! — взволновано выкрикнул генерал. — Гриша Туров, Митя Судаков и еще пятеро ваших парней уже в безопасности. Мы идем за…»

Кто-то с силой вышиб рацию у меня из рук. Я вскинулся, чтобы дать сдачи, но… Передо мною стоял Михаил Васильевич. Вернее, существо, некогда выдававшее себя за учителя физики и математики нашей Малопихтинской средней школы. От Учителя, считай, осталась лишь одежда, да и то сильно потрепанная в схватке. Нет, внешне он не слишком изменился, но… Наверное, все дело во взгляде. Холодные, безжалостные, почти нечеловеческие глаза смотрели на меня в упор, как… Как на инфузорию в микроскопе.

Рация полетела в отверстие все еще разомкнутой диафрагмы люка. А следом — тела еще четырех пернатых. Эти были без скафандров, и потому Михаил Васильевич не стал тратить на них заряды бластера, попросту скрутив головы, как цыплятам. В полуобморочном состоянии наблюдал я, как исчезают они в ночной темноте внизу — бескрылые птицы далекого Космоса. Две пары пришельцев, подумал я отстранено, совсем как в штатном расписании: пилот-навигатор первой позиции, пилот-навигатор второй позиции, астрогатор и бортинженер… И меня разобрал истеричный смех.

Таким вот, бьющимся в истерике, и приволок меня Учитель в рубку киркилийского… нет, теперь уже — нашего рейдера. Здесь дышалось заметно труднее, чем возле открытого люка — недаром пернатые высаживались на поверхность нашей планеты в скафандрах, — но жить было можно. Михаил Васильевич надавал мне пощечин, приведя в чувство. Я огляделся. Обстановка в рубке инопланетного корабля была странно знакомой. Ах, да, рисунки… Оказалось, что Борант уже занял свое место за подковообразным пультом, а Хлюпик — в полусферической кабинке бортинженера. Мне опять стало тошно, я спешно поднялся и взобрался на странное сиденье, больше похожее на птичий насест.

— Стартуйте! — просвистел бывший учитель и повел самодельным бластером.

Я посмотрел направо, где сидел Борант, то есть — Боря Антонов, пилот-навигатор второй позиции. Боря кивнул. Я посмотрел налево и получил сигнал о готовности к старту от бортинженера Коли Степанова. Место астрогатора занял Михаил Васильевич. Теперь он надолго станет нашим командиром, и придется с этим смириться.

— Экипаж! — сипло выдавил я из себя, погружая дрожащие пальцы в черный гель, заполнявший чаши ультрасенсоров. — Малый ход по вертикальной оси…

Из заключительной речи Генерального обвинителя Галактического Трибунала, господина Ороха-ан-Ороха

Таким образом было установлено и доказано, что прославленный галактический контрабандист, принадлежащий расе разумных млекопитающих, в свое время незаконно вывезенный с родной планеты и возвращенный по самовольному решению Куратора так называемого Синдиката, пользуясь родством с местными двуногими прямоходящими млекопитающими, внедрился в тамошний социум под видом наставника неполовозрелых особей. Воспользовавшись вполне естественной тягой юных индивидов к приключениям, он всецело подготовил их к захвату патрульного корабля расы разумных пернатых из системы Антареса, час прибытия которых на вышеназванную планету был им предварительно вычислен. План контрабандиста блестяще осуществился. Юным прямоходящим удалось не только захватить корабль, но и пилотировать его в течение довольно длительного времени, а также — принимать участие в грабежах и налетах, осуществляемых под руководством этого негодяя. На счету этого контрабандистского экипажа миллиарды условных платежных единиц материального ущерба. Принимая во внимание, что юные прямоходящие млекопитающие были вовлечены в преступную деятельность путем обмана и угрозы физической расправы, а также то, что они помогли правоохранительным органам разоблачить опасного преступника, предлагаю освободить их от какой-либо ответственности…

На вечерней зорьке она любила посидеть на завалинке. Хотя в августе на исходе дня было прохладно. Готовилась к посиделкам обстоятельно. Наряжалась, словно девка на свидание, даже губы слегка подкрашивала. Правда, туфли уже не надевала. Тесные они для больных ног, да и холодно в них. Валенки да побитая молью пуховая шаль были единственными уступками старости в эти дни. Баба Аля знала, что в поселке над ней посмеиваются. Особенно — ровесницы. Завидуют, не иначе. Хотя чему завидовать? Одни вдовые уже. Другие еще по застарелой привычке допиливают мужей. Одиночеству ее завидовать? Тому, что растила сына сама? Правда, сын вырос — на загляденье. Не пьет, курить давно бросил. Нашел в дальних краях работу хорошую. Матери помогает. Хотя много ли ей нужно, старухе-то? Лучше бы вместо переводов этих внуков прислал к бабушке на каникулы. Да где там. Далеко живут. Так далеко, что времени на дорогу уйдет больше, чем те каникулы длятся.

Баба Аля догадывалась — сколько, но соседям не рассказывала. Не поверят. Да и лишний повод к насмешкам давать не хотелось. Не рассказывала и фотографий не показывала — ни внуков, ни невестки. Ей-то они казались — самыми красивыми на всем большом свете. А вот соседи не поймут. Может, и станут хвалить для вида, а в душе сплюнут да перекрестятся. Ну и бог с ними, с богомольцами. Когда советская власть кончилась, многие в церковь стали бегать. Да и ее, бабу Алю, уговаривали сходить, причаститься, покаяться, свечку поставить Николе Угоднику. Не поддалась. Хотя она единственная из всего поселка твердо знала, что небеса не пустуют, но знание это держала при себе. Ишь чего выдумали — исповедоваться! Она попу все выложит о муже своем невенчанном, о сыночке да внуках с невесткою, а поп на нее епитимью какую наложит, или как это там у них называется? За связь с бесами…