— Такого — нет, — сказал он и добавил непонятно: — Только — волновой идентификатор. Неработающий.

И зачем-то постучал себя пальцем по виску. Аля с досады принялась яростно толкать педаль машинки.

— Твой идентификатор мы участковому не предъявим, — пробурчала она. — Не знаю, как у вас там на Бетельгейзе, а у нас человеку нельзя обходиться без документов. Ни на работу не устроиться, ни в… — Она осеклась, чуть было не сказав «в ЗАГС пойти». — Никуда, в общем…

Миша смиренно выслушал ее тираду и с еще большим усердием принялся чиркать в амбарной книге. Аля закончила подшивать и подравнивать, подняла голову от «Зингера», чтобы велеть милому своему найденышу примерить костюм заново. И только сейчас заметила, что Миша стоит перед ней и протягивает книгу. Алевтина всмотрелась в рисунок и ахнула. Он действительно нарисовал ее портрет — точную копию фотокарточки в паспорте. И ладно бы ограничился только ею. В гроссбухе был изображен весь первый паспортный разворот, точка в точку, завиток в завиток. Не будь это нарисовано на линованной бумаге, можно было подумать, что Миша скопировал паспорт неизвестным техническим способом.

— Это документ? — спросил он с неподражаемой наивностью.

На этот раз Аля не сдержала тяжелого вздоха.

— Нет, милый, — с болью произнесла она. — Это не документ. Это подделка.

Начался новый учебный год, и в привычной его суете Але стало не до чудачеств суженого-ряженого. Теперь она вставала затемно, стараясь не греметь посудой, пила на кухне крепкий чай и убегала в школу. И все же, находясь на другом конце поселка, Алевтина ни на минуту не забывала о Мише. Он словно незримо присутствовал и на уроках, и в школьной столовой, где она наскоро перекусывала подсохшей булочкой, запивая ее тепленьким сладким какао, и даже — в учительской. Диктуя изложение, вытаскивая ложечкой противную молочную пенку, рассеяно отвечая на вопросы Корнелии Степановны, Аля вдруг мгновенно и колко сознавала, что уже не одна, что у нее есть любимый, странный сожитель, муж перед небом и людьми, тот, кого ждала она всю свою не столь уж и богатую счастливыми событиями жизнь.

Время шло, пора было Мишу открыть поселковому миру, но Аля не могла придумать, как это сделать. «Не дело мужику дома томиться, портится он от этого, отчаивается», — говаривала мама. К отцу ее слова не относились. Тот хоть и работал дома, но приносил поселку огромную пользу. Наладил бухучет сразу нескольких предприятий. Помогал маркшейдерам «Красного медника» рассчитывать глубину залегания рудоносных горизонтов. Вместе с бессменным учителем физики и математики Исидором Ивановичем Свешниковым придумывал задачи для районной математической олимпиады. Работы хватало. И платили Вадиму Андреевичу неплохо. Кое-что удалось скопить. Поэтому Алю не волновало, что ее «мужик» не работает. Не станет хватать ее учительской зарплаты — снимет со сберкнижки. Она опасалась, что мужу самому надоест сидеть возле ее юбки и он уйдет.

Миша, похоже, не разделял ее опасений. Он все время находил себе занятие. Перечитал все имеющиеся в доме книги, некоторые выучив наизусть. Однажды спросил, нет ли еще книг. При этом повел руками, как бы оглаживая большой шар. Алевтина поняла, что он хочет узнать, существуют ли книги еще где-нибудь, кроме ее дома. Она попыталась выяснить его предпочтения и с сожалением убедилась, что Мишу вовсе не интересует художественная литература. Тогда Аля стала приносить ему книги по точным и естественным наукам, какие только нашлись в школьной и поселковой библиотеках. Он набрасывался на каждый томик, страницы которого были испещрены формулами, как голодный на хлеб. А она с ужасом думала о том времени, когда скудные библиотечные фонды поселка иссякнут и любимый начнет голодать.

Однако Миша не только поглощал знания, но и, видимо, пытался применить их на практике. В отцовской мастерской он соорудил нечто вроде лаборатории. И пропадал в ней целыми днями. Аля не спрашивала, чем он там занимается: чем бы дитя ни тешилось… Иногда, вернувшись из школы, она не заставала любимого дома. Первое время эти отлучки страшно пугали ее — вдруг ушел навсегда! — но Миша неизменно возвращался. Приносил какие-то минералы, деревяшки, глину, песок. Запирался с добычей в своей лаборатории, и тогда оттуда доносилось шипение, треск, в окнах мелькали непонятного происхождения огни, из щелей вырывались струйки цветного дыма.

И однажды снежным ноябрьским вечером Миша вошел в дом, торжественно неся на вытянутых руках продолговатый предмет, завернутый в газету. Но Аля смотрела не на сверток. Ее поразили глаза любимого. В них не осталось ни тени былой наивности. Это был взгляд предельно собранного, уверенного в себе мужчины. Мужчины, только что закончившего сложную, потребовавшую сосредоточения всех его сил и умений работу. И теперь тихо торжествовавшего. Алевтина даже не могла решить, какой из взглядов Миши ей нравится больше — обычный его растерянно-грустный или этот, новый — прямой и строгий.

— Я сделал это для тебя! — объявил он, протягивая сверток.

Аля машинально взяла его, развернула и ахнула.

Представьте, что вы наблюдаете, как нежный цветок на ваших глазах неуловимо превращается в точеную фигурку прелестной девушки, которая на самом деле не девушка, а чайный клипер, летящий над волнами; парусник становится свирепым тигром, крадущимся в ночных джунглях, и в решающем прыжке оборачивается стремительно удирающей от него ланью; лань перетекает в лепесток огня, на мгновение застывающий кровавым рубином. И так далее, и так далее, и так далее…Все эти преображения совершались непрерывно, и принимаемые предметом формы никогда не повторялись. Аля не могла оторвать взгляд от невероятного подарка, и чем дольше она рассматривала его, тем больше находила сходства с самыми прекрасными вещами на свете, многим из которых не было соответствующего понятия в человеческих языках.

— Боже мой, Миша, что это такое?! — простонала она.

— Я не знаю, — отозвался он.

— Как так — не знаешь? — поразилась Аля.

— Не знаю, как это назвать по-русски… — уточнил Миша. — Нет аналога…

— Ах ты мой милый инопланетянин! — Она бросилась к нему на шею. — И как это только у тебя получилось?..

— Я проанализировал химический состав подручного материала. Проделал много опытов. Получилось не сразу. Могу показать неудачные образцы…

— Нет-нет-нет! — поспешно сказала Аля. — Я не хочу неудачных образцов! Пусть будет только совершенный результат… Знаешь, родной… Я назову твой подарок м-м… метаморфой… Нравится?

— Не знаю.

— Ну и ладно. — отмахнулась она. — Главное — нравится мне. Был у древнеримского поэта Овидия роман такой «Метаморфозы», про всякие разные превращения. Вот в честь него и назову. Эх, жаль что у нас нет камина. Я бы поставила метаморфу нашу на каминную полку и любовалась бы ей долгими зимними вечерами…

— А что такое камин?

— Это печь такая, во-от с таким зево-ом!

Аля показала руками — с каким, и счастливо рассмеялась.

— Я и раньше знала, что ты потрясающий художник, милый… — сказала она, — но теперь вижу, что ты гений!

— Художник? Гений? — в отчаянии переспросил он. — Что означают эти слова?

— Ох, Миша, этого так сразу не объяснишь, — вздохнула Аля. — Давай после, ладно? А пока суд да дело…

— Суд… — выдохнул Миша, отстраняясь от нее. — Трибунал…

— Милый?

Он посмотрел на нее почти с ненавистью. Вскочил. Сжал кулаки, так что побелели шрамы. Выдавил глухо:

— Я больше не дамся им, слышишь? НИКОГДА!

Развернувшись на месте, как вихрь, взметнув стопку сочинений, которые Аля проверяла в тот вечер, выбежал вон. Аля хотела было кинуться ему вслед, но силы покинули ее. Она лишь сцепила зубы, чтобы не разрыдаться от злости на себя, от тоски и жалости к этому непостижимому, нелепому, навеки любимому мужчине. Метаморфу Аля все еще держала в руках, но теперь она казалась ей пугающе чуждой, словно неведомая темная тварь прокралась в теплый, уютный дом, где еще мгновение назад пушистой домашней кошкой нежилось кроткое счастье.