В глубине своей простой, чистой души Марьин понимал, что слегка перегибает палку. Уж чего-чего, а ответственности он не боится. И к инкриминируемым себе самому нарушениям его толкнули не трусость, не желание спрятаться за чужой спиной, а как раз таки гипертрофированное чувство ответственности. Однако должность участкового тем и отличается от других милицейских должностей, что служитель охраны местного правопорядка должен прежде всего думать не о соблюдении инструкций, а о людях, чью жизнь и спокойствие он поставлен охранять. Даже в ущерб собственной репутации у начальства.

Марьин встряхнул головой, чтобы отогнать печальные мысли, налил в стакан теплой воды из графина, поднялся, шагнул к стене. Остановился, устыдившись своего порыва: он хотел приложить ухо к выкрашенной казенной темно-синей краской панели, чтобы послушать, тихо ли в камере предварительного заключения. Таким и застала его нежданная посетительница — скособочившимся, с наклоненной к плечу головой. Правда, посетительница могла бы и постучать при входе в кабинет участкового милиционера. Нет же, ворвалась разъяренная, словно фурия. Застигнутый врасплох, Марьин с недостойной звания старшего лейтенанта поспешностью вернулся к столу, будто отгораживаясь им от раскрасневшейся от быстрого движения и гнева молодой женщины.

— Чем могу быть полезен, товарищ Казарова? — неласково осведомился он.

— Я хочу знать, за что вы, товарищ милиционер, задержали моего мужа!

Участковый вздохнул, жестом предложил посетительнице садиться и опустился на свой стул.

— Официально уведомляю вас, гражданка Казарова, — терпеливо проговорил он, — что гражданин Скоробогатов задержан для установления личности.

— Могу я узнать, как долго вы намерены его держать? — спросила она, нисколько не смущаясь холодным тоном старшего лейтенанта Марьина.

По инструкции участковый должен был ограничиться формальным ответом: назвать установленный законом срок — и все, но вместо этого он сказал:

— Алевтина Вадимовна, вам не хуже меня известно, что дело Михаила Васильевича очень непростое…

— Какое еще дело?! — удивилась она.

Валериан Петрович понял, что разговор этот следует прекратить, иначе он заведет их черт-те куда, но и грубо оборвать его он не мог.

— Алевтина Вадимовна, — сказал он примиряющим тоном. — Вы ставите меня в неловкое положение. Обсуждать с вами подробности дела я не имею права. Так что давайте прекратим спор вплоть до официального определения…

— Послушай, Валериан Петрович, — сказала Алевтина, перейдя на дружеский тон. — Отпусти ты Мишу хотя бы до понедельника… Ну зачем тебе нужно, чтобы он сидел у тебя в кутузке все выходные?

— Мне это совсем не нужно, — огрызнулся Марьин. — Я следую положениям процессуального кодекса!

— Понимаю, Валериан Петрович, — с участливой улыбкой продолжала Алевтина. — Но Миша никуда не денется, обещаю тебе…

— Прекратим этот разговор, — не уступал старший лейтенант. — И если у вас других вопросов не имеется, гражданка Казарова, прошу вас очистить кабинет. У меня много работы.

Он думал, что на этот раз посетительница поднимется и уйдет. Ну, может, расплачется по-женски. Дабы сгладить резкость тона, участковый даже собирался предложить ей принести задержанному супругу передачу, но та огорошила его просьбой:

— Могу я позвонить, товарищ старший лейтенант?

По инструкции посторонним, конечно, не полагалось пользоваться служебным телефоном, но сейчас Марьин был готов на любую мелкую уступку, лишь бы Казарова покинула кабинет без скандала.

— Звоните, Алевтина Вадимовна, — пробурчал он, подвигая к ней черный эбонитовый аппарат. — Только, прошу вас, недолго.

— Обещаю! — сказала та, схватив трубку и накручивая диск номеронабирателя. — Здравствуйте! Могу я услышать товарища Старыгина?.. А, это ты, Боря?.. — спросила она, с насмешкой глядя на встревожившегося участкового. — Это Аля Казарова, жена Михаила Васильевича Скоробогатова… Да… Я звоню из кабинета нашего участкового Марьина. Дело в том, что мой муж задержан, а я прошу отпустить его. Он же не преступник… Понимаю. Обещаю, что из дома он ни на шаг… Что?.. Передаю!

Она торжественно протянула трубку старшему лейтенанту. Тот взял ее, словно гранату с выпавшей чекой.

— Старший лейтенант Марьин у аппарата!.. Да! Вас понял… Выполняю.

Он положил трубку на рычаги, растер ладонями лицо, чтобы скрыть смущение, сказал:

— Хорошо, забирайте своего супруга, но учтите, я буду вынужден отобрать у него подписку о невыезде.

— Вот спасибо, Валериан Петрович! — с искренней радостью воскликнула Алевтина.

— Не меня благодарите, — пробурчал он. — Паспорт у вас с собой?

— С собой! — Она полезла в сумочку, вынула из нее зеленую книжицу. — Не беспокойтесь, Валериан Петрович, Миша будет строго соблюдать условия подписки. Желаю вам хорошего воскресенья.

Марьин лишь невесело кивнул. Он что-то не верил, что воскресенье получится у него хорошим.

Только присутствие Борьки помогло Але сохранить присутствие духа, когда она увидела, что стало с ее домом. Последним его покинул участковый Марьин, хотя хозяйка и не знала об этом. Старший лейтенант подпер дверь, а выломанное окно заставил досками, найденными в сарае. Когда Аля вошла внутрь, она заплакала. Особенно ужасно выглядела кухня. Стол опрокинут, на полу осколки посуды, липкие пятна. Не хотелось разбираться — какие из них от пролитого коньяка, а какие… Нет, так и свихнуться недолго. Аля отыскала веник, ведро и тряпку. Борька молча взял у нее ведро и наполнил его водой из дождевой бочки. Пока она возюкалась на кухне, он отыскал инструмент и тот самый полиэтилен, о котором Алевтина вспоминала в полубреду. Уютный стук молотка окончательно привел хозяйку дома в чувство. Сцепив зубы, она принялась за уборку. Через час ее дом снова стал напоминать человеческое жилье. Раскочегарив керогаз, Алевтина поставила на огонь чайник. Борька принес из машины деликатесы от Вольдемара Даниловича.

Настроение Али было так испорчено, что, казалось, его ничто не могло поднять. Однако ломтики ветчины, кружочки салями, чудной сыр с большими дырками, розетка с красной икрой, розовые полумесяцы нарезанной семги, длинный хрустящий багет, который ни в коем случае не следовало резать ножом — только надламывать и отрывать кусками, — вся эта невиданная кулинарная роскошь, оккупировавшая стол, действовала лучше любого успокоительного. Аля сама не заметила, как вошла в роль гостеприимной хозяйки и принялась с удовольствием угощать гостя, попутно расспрашивая его о пустяках. Иллюзия обыкновенных дружеских посиделок развеялась, когда Борька сказал, что ему пора ехать, и попросил показать статуэтку и рисунки Миши. Аля кинулась в комнату мужа, но заветной папки не обнаружила. Метаморфы в ящике комода тоже не оказалось. Еще оставалась некоторая надежда, что хозяйка сама ее куда-то засунула, но Борька, глядя, как она мечется по дому, сказал:

— Да не носись ты, как угорелая, Алька — скорее всего, и рисунки, и статуэтку изъяли в качестве вещдоков.

— Как это изъяли?! — возмутилась она. — На каком основании?

— Обычная практика, — отозвался он. — Не беспокойся, я выясню, где они, и, если будет возможность, верну.

— Хорошо…

— Я внимательно выслушал твою историю, — продолжал он. — Прямо скажу, попала ты, как кур в ощип, сестренка. Хотя к гибели Безуглова ты непричастна — это установлено…

— И на том спасибо!

— Не перебивай, Алька… Я хочу сказать, что с твоим Мишей ситуация гораздо серьезнее. Не знаю, что ты сама о нем думаешь, но догадываюсь, что версии с амнезией, летаргическим сном и даже шпионажем тебя вряд ли устроят. Верно?

Алевтина судорожно кивнула, но промолчала.

— Остается только одна версия, все объясняющая и при этом самая фантастическая, но… не будем спешить с выводами. Здесь нужно тщательно во всем разобраться.

— А что же делать мне?

— Не нервничать. Заниматься своими делами. Ждать мужа. Обещаю тебе, что приложу все усилия, чтобы для тебя все кончилось благополучно.