— Постой, — сказал Борька. — Как, ты говоришь, зовут твоего мужа?

— Скоробогатов Михаил Васильевич… А что?

— Ничего… Продолжай.

Она продолжала, переходя к самому страшному — к визиту физрука, окончившемуся для того мучительной смертью.

— Если бы ты видел эту гадину, Борька… — содрогаясь от ужаса и отвращения, сказала Аля. — Она как осьминог, но железный… На щупальцах крючки по всей длине, а кончики раскрываются, как цветки. Только каждый лепесток — это острейшее лезвие. Мне кажется, что еще этот острый цветок мог вращаться, как циркулярная пила… — Аля так увлеклась повествованием о неведомой твари, что не заметила, что машина стоит, а ее владелец пристально смотрит на рассказчицу, стараясь не упустить ни слова. — Эта мерзость буквально скрутила Владика Безуглова… Боже, как он кричал… Я, наверное, до конца дней буду слышать этот крик. А тварь волокла его совсем беззвучно, только щупальца лязгали. Она выдернула Владика во двор, а что было дальше, не помню. Отключилась…

— Ты кому-нибудь рассказывала об этом?

— Меня допрашивал следователь прокуратуры. Бо… Болотников, Антон Иванович, но я ему не успела рассказать о гадине, снова в обморок хлопнулась. Я тогда еще совсем слабая была… А почему мы стоим?

— Знаешь, сестренка… — проговорил Борька. — Ты говоришь об очень серьезных вещах. Чрезвычайно! Посиди тихонько, как мышка. Мне нужно срочно позвонить.

Алевтина заозиралась. Машина стояла у обочины, вокруг не было ничего, кроме столбиков ограждения и осыпей.

— Позвонить? — удивленно переспросила она. — Откуда?!

— Как мышка! — напомнил он и несколько раз сомкнул большой и указательный пальцы.

Аля кивнула, с интересом наблюдая за манипуляциями Старыгина, которого вдруг покинула обычная его веселая бесшабашность. Он открыл бардачок, вытащил оттуда громоздкую телефонную трубку в корпусе из серой пластмассы, выудил из нее серебристый шип антенны, заклацал круглыми клавишами с белыми цифрами, потом приложил аппарат к уху. Отчетливо послышались длинные гудки, затем что-то щелкнуло и откликнулся невнятный квакающий голос.

— Внимание! — сказал Борька. — Код омега триста тридцать семь, повторяю — код омега триста тридцать семь… Требуется информация по району поселка Малые Пихты… Да, сводка, имеющая отношение к теме ноль ноль семнадцать… Так… Так… Благодарю вас! Отбой!

Он втолкнул антенну обратно и спрятал телефонный аппарат в бардачок.

— Что тебе сказали? — робко поинтересовалась Аля.

— Извини, Алька, но это государственная тайна.

— Да, конечно…

— Поехали дальше.

Борька вдавил педаль газа. Завизжав покрышками, «Волга» сорвалась с обочины и понеслась по горному серпантину. До Малых Пихт оставалось не больше десяти километров.

Камера предварительного заключения находилась рядом с кабинетом участкового милиционера, старшего лейтенанта Валериана Петровича Марьина. Здесь он и поместил задержанного учителя Малопихтинской школы Скоробогатова Михаила Васильевича. Новый учитель отнесся к своему заточению удивительно спокойно. Как был, в легкой летней одежде, прошел в не слишком просторную комнату с зарешеченным окошком и широкими деревянными нарами. Кроме учителя, иных заключенных в КПЗ не было. Пойманного накануне с поличным взломщика пивного ларька уже увезли в район.

Задержали Скоробогатова утром, когда он шел с остановки рейсового автобуса к дому, где уже ждала его выписанная накануне из районной больницы Алевтина Казарова. Возле здания совета к нему подошел участковый. Чуть поодаль топтались двое крепких ребят из комсомольской дружины «Красного медника», которыми командовал Нечепуренко. Погруженный в свои мысли, физик не обратил на них ни малейшего внимания. Чуть перекосившись на правый бок, взбивая сандалиями пыль, он шел уверенным легким шагом человека, не ожидающего каверз от судьбы. Ни малейшего удовлетворения Марьин не чувствовал. Чтобы там ни говорил Болотников, не похож был Миша Скоробогатов на преступника, а тем более — на шпиона.

— Старший лейтенант Марьин! — как положено по инструкции, представился ему участковый. — Прошу вас следовать за мною.

Участковый терпеть не мог эту фразу, словно почерпнутую из детективного фильма. И радовался, что редко приходится к ней прибегать. Однако для задерживаемого эти тонкости милицейской психологии были куда более темной материей, нежели та, что таится в глубинах космоса. Он лишь недоуменно уставился на старшего лейтенанта, будто никогда и не слышал этой фразы, хотя бы и в кино. Вздохнув, Марьин счел нужным пояснить:

— Вынужден временно вас задержать, Михаил Васильевич.

От проницательного милицейского взгляда не укрылось, что учитель заметно напрягся, и Марьин кивнул добровольным помощникам, чтобы были наготове, но вмешательства дружинников не потребовалось. Пожав отягощенными тяжелым рюкзаком плечами физик резко повернул к зданию поселкового совета. Они прошли внутрь. Возле КПЗ участковый попросил снять рюкзак, зачитал постановление о временном задержании Скоробогатова Михаила Васильевича и слегка подтолкнул его к заранее отпертой двери камеры. Задержанный машинально переступил порог и даже не вздрогнул, когда обитая листовым железом дверь с пушечным грохотом захлопнулась у него за спиной.

Мысленно поздравив себя с тем, что обошлось без эксцессов, Марьин отпустил комсомольцев. Ему хотелось остаться наедине с собой и тщательно обдумать тот формальный допрос, который он был обязан учинить задержанному. Правда, сначала нужно было позвонить Болотникову. Дозвониться до следователя районной прокуратуры удалось далеко не сразу, а когда тот взял трубку, то, выслушав малопихтинского участкового, сдержанно ответил, что принял его сообщение к сведению. И ничего больше. А с другой стороны, что еще мог ответить следователь? Поблагодарить за службу? Было бы за что благодарить…

Никогда еще Марьину не приходилось иметь дело с таким нарушителем общественного порядка, каким несомненно являлся Михаил Васильевич. Раньше, когда старшему лейтенанту доводилось брать местного хулигана или пьяницу-дебошира, он снимал первичные показания и сдавал нарушителя с рук на руки сотрудникам районного УВД для дальнейших процессуальных действий. И горя не знал. Конечно, случалось, что задержанный оставался в малопихтинском КПЗ на сутки-двое, и тогда все заботы о нем ложились на плечи участкового. Кто же еще будет охранять нарушителя, кормить, поить, выносить, извиняюсь, парашу? Привлекать к этим малоприятным и малопочетным обязанностям добровольных помощников милиции Марьину не позволяла совесть.

Валериан Петрович страдал склонностью к излишней самокритике и в собственных неудачах никого, кроме себя, не винил, но как отнестись к своему участию в происходящих в последнее время в Малых Пихтах событиях, он не знал. С одной стороны, старший лейтенант не мог предвидеть, что в скромном таежном поселке рудокопов появится его давний знакомец по детдому Миша Скоробогатов. А с другой стороны, о его появлении участковый Марьин узнал несколько раньше, нежели Алевтина Казарова решилась показать своего сожителя милицейским властям. Знал, что в доме учительницы русского языка и литературы живет неизвестный, и не поинтересовался его личностью. Поделикатничал. Пожалел Алю, отца которой весьма уважал, не стал грубо вмешиваться в ее отношения с чужаком.

А потом как ни в чем не бывало принял заявление Скоробогатова об утрате паспорта и прикрылся этим заявлением, словно голый в бане — ушатом. Фактически переложил ответственность со своих плеч на плечи товарищей из райотдела, а у тех забот поболее, чем у поселкового милиционера. Не его ли, старшего лейтенанта Марьина, страусовая политика стала одной из причин совершения в окрестностях поселка четырех, прямо скажем, зверских убийств? Дальше — больше. Выслушав показания свидетеля Кузьмина и почувствовав неладное, он, участковый, не придумал ничего лучше, как учинить в доме Казаровой несанкционированный обыск, что было весьма серьезным нарушением. Конечно, обо всех своих служебных прегрешениях он доложил следователю прокуратуры Болотникову, то есть фактически опять переложил ответственность на чужие плечи, тогда как по инструкции обязан был составить рапорт на имя своего непосредственного начальника.