Правда, я сразу забыл о бандитах, комсомольцах и обрезах. Потому что Михаил Васильевич достал из внутреннего кармана штормовки черную плоскую коробочку, чуть пошире и подлиннее школьного пенала. В верхней части коробочки была круглая решеточка, рядом маленькая лампочка под колпачком. Ниже решеточки располагался тумблер, а из торца выглядывала металлическая серебристая пипочка. Учитель ухватился за пипочку, вытянул из коробочки длинный телескопический стержень, нажал на тумблер, и почти сразу же послышался однообразный шорох вроде того, что из радиоприемника доносится, когда он не настроен ни на какую станцию.

— Кто скажет, что это такое? — спросил Михаил Васильевич.

— Рация! — в голос выдохнули мы.

— Молодцы! — похвалил Учитель так, будто мы сидели за партами.

Потом он поднес рацию решеткой ко рту, еще раз щелкнул тумблером и негромко произнес:

— Второй, Второй, я Первый, как меня слышишь?.. Прием!

Шорох усилился, и вдруг мы услышали далекий, совершенно неузнаваемый голос Грини Турова.

«Первый, я Второй. Слышу вас хорошо. Прием!»

— Второй, доложи обстановку. Прием!

«Обстановка спокойная, Первый! Работаем по периметру. Прием!»

— Продолжай, Второй. Мы будем к двенадцати часам. В случае резкого изменения обстановки немедленно докладывать. Отбой!»

Помнится, в тот момент я почувствовал одновременно удивление и обиду. Удивление от того, что Гриня Туров, оказывается, умеет обращаться с рацией и даже знает, как правильно вести радиопереговоры, а обиду из-за того, что Учитель доверил такую крутую технику Босяку, а от нас утаил, гоняя до седьмого пота на картонном тренажере. Что и говорить, я был тогда сущим молокососом. Не о том, что не дали дитёнку игрушку, надо было думать, а совсем о другом. Хотя бы о том, по какому такому периметру работает боевая группа и какие изменения могут произойти в обстановке, чтобы о них требовалось немедленно докладывать?

Впрочем, человек всегда задним умом крепок. Может, потому и не сильно нас привечают в Галактике?..

Михаил Васильевич не дал нам времени на детские обиды, тут же огорошил новостью.

— Поздравляю, экипаж! Сегодня вы покажете все, на что способны! — сказал он и сорвал обертку с загадочного предмета, который оказался металлической коробкой вроде патронного ящика.

У нас в школе такой хранился в классе начальной военной подготовки, правда, патронов в нем не было. Будет неправдой сказать, что я сразу же сообразил, что имел в виду Учитель. Даже когда он открыл «патронный ящик» и в нем оказался незнакомый прибор, я решил, что наконец-то у нас будет настоящий тренажер — с круглым экранчиком вроде осциллографа, градуированными шкалами, большой кремальерой и двумя рядами тумблеров. Ну, коль уж у нас появились всамделишные рации, почему бы не появиться нормальному тренажеру? В каком-то смысле кумекал я в верном направлении, мне лишь не хватало смелости додумать все до конца. Судя по отсутствующему выражению на лицах остального экипажа, дружки мои были от истинного понимания происходящего еще дальше меня. Они, как кролики на удава, смотрели на прибор в «патронном ящике». Учитель тем временем щелкнул переключателем. Раздалось сдержанное гудение. Дрогнули стрелки в шкалах. На экранчике появилась бледно-зеленая синусоида.

— Это радиомаяк, — сказал Михаил Васильевич. — Настроен на постоянную частоту. Дальность приема — триста мегаметров.

Экипаж дружно присвистнул — ниче себе!

— Если все будет правильно, через двенадцать-тринадцать часов киркилийский рейдер окажется в радиусе приема.

— Простите, какой рейдер? — немедленно уточнил любознательный Митя.

— Киркилийский, — спокойно, словно речь шла от третьем законе Кеплера, пояснил Учитель. — Киркилия — это седьмая планета системы Антареса. Трое суток назад мне удалось уговорить сотрудника радио-обсерватории в Сырых Ключах отправить киркилийцам сигнал бедствия. Если он это сделал, сегодня вечером они будут в заданном квадрате. Наша задача — сориентировать их на Матюхин Бор.

Думаете, в этот момент мы все уже поняли? Как бы не так! Я по очереди оглядел весь экипаж. У астрогатора Митяя глаза были по пять копеек — Михаил Васильевич только что сам говорил, что межзвездная навигация не тема для шуток. Бортинженер деловито присматривался к радиомаяку, в глазах Хлюпика светился восторг узнавания, похоже, он не особо прислушивался к словам Учителя. Пилот-навигатор второй позиции по кличке Борант показал мне большой палец: дескать, вот это вводная, я понимаю!

— Если других вопросов нет, — сказал Михаил Васильевич, — даю десять минут на сборы! С собой взять личные вещи, сухпаек и фляжки, предварительно наполнив их водой. Остальное не брать. Радиомаяк будете нести по очереди. Выполняйте!

Мы кинулись выполнять. Прежде всего я затушил костер. Посмотрел на остатки гороховой каши с тушенкой, спросил у Учителя:

— Михаил Васильевич, может, кашу с собой возьмем? Там босяки… Я хотел сказать, пацаны голодные…

— Бери! — разрешил он. — Но учти — радиомаяк будешь нести все равно.

Я лишь удрученно кивнул, коря себя за неуместное человеколюбие, которое мне обязательно выйдет боком. Мало того что надрываться придется больше других, так еще и «босяки» могут накостылять за то, что мало жрачки принес. С них станется. Однако слово не воробей, вылетит — не поймаешь. Покидав свои шмотки в рюкзак, перелив во фляжку остатки чаю — все-таки сладкий, я окинул взглядом лагерь, оставляемый нами без присмотра. Хотите верьте, хотите нет, но в тот миг я остро почувствовал, что никогда уже сюда не вернусь. Я имею в виду нашу походную стоянку на берегу холодной горной речушки — три палатки, кострище, забытые кем-то удилища, прислоненные к палаточному брезенту… Эх…

— Все собрались? — спросил Учитель. — В одну шеренгу становись!

Совсем как покойный Владислав Юрьевич скомандовал, подумал я мельком. И от этого сравнения мне стало нехорошо.

Мы построились. Михаил Васильевич придирчиво оглядел нас, поднял собственный рюкзак, взвалил на перекошенные плечи.

— Первыми несут радиомаяк Антонов и Судаков, — сказал он. — Вторыми — Флейшман и Степанов. Нести ровно, не трясти и не раскачивать. Выполнять!

Митя и Боря подняли радиомаяк. Я подхватил ведро с остатками завтрака, и мы зашагали к плешивой, в осклизлых от росы каменистых осыпях сопке, что отделяла нашу стоянку от Матюхиного Бора.

Попрощавшись с товарищами, группа капитана Старыгина быстро скрылась за скалами, ограждавшими каменистый склон, плавно стекающий в низину. Шли напрямик, не разбирая дороги. Бежать по осыпи оказалось легче, чем двигаться обычным шагом, но когда склон перешел в травянистую равнину, обнаружился неприятный сюрприз. Давнее землетрясение снесло в долину сотни тысяч тонн камня, и эти валуны, хаотично нагроможденные друг на друга, представляли собой неважнецкую «мостовую». Приходилось поминутно перепрыгивать с камня на камень, не выбирая, куда поставить ногу.

Капитан беспокоился за своих спутников — все-таки темп был взят не прогулочный. Астрофизик, уделявший спорту все свободное время, хорошо держался. Старыгин опасался за Болотникова — ведь тому было уже за сорок, но и бывший ротный командир пока не подводил. Самое неприятное заключалось в том, что светлое время суток стремительно переходило в темное, а до цели оставалось еще не меньше пяти километров. Наконец каменная река обмелела, распалась на множество рукавов. Почва стала ровнее. Теперь попадались лишь отдельные валуны, которые было легко обходить. Впереди замаячили вечно зеленые купы Матюхиного Бора.

Вдруг нежный закатный свет, позолотивший вершины ближних сопок, померк, словно упал черный занавес. От тяжкого гула, прокатившегося по долине, вздрогнула каменная россыпь и пригнулись сухие метелки трав. Невидимая, но неодолимая сила придавила людей к земле. Они с трудом могли приподнять головы, чтобы рассмотреть темный силуэт проплывающий на трудноопределимой высоте.