— И где?

— В трех километрах отсюда, — в тон ему ответил Михаил Васильевич. — На опушке Матюхина Бора.

На этот раз никто не рассмеялся. Наоборот, всем как-то стало зябко и неуютно. Может быть, потому, что знали — Учитель не любит шуток. Внимательно и строго оглядел он кружковцев. Не мог не заметить, что пацанам без дураков страшно, но и не подумал разрядить обстановку какой-нибудь прибауткой или походной песней. Нет уж, ко всему, что касалось космоса, Учитель относился предельно серьезно. На первом же занятии кружка объявил, что цель занятий — превратить обыкновенных советских школьников в самый настоящий экипаж самого настоящего космического корабля.

Естественно, все тогда решили — прикалывается. Что они, детсадовские, в Гагарина в ракете играть?! Но Михаил Васильевич не прикалывался. Да и школяры довольно скоро сообразили, что шуточки кончились. Ясен пень, большинство отвалило после первых же занятий. Сначала — девчонки, им стало скучно. Потом смылся Босяк со своими дружками. Думали — с концами, но потом оказалось, что Учитель про Гриню не забыл. Космонавт из Босяка, как из дерьма пуля, зато он мастак кулаками махать, и, как ни странно, именно поэтому Михаил Васильевич взял его на заметку.

Правда, остальных кружковцев это тогда не касалось, не до того им было. Еще бы! Пацанам по четырнадцать-пятнадцать лет, а они должны решать дифференциальные уравнения, зубрить теорию субрелятивистского пилотирования, учиться вычислять координаты в n-мерной развертке, всерьез опасаясь, что от всей этой гравитоники и риманова пространства у них преждевременно мозги отсохнут. Кружковцы старались, как могли, и Учитель с готовностью прощал им промахи и ошибки. И лишь однажды вышел из себя. В марте, когда экипаж отрабатывал на пилотажном симуляторе взлет при силе тяжести в 3g и Очкарику никак не удавалось скорректировать вектор тяги, из-за чего их воображаемый корабль раз за разом терпел крушение. В глазах обычно терпеливого Михаила Васильевича мелькнуло нечто такое, отчего бедолаге Эрику почудилось, что тот его сейчас по стенке размажет. В самом прямом смысле.

Очкарик никому не рассказал о пережитом им мгновенном ужасе. Ему померещилось даже, что сам Учитель на мгновение куда-то пропал, а вместо него появилось кошмарное чудище — нечто среднее между скорпионом и ящерицей. Конечно, у страха глаза велики. Тогда Эрик и сам посмеялся над своей боязливостью, а вот сейчас вспомнил. И стало ему в тесном кругу друзей у лесного костра совсем неуютно. Все-таки не зря Михаил Васильевич развивал умственные способности своих учеников. По крайней мере, один из них, по фамилии Флейшман, уже задумался о смысле всей этой игры в экипаж космического корабля. Чем больше физик учил их — не учил даже, натаскивал, — тем меньше все это походило на детсадовскую игру в Гагарина.

Во-первых, Михаила Васильевича абсолютно не интересовала современная космонавтика. Староста кружка Митя поначалу все порывался делать доклады о новейших достижениях в области исследования межпланетного пространства, но Учитель на корню пресек эти поползновения. Во-вторых, он запретил на занятиях всяческие разговоры о прочитанных фантастических книжках. Причем странно как-то запретил. Он не рассердился, а хладнокровно заявил, что будущие космонавты не должны забивать себе голову лживой, сбивающей с толку информацией. В-третьих, та же астрономия преподавалась им в сугубо утилитарном смысле. Например, Михаила Васильевича абсолютно не интересовали планеты и другие тела Солнечной системы. Да и большинство звезд он рассматривал лишь с точки зрения их пригодности для космической навигации.

И при всей своей приверженности строгой науке, Учитель часами им растолковывал устройство небывалых, совершенно фантастических звездолетов. Эрик, например, проштудировал всю доступную литературу по космонавтике, но нигде не нашел описания тех же гравитонных двигателей. Разве что — в запрещенной к упоминанию фантастике. Но фантасты плохо представляли, как эти самые двигатели устроены, отделываясь лишь общими фразами, а Михаил Васильевич, наоборот, погружал своих учеников в такое множество деталей, что даже у самых продвинутых голова пухла от всех этих гравикомпенсаторов и ультрасенсоров.

Устные описания Учитель сопровождал чертежами и математическими расчетами. И рисунками. Что и говорить — рисовал он здорово! Когда кружковцам совсем уж становилось невмоготу и они готовы были бросить все к чертям собачьим, Михаил Васильевич брал в руки карандаши и большие листы ватмана и начинал творить чудеса. Рисовал он поразительно быстро и точно, как автомат. Невероятно подробно и ослепительно красиво. Корабли, космодромы, инопланетные заросли, самих инопланетян, взрывающиеся планеты, расстреливающие друг друга армады межзвездных крейсеров.

Его рисунки вдохновляли, придавали сил. Однажды Михаил Васильевич изобразил рубку дискообразного корабля, а в рубке — весь кружковский экипаж. Митю Судакова — за пультом астрогатора, Эрика Флейшмана — в кресле пилота-навигатора первой позиции, на месте пилота-навигатора второй позиции — Борю Антонова, а Колю Степанова — в полусферической прозрачной кабинке бортинженера. Неизвестно, как другие ребята, а Эрик, рассматривая этот рисунок, почувствовал, что за этим изображением кроется нечто большее, нежели простое желание Учителя поддержать угасающий энтузиазм кружковцев.

Когда же перестали помогать даже рисунки, Учитель изготовил пилотажный симулятор. Он раздобыл огромные листы картона и с невероятной ловкостью и искусством склеил из них пульт и экраны того самого дискообразного корабля. В пульт Михаил Васильевич вмонтировал разноцветные лампочки, которые загорались по мере правильного или неправильного выполнения навигаторами команд. Красные мигали — если команда была выполнена неверно, а зеленые — если безошибочно. Экраны же представляли собой плоские картонки с прорезями, в них вставлялись листы ватмана с изображениями той или иной навигационной ситуации. Изображения на «экранах» рисовал сам Михаил Васильевич, а ставить навигационные задачи должен был астрогатор Митя.

В общем, эта игра «экипажу» понравилась — он воспрянул духом. И все же вопросы остались. Более того, чем настойчивее вникали кружковцы в подробности межзвездной навигации, тем больше становилось этих вопросов. Сугубо прикладные ребята, не стесняясь, задавали Учителю, и он охотно разрешал их сомнения. Одно время пробовали разговаривать с ним и на общефилософские темы. Ну вроде тех «проклятых» вопросов: кто мы, откуда пришли и куда идем? К немалому удивлению «экипажа», эти разговоры Михаил Васильевич категорически отказывался поддерживать, сразу переходя к насущным проблемам кружковской жизни.

Удивляло кружковцев и то, что Учитель так много времени тратит на явного бандита Гриню Турова и его отмороженных дружков. Уж этих-то «проклятые» вопросы не волновали вовсе. А вот необычные приемы самообороны без оружия, продемонстрированные Михаилом Васильевичем, они перенимали охотно. Особенно с того момента, когда узнали, что Учитель формирует из них так называемую «боевую группу». Для каких целей — они не особо интересовались. Учит, значит, надо.

Другие кружковцы никогда бы не узнали о «боевой группе», не проболтайся Гриня-Босяк об этом Эрику-Очкарику, которому почему-то благоволил. Он также по секрету сообщил пилоту-навигатору первой позиции, что Михаил Васильевич велел ему, Грине, присматривать за «экипажем», якобы для охраны оного от поселковой шпаны. Эрик же заподозрил, что задача перед «боевой группой» поставлена несколько иная, но о своем подозрении никому рассказывать не стал.

В забытье Але привиделось, что она проснулась. Проснулась оттого, что в оранжевых стенах, окружавших ее ложе, сами собой появились широкие проемы. Теплый, насыщенный будоражащими запахами ветер ворвался в них. Полусферический потолок растаял, и водопад хрустального света окатил Алю с головы до ног, освежая лучше любого душа. Несколько минут она лежала неподвижно, глядя в серебряное небо, в зените которого сияло бело-голубое солнце, напоминающее большой, сплюснутый на полюсах детский мяч. Это была удивительная голубая звезда-гигант Альтаир. Вокруг нее вращалось всего пять планет, и только на четвертой была жизнь. Аля знала это, потому что сама звезда словно была названа в ее честь — Аль Таир.