— Товарищ Скоробогатов! Михаил Васильевич! — попытался окликнуть Берестов «плясуна».

Астрофизик не был уверен, что малопихтинский учитель расслышал его сквозь зудящий гул инопланетного корабля. Скорее всего — нет, потому что не последовало никакой реакции. Тогда Берестов кинулся к нему сам, едва не сбив с ног одного из пришельцев. И тут Скоробогатов его заметил. Астрофизик не уловил момента, когда учитель перестал приплясывать и бросился ему наперерез. Берестову показалось, что он налетел на грузовик, бешено мчащийся по встречной полосе движения. Страшный удар, и боксер-разрядник безвольной куклой кувыркается в мокрой от вечерней росы траве.

Только чудом легкие астрофизика не слиплись, иначе ему никогда бы не отдышаться. Хватая ртом перенасыщенный озоном воздух, он беспомощно смотрел сквозь слезы на склонившегося над ним Скоробогатова. Космический Маугли взирал на поверженного без малейшего сочувствия. Изучал, как инфузорию туфельку. Через несколько мгновений глаза учителя потеплели, он что-то произнес беззвучно, но Берестов сумел прочитать сказанное по губам: «Вам нечего делать здесь, Гелий Аркадьевич. Спасибо за помощь. Прощайте».

Поверженный астрофизик хотел сказать, что им незачем прощаться, что впереди у них много увлекательнейшей совместной работы, но не смог выдавить из себя ни слова. Да и некому было его слушать. Скоробогатов стремительно исчез. А в следующее мгновение стало твориться что-то страшное. Воздух под днищем дисковидного звездолета словно вскипел, то и дело озаряясь ослепительными вспышками. Как будто скопившиеся в нем грозовое напряжение разрядилось целой чередой молний. Берестов уже и не чаял уцелеть, лежал, распластанный, словно распятый на земной тверди подвижник так и не состоявшегося Контакта. Они улетают, думал он. Выравнивают перед стартом электрический потенциал, накопившийся между корпусом корабля и грунтом.

Вдруг молнии перестали скрещиваться над старшим научным сотрудником Берестовым, но гул не затих, только стал более приглушенным. Астрофизик с трудом дождался, когда зрение вновь адаптируется к темноте, приподнялся на локте, осмотрелся. Рядом валялись какие-то тела, обтянутые серебристой тканью, и пахло так, будто неподалеку горел курятник. Было совершенно невозможно понять, что именно здесь произошло, но он не сомневался, что видит умерщвленных инопланетян. Неужели их убил собственный корабль? Непостижимо! А где же Скоробогатов? Тоже убит?

В уши Берестова словно вбили тугие пробки, и он с трудом расслышал чьи-то голоса, которые, вроде, переговаривались по-русски, но невозможно было разобрать, что именно они говорили. Потом он увидел тени маленьких людей, что бродили по страшному полю бойни, что-то отнимая у инопланетных мертвецов. Потом явственно разобрал, как кого-то тошнит. И хотел было окликнуть бедолагу, но его самого вдруг скрутило рвотным спазмом. Пока астрофизика выворачивало, товарищ по несчастью куда-то пропал. Зато внезапно прочистило уши, и Берестов услышал все усиливающийся гул в вышине.

Что-то свалилось сверху и больно стукнуло Берестова по ноге, но он не обратил на это внимания. Его взгляд приковало встречное кружение голубых огней под округлым днищем дисковидного звездолета. С каждой минутой эти огненные круги становились все уже, а гул — все тише. Астрофизик осознал, что теперь-то пришельцы уж точно улетают. Вернее — удирают с негостеприимной третьей планеты в системе ничем не примечательного желтого карлика, оставляя тела своих погибших товарищей. Это бегство было настолько постыдным и несправедливым, что рассудок обычно здравомыслящего сэнээса затопило волной гнева.

Не соображая, что делает, он выхватил из-за пояса генеральский ТТ, снял с предохранителя и принялся палить в отлетающий звездолет-диск. Хлесткие щелчки пистолетных выстрелов и короткие вспышки раздробили наступившую было тишину августовской ночи на коротенькие отрезки. Эхо умножало их, разнося по округе, но продолжалось это недолго. Осознав, что уже нажимает на спусковой крючок вхолостую, Берестов выронил пистолет.

Совершенно невредимый инопланетный корабль уходил все выше и выше. Некоторое время старшему научному сотруднику Нижнеярского филиала Института Космических Исследований Академии Наук Союза Советских Социалистических Республик, всемирно известному астрофизику, лауреату Государственной премии Берестову Гелию Аркадьевичу еще удавалось различить среди ослепительного вороха звезд мигающую голубоватую точку, но непроизвольно моргнув, он навсегда потерял ее из виду. Словно неспокойный гигант Бетельгейзе заслонил своим красным щитом удирающий звездолет.

И только тогда астрофизик услышал назойливо повторяющийся однообразный звук, который раздавался совсем рядом, где-то возле все еще ноющей от удара ноги. Кряхтя, он приподнялся на локтях, оперся ладонями, подтянул ноги и сел. Увидел настойчиво мигающий огонек, нащупал плоскую коробочку. Это оказалась чудо-рация. Точно такой же пользовался хамоватый подросток, верховодящий стайкой необыкновенно драчливых пацанов и фанатично преданный своему учителю с большой буквы.

Та-ак, где-то здесь должна быть клавиша приема…

Берестов переключил тумблер и услышал голос встревоженного генерала Привалова:

«Эрик, Эрик, почему молчишь!.. Говорит генерал Привалов! Эрик, ответь, пожалуйста! Прием…»

Астрофизик переключил рацию на передачу и проговорил в микрофон:

— Говорит Берестов, товарищ генерал! Эрика здесь нет, Сергей Валерьевич… Похоже, здесь никого, кроме меня, нет…

Из показаний бывшего восьмиклассника, бывшего пилота-навигатора первой позиции, ныне подсудимого Эрика Ф. в Галактическом Трибунале

«Тарелка» появилась над полем, когда мы уже и ждать перестали. Здоровенная такая дура. Сама черная, а по днищу голубые огни в два ряда, друг другу навстречу крутятся. Инопланетная посудина четко рисовалась на фоне заката. Мы залегли на опушке Матюхина Бора, и нам хорошо было ее видно. Не знаю, как другие, а я точно разглядел, как «дышат» радиальные спицы гравикомпенсаторов, придавая тарелке остойчивость. Я даже почувствовал пульсацию ультрасенсоров под своими ладонями, хотя откуда мне было знать, как они там пульсируют? На нашем тренажере-симуляторе и сама «тарелка», и ультрасенсоры в ее рубке — были только картинками, намалеванными на картонке.

— Ух ты! — выдохнул Хлюпик. — Настоящая…

— Заткнись! — озлился на него Борант, ошарашенно поглядывая на гигантский диск, чья тень накрыла не только опушку, но и изрядную часть Матюхиного Бора.

— Спокойно, Антонов, — сказал ему Учитель. — Они нас не услышат.

Не только Борант, но и все мы заметно нервничали, испуганно посматривая то на «тарелку», то на Учителя. Но как оказалось, наш бравый командир боевой группы нервничал куда сильнее. Мы, экипаж, подсознательно были готовы к чем-то подобному, а вот Гриня Туров, похоже, никак не ожидал, что весь этот космос-мосмос, все эти планеты-шманеты окажутся истинной правдой, а не чистой выдумкой Учителя, которого он уважал, несмотря на причуды. Еще бы не уважать! Это Михаил Васильевич научил обыкновенного поселкового хулигана-отморозка драться так, как не умел никто на свете.

Прозвучал сигнал вызова, и едва Учитель откликнулся, из динамика тут же раздались истерические вопли Босяка:

«Михал Василич, что это?!. Это в натуре?!. Кабы не шарахнули по нам…»

— Второй, почему нарушаешь режим переговоров?! — надменно осведомился Учитель. — Продолжай выполнять поставленную задачу! Остальное — мое дело. Как понял, Второй? Прием!

«В-вас п-понял, П-первый, — заикаясь откликнулся Гриня. — В-выполяю з-задачу… Т-тока вы бы не т-торчали т-там, н-неровен час…»

Михаил Васильевич ему не ответил. Отключил рацию, небрежно сунул ее в карман штормовки.

Он и не думал прятаться. Как был, так и стоял на открытом месте, запрокинув голову. Руки уперты в бока, в зубах соломинка. Я знаком с ним не первый год и сейчас точно могу сказать, что он не выпендривался тогда перед нами, а в самом деле был спокоен как танк. Честно скажу, в тот момент я им восхищался, как никогда раньше. Он был не только Учителем, но и Человеком с большой буквы, полноправным представителем нашего земного мирка, бесстрашно взирающим на долгожданное прибытие братьев по разуму… И все такое прочее.