— Спа-си-бо…

Вышло это у него так жалостливо, что у Али защемило сердце.

— Не за что, — пробурчала она. — Сами будете за собой вытирать.

Незнакомец и впрямь был как младенец. Он не понимал и не умел простейших вещей. Аля испугалась даже, что его придется мыть. Оставив все же ночного гостя одного за занавеской, где на табуретке стоял таз с мыльной горячей водой, она то и дело с необъяснимой тревогой поглядывала на теневой силуэт. Странный был это силуэт, изломанный какой-то, словно у незнакомца искривлен позвоночник. Аля поглядывала и прислушивалась. Булькала вода, звонко расплескиваясь по полу. Наконец прихотливо изгибающаяся тень на занавеске замерла, слегка накренившись вперед. Похоже, чужак закончил омовение. Аля поднялась с полотенцем и отцовским исподним в руке. Подошла, сунула за занавеску. Скомандовала учительским голосом:

— Вытирайтесь и одевайтесь.

Возникла пауза. Незнакомец будто не решался взять белье. Наконец рука гостеприимной хозяйки опустела. Аля облегченно вздохнула и пошла накрывать на стол. Мимоходом взглянула на ходики. Стрелки показывали половину двенадцатого. Поздновато для чаепития, но как еще согреть промокшего под дождем гостя? Не самогоном же его отпаивать. Незнакомец вышел из-за занавески, когда Аля расставляла чашки и блюдца. Вода в чайнике закипала с затихающим гулом. Шумел за окнами дождь. Уютно тикали ходики. Неудивительно, что Аля вздрогнула, когда белая фигура бесшумно возникла перед ней. Она подняла взгляд. Чужак стоял у стола, несмело улыбаясь — длинные, будто у девушки, волосы были рассыпаны по плечам. Он и в самом деле был весь перекошен, как случается при серьезном искривлении позвоночника.

— Да сядьте же вы, — раздраженно произнесла Аля.

В приступе острой жалости она нередко становилась грубоватой.

Пришелец подчинился. Именно подчинился, а не уселся с охотой за стол, где стояли розетки с вареньем и корзинка с баранками. Але стала неприятна его деревянная исполнительность, будто к ней ввалилась посреди ночи марионетка, а не человек, но хозяйке не пристало демонстрировать недобрые чувства гостю, пусть и незваному. Она налила ему чаю, выложила на блюдце черничного варенья. По учительскому наитию решила сама показать, что и как следует делать. Чужак внимательно наблюдал за нею. Потом попробовал повторить. Вышло у него неплохо. Аля уже не считала его пьяным. Перегара не ощущалось. А что до немного неловких и отрывистых движений, то они легко объяснялись его увечьем. Как бы то ни было, чаепитие худо-бедно началось. Пришло время поговорить.

— Меня зовут Алевтина, — вновь проявила инициативу хозяйка. — А вас?

Гость уставился на нее в остолбенении. В глазах его мелькнула растерянность. Он нахмурился, словно пытался припомнить давно забытое, наконец выдавил:

— Ми-ша…

— Очень приятно, Миша, — подхватила Аля. — С вами что-то произошло? Вы заблудились?..

Она осеклась. Стало страшно. Разные неприятные вопросы завертелись в голове. А ведь и в самом деле — кто он такой? И как сюда попал?

— За-блу-дил-ся… — вновь подал голос Миша. — Не зна-ю ку-да ид-ти…

— А откуда вы?

В серых глазах чужака плеснуло отчаяние. Он наморщил лоб, наконец медленно, будто пробуя каждое слово на вкус, произнес:

— Из Ле-нин-гра-да… Ни-жне-яр-ска… Ма-лых Пи-хт…

«Вот так объяснил», — пригорюнилась Аля.

— Вы приехали из Ленинграда в Нижнеярск? — уточнила она на всякий случай. — А потом попали к нам?

Миша судорожно кивнул, словно успел задремать и клюнул носом.

— Вы ехали сюда и заблудились? — продолжала допрос хозяйка.

Гость болезненно сморщился, словно вопрос был ему неприятен.

— Вой-на… — невпопад пробормотал он, подумал и добавил: — Э-ва-ку-а-ци-я…

— Ого! — воскликнула Аля. — Так вы давно здесь?

Но Миша отрицательно помотал головой.

Вот и пойми его.

Разговор не клеился, и она решила, что не стоит мучить гостя. Молча допили чай. Потом она постелила Мише в комнате отца. И прежде чем лечь самой, убрала со стола. Выплеснула в дождящую тьму грязную мыльную воду из таза. Подобрала в прихожей ватник. С него уже не текло, как раньше, но он все же был изрядно промокшим. Следовало его просушить. Как и на гимнастерке, на ватнике не было швов. И вообще он казался ненастоящим, словно это была не телогрейка, а ее тщательно выполненная копия, сделанная из материала, лишь приблизительно напоминающего хлопчатобумажную ткань. Из той же ткани были сделаны и гимнастерка, и галифе. Может, Миша иностранный шпион? Правда, образ шпиона, почерпнутый из кинофильмов и книг, плохо сочетался с обликом заблудившегося ребенка-переростка, каким предстал перед ней нежданный ночной гость.

Заслать такого к нам — значит заранее обречь его на провал.

Она легла, когда ходики отстучали два пополуночи. Сон долго не приходил, но, наконец, обступил со всех сторон мягким теплым облаком. Але казалось, что ей будут сниться тревожные сны, даже кошмары, но на самом деле она не видела ничего определенного. Проснулась легко. Судя по тишине — дождь прекратился. Серенький рассвет сочился в окна. Аля поднялась, на цыпочках прокралась из своей спальни на кухню, к рукомойнику. По пути не удержалась, прислушалась у двери комнаты отца. Ни звука. Спит. Ну и хорошо. Аля умылась. Минуту размышляла, что приготовить на завтрак, и остановилась на яичнице с салом. В самом деле, надо подкормить незваного гостя, вон он какой худой. Поставила сковородку на керогаз, собиралась зажечь, но вспомнила, что забыла вчера собрать яйца из-под несушек.

Аля накинула поверх халата высохшую телогрейку Миши, удивившись ее легкости и шелковистости. Сунула босые ноги в резиновые сапоги. Вышла на крыльцо. И остолбенела. Гость не спал в отцовской комнате. Он был во дворе. Босой. В одних подштанниках. Делал зарядку. Если действо, которое он совершал, можно было так назвать. Миша не стоял, как полагается — ноги на ширине плеч, руки по швам. Нет, он словно выполнял стремительный акробатический этюд. По заслякощенному ночным ливнем двору проносился вихрь, в котором мелькали руки, ноги, голова. Миша подпрыгивал, крутился на месте, катался колесом, наносил удары незримому противнику. И все это он проделывал молча, словно во двор учительницы русского языка и литературы вкатилась и принялась куролесить невиданная боевая машина.

— Миша! — окликнула Аля.

Вихрь рассыпался, машина, постепенно затихая внутри себя, остановилась. Посреди двора осталась лишь скособоченная фигура ночного гостя.

— Доброе утро! — уже без запинки произнес Миша и улыбнулся.

Улыбка у него вышла по-детски застенчивой, из тех, что бьют истосковавшееся женское сердце влет.

— Доброе, — смущенно пробормотала Аля и добавила уже более решительно: — Зарядка — это прекрасно, но учтите, что греть воду для мытья вы будете себе сами.

— Конечно, Алевтина! — снова улыбнулся Миша. — Вы только скажите, я все сделаю.

— Непременно, — кивнула она и вернулась в дом, борясь с желанием остаться и посмотреть, превратится ли гость в диковинную машину снова.

Уже в доме Аля вспомнила, что яиц так и не набрала, но выйти во второй раз не решилась. Сама не зная, почему. Странно, ведь это ее дом… Казалось бы, что хочу, то и ворочу. Захотела — пошла проведать кур, а увидев, как полуголый мужчина делает зарядку, забыла зачем шла… Засмотрелась, бывает. Аля прыснула в кулак: надо же, засмотрелась! Да было бы, на что! Ничего, на завтрак и картошка сгодится. Подождут несушки. Она спустилась в погреб, набрала в фартук крупных золотистых клубней, подумала и прихватила банку огурцов. Пусть будут, к картошке — самое то. Взгляд задержался на почти полной пятилитровке чистого, как бриллиант, первача. Может, предложить ему для сугрева? Ладно, обойдется.

Аля выбралась из погреба, опустила тяжелую крышку на место. Разожгла огонь под сковородой. По кухне поплыл слабый запах керосина, засвистел керогаз. Давно надо было починить, да кого попросишь? А попросишь — потом не выставишь. Пока отец был жив, все в доме работало, как кремлевские часы. А теперь… Вон телевизор сломался, второй год уже стоит в качестве тумбочки — подставки для герани. Надо давно было в район отвезти, в телемастерскую, да он тяжелый. В одиночку не потаскаешь. Опять же кого-то надо просить…