— Какое еще объявление?

— Да брачное же! Для этой… Черной Вдовы! И тогда…

— Погодите! — остановил я. — Давайте по порядку. Вы хотите от моего имени направить объявление о знакомстве?

— Именно! — подтвердил он, извлек из кармана кипу разнокалиберных бумажек и порядком изгрызенный карандаш и уселся в кресло. — Вот, я тут набросал примерно, послушайте-ка… «Образованный и обеспеченный джентльмен сорока семи лет, холостой и бездетный, зовет на счастливый брак даму или девицу приятной наружности. Расстоянием не стесняться. Во избежание излишней переписки желательна фотографическая карточка». Как вам, а?

Голос Пинкерсона звучал гордо.

— Мне еще нет сорока семи, — мрачно сказал я.

— Ничего страшного, — заверил инспектор. — Она постарше выбирает, но я решил, что пятьдесят — это уже многовато, еще немножко — и старик. А вот сорок семь — в самый раз, мужчина в самом расцвете лет, солидный, но не старый… Это человеческая психология, я читал, — гордо добавил он. — Ну и вообще, вы, может, просто хорошо сохранились!

— С этим спорить не стану, — вздохнул я.

Энтузиазм Пинкерсона приспособить бы вместо движителя ротора турбины на электростанции в Кампочите — они бы все окрестные города энергией снабжали…

— Наверно, надо еще и внешность указать, — озаботился он, по-своему поняв мою гнусную ухмылку. — Гхм… как бы это покрасивее… Высокий и стройный джентльмен, блондин с благородной проседью и голубыми глазами ищет ту, что составит его мужское счастье и разделит с ним радости жизни…

Он вдохновенно принялся черкать в своих записях, кажется, уже нисколько не сомневаясь в моем согласии.

С другой стороны, вдруг Ларример и правда угодил в сети этой Черной Вдовы, как высокопарно именовал ее инспектор? Чего только не бывает…

— Вы мне льстите, — заметил я, услышав очередной пассаж Пинкерсона. Что-то о моей спортивной форме, если я правильно понял иносказание.

— Ничуть! — отмахнулся он. — Надо ж вас покрасивее расписать! Чтоб она точно клюнула…

— Вы фантазер, — вздохнул я. — Но что с вами поделаешь…

— Я, мистер Кин, образцы читал, — серьезно сказал Пинкерсон. — Для вдохновения! Сами поглядите, если не верите.

Он протянул мне потрепанный номер «Джеральдтаун Геральд».

— Бедная, но честная девушка двадцати трех лет, — прочитал я первое попавшееся объявление, — красивая и интеллигентная, ищет человека, который бы спас её от нужды и порока, куда её толкает тяжёлая жизнь. Будет благодарная своему будущему мужу.

— Мне там больше другое нравится! — признался Пинкерсон. — Про русалочьи глаза.

— Вот это? Красивая, с русалочьими глазами, вся сотканная из нервов и оригинальности, зовет на праздник жизни интеллигентного, очень богатого господина, способного на сильное яркое чувство… Хм, да вы романтик, инспектор!

— Ну что вы! — смутился он и принялся распихивать по карманам свои записки. — Тут дело такое: объявление денег стоит, чем оно длиннее, тем, стало быть, объект состоятельнее.

— Логично…

— В общем, договорились! — сказал инспектор. — Я прямо сейчас на телеграф. И, как говорится, будем искать женщину!

Хм, а ведь беркану можно трактовать и так. Вдруг повезет?

Окрыленный инспектор улетучился, а я решил что все-таки нужно попытаться вздремнуть хоть часок-другой.

Сирил пропал бесследно, словно растворившись в темных глубинах дома. Может, забился в какой-нибудь угол и, давясь от жадности, пожирает оставшиеся сэндвичи? В желудке у меня подозрительно заурчало…

Ночь я провел как на иголках, встал еще до рассвета, спустился на кухню, чтобы выпить чаю, и с изумлением застал там Сирила. Очевидно, кузен оголодал настолько, что решил приготовить себе завтрак и теперь ругался сквозь зубы, обращаясь к сковородке с полуобгоревшей селедкой. Я прищурился: судя по всему, кузен додумался жарить рыбу нечищеной и без масла!

— Ты что творишь? — осведомился я, зажимая нос и открывая окно.

— Не видишь, готовлю, — огрызнулся он. — То есть пытаюсь…

— Сирил, тебе сколько лет?

— Ну… Тридцать два, — сознался он. — И что?

— То, что пора бы тебе уже повзрослеть, — признаюсь, сил на то, чтобы устроить кузену полноценную выволочку, у меня не было. — Ты до сих пор полагаешь, что булки растут на деревьях? Тебе не хватает ума сообразить, что рыба не сама прыгает на сковородку уже чищеной и разделанной?

— Конечно, опять Сирил дурак, — буркнул он и отправил свою стряпню в мусорное ведро. — Я бы с удовольствием сделал сэндвич, но у тебя в кладовой шаром покати!

— Правильно, меня же не было дома, — кивнул я и сжалился: — Погоди, сейчас принесу из машины…

Когда я вернулся с припасами, Сирил подозрительно принюхался и спросил:

— Это, прости, что такое?

— Мясной пудинг, — сказал я, свалив все на стол, — мясной же пирог. Ветчина, хлеб, сыр — налетай!

— Вик, ты меня отравить решил? — подозрительно спросил он, потыкав пальцем пудинг. — Я боюсь представить, из кого это готовили… И когда!

— Не переживай, — я отхватил себе изрядный кусок и добавил с набитым ртом: — В путешествиях мы и не такое едали, живы, как видишь. М-м-м, пища богов!

Выражение Пинкерсона пришлось весьма кстати, и Сирил переборол себя. Надо ли говорить, что вскоре стол изрядно опустел? Недооценил я прожорливость кузена…

И тут в дверь постучали.

— Это мы, мистер! — услышал я уже знакомые голоса. — Вы готовы?

— Вполне! — ответил я, дожевывая и прихлебывая чай. — Минуту… Войдите пока, не стойте за дверью…

— Что же это вы, мистер, всухомятку? — удивилась Ханна. — Или у вас прислуги нету?

— Временно нет, — вздохнул я и объяснил, в чем дело.

— А кладовка у вас где? — деловито спросила Оскар, подвинула к плите табуретку, вскарабкалась на нее и живо развела огонь. — Ага…

В четыре руки эти две малявки живо притащили из кладовой яйца и прочее, и через пару минут на сковороде уже аппетитно шипела яичница с беконом.

— На себя-то сделайте, — велел я, опомнившись. — Да не стесняйтесь!

Яичница и оставшиеся куски пирога вмиг исчезли со стола, и я почувствовал себя совершенно счастливым.

— Вот что бывает, когда в доме нет женской руки, — поучительно сказал я Сирилу, пока девочки мыли посуду.

— Кто бы говорил!

— У меня есть Мэри, просто пока она не может работать, — напомнил я. — А ты? Так вот придется жить своим домом, даже яичницу поджарить не сумеешь!

— А ты? — передразнил Сирил. — Тебе кто мешал это сделать?

— Гм… я об этом не подумал, — сознался я. — Я вообще не знал, есть ли в кладовой яйца. Но, в конце концов, их можно и сырыми выпить. Или сварить. В общем, Сирил, тебе пора жениться!

— Не понял, как из моей кулинарной несостоятельности вытекает необходимость женитьбы? — опешил он.

— А ты разве не собирался взять в жены миссис Вашингтон?

— Ну мало ли, что я собирался! — возмутился кузен. — Имею я право передумать?

— Я бы на это не рассчитывал, — сказал я, сходил за шляпой и вышел, оставив последнее слово за собой.

Девочки впервые ехали в таком роскошном автомобиле, а потому вели себя, как мышки, по-моему, даже дышать боялись.

— Вот тот дом, мистер, — сказала Оскар, когда мы подъехали к бывшему кварталу художников. — Видите? С чердаком таким… Облезлый. Вот в нем я и видела тот цветок, не знаю уж, ваш или нет. Вы езжайте, а мы пойдем себе, а то вдруг увидит кто…

— Погоди, возьми хоть денег! — спохватился я.

— Вы нам уже давали, да еще накормили, — ответила Ханна. — А тот это цветок или не тот, еще не известно. Спасибо, мистер, нам бежать надо!

С этими словами они выскользнули из машины и растворились между покосившимися обветшалыми домами.

Я посмотрел на указанный дом. По забавному стечению обстоятельств он был мне хорошо знаком: именно там я приобщался к высокому искусству с помощью художников наив-направления. Как много лет минуло с тех пор, подумал я с ностальгией, некоторые из тех энтузиастов и прославиться успели, видал я рекламные проспекты лондонских выставок.