Гарт вдруг остановился, будто на стену налетел. Хотя о чем это я, стену он пройдет насквозь и не заметит!
– Дедушка? – насторожилась я. – Ты все-таки что-то знаешь?
– Пожалуй, припоминаю, – ответил он после паузы. – Но то или нет, вот вопрос…
– Ну так расскажи, – потеребила я его за ухо, – может, вместе и поймем, о том ли ты вспомнил!
Гарт молча покачал головой.
– Пусть те, кто в масках, говорят, – проронил он. – У них память лучше.
– Лучше, чем у камня? – не поверила я.
– Намного, намного лучше, – усмехнулся Гарт и снова зашагал вперед. Мне показалось, он чуточку ускорил шаг. – Те, кто в масках, были тут, еще когда скалы не умели говорить.
– То есть до того, как появились горномогучие? – не поняла я.
– Нет. Горномогучие тоже были. Говорить не умели.
– Так это среброликие вас научили? – спросила я и тут же прикусила язык: вдруг обидится?
Но Гарт не обиделся, снова усмехнулся и ответил:
– Не они. Вернее, не только они. Ну да сами расскажут. У них лучше выйдет: я говорить складно не умею. Да и побыстрее они…
– Это уж точно, – едва слышно пробормотал Чарим, но Гарт расслышал (поди не услышь, когда тебе говорят, считай, в самое ухо) и сказал ему:
– Не соображают лучше, а языком быстрее мелют… или что там у них вместо языка.
– Я не хотел тебя обидеть, уважаемый, – кашлянул Чарим. – У нас тоже считается, что болтать попусту не…
– Они не попусту болтают, а по делу. Но складно, – перебил Гарт таким тоном, что любому бы стало ясно: продолжать не следует. – До выхода дойдем, отправим весточку. А пока чутконосый тут нужен – за лошадьми следить. Так-то они мне в карманы влезут, да, боюсь, ноги переломают. Особенно ваши, с непривычки-то. Знамо бы дело, корзину бы захватил…
Чарим, видимо, задумался о том, из каких столетних дубов горномогучие плетут корзины, потому что умолк и молчал до тех самых пор, пока я не дернула его за рукав и не показала вперед:
– Гляди! Вот он, каменный лес!
Наш тоннель (на этот раз я постаралась запомнить все повороты и ответвления) перешел в другой, куда более просторный. И не тоннель это был, а дорожка – она вилась меж каменных стволов чудовищной толщины, огибая их. Это ведь не равнинный лес: там, если дерево мешает ходить, его и срубить можно, а тут проще обогнуть – эти стволы даже топорам горномогучих не враз поддаются!
– Настоящие деревья? – поразился Чарим, приглядевшись.
– Лампу потуши, – сказал Гарт. – Мешает.
Спорить мой спутник не стал, задул фитиль, и на несколько мгновений мы оказались в кромешной темноте. Но так только казалось: когда глаза перестал застить яркий желтый огонек, когда исчез круг света от лампы, оказалось, что пещера светится будто сама собою, призрачным голубовато-зеленым светом. Там, где проходил горномогучий, свечение становилось ярче, а за его спиной вновь постепенно угасало…
Чарим сдавленно охнул, и я поняла – он разглядел, откуда исходит этот свет.
– Ленни, – прошептал он, – а эти… тоже, как в пещере с многоножками?
– Нет, светильники не опасные, – помотала я головой. – Они жили у нас в замке. Там подальше водятся белые, и если их держать в лампе из цветного стекла, выходит очень красиво. Главное, кормить как следует, чтобы светили ярко…
Он, задрав голову, рассматривал своды пещеры и каменные деревья, усеянные мириадами светлячков, больших, с орех, и совсем крохотных. Когда они сидели смирно, вниз свисали длинные светящиеся нити, этакие хвосты, но стоило светлячку полететь, за ним тянулся настоящий шлейф. Сейчас они, привлеченные движением, задвигались, и нас окружил хоровод, сотканный из мерцающего света.
– Я в море такое видел, – прошептал Чарим, подставив ладонь и позволив светлячку опуститься на нее. – Только там вода светится в особенные ночи. Корабль идет, а за кормой остается след вот точно такого цвета… Моряки говорят, это такие крошечные рачки и водоросли светятся, так ученые люди сказали. Но им больше нравятся старые легенды… ну, про души утонувших или там духов моря.
– Да уж, рачки с водорослями – это совсем не так интересно, – серьезно ответила я и тоже поймала горсть светлячков. – Смотри-ка, узнали меня! А я боялась, их уже не поймать…
– Чего б им тебя не признать? – прогудел Гарт, продолжая путь.
– Красота… на звездное небо похоже, – сказал Чарим, глядя вверх. – Только звезды на месте не держатся! Так вот заглядишься, и кажется, будто небо-то на голову рушится! Осенними ночами тоже так бывает, видала, поди?
– Ага, – улыбнулась я. – А еще бывает, смотришь вверх, а кажется, будто в глубину, в бездонный колодец. Звезды вроде бы рядом, руку протяни и достанешь, а приглядишься – на самом деле они ужасно далеко… Но все-все видят!
– Вот бы Вителу показать, – добавил он. – Я чудес, похоже, на всю оставшуюся жизнь насмотрелся, а он, поди, и не поверит, что деревья могут быть каменными!
Вместо ответа Гарт протянул руку, сломал небольшую веточку – раздался оглушительный треск – и протянул Чариму.
– Покажешь – поверит, – пояснил он.
– Однако… – Тот повертел веточку в руках. – Как есть камень, твердая, тяжелая… А рисунок древесины видно! И кора, и прожилки всякие, тут вот вроде бы жуком проточено… Это что же, они так и растут?
– Нет, – ответила я. – Когда-то это был настоящий лес, да, дедушка Гарт?
– Да, – прогудел горномогучий. – Очень давно. Еще до нас. И до гор.
– А как же он окаменел? – удивился Чарим. – Хотя постой, ты говорила, что горючий камень находят там, где были болота… Это что ж, на месте этих гор когда-то тоже?..
– Кто его знает, – пожала я плечами. – Это случилось так давно, что даже горномогучие и среброликие не помнят. Может, было болото, а потом земля вздрогнула, и на этом месте поднялись горы. А может, огненная гора засыпала лес пеплом, и он стоял так много-много лет, а вокруг все менялось, скалы росли… Потом вода вымыла пепел, а лес остался. И светильники.
– Светлячки.
– Мне так привычнее, – пояснила я и выпустила их из горсти.
Далеко, правда, они не улетели, устроились у меня на голове и на плечах, на волосах Гарта, даже на кончиках усов Чарима. Тоже, видно, соскучились одни: этой дорогой ходят редко, а теперь, когда и ходить-то стало некуда и незачем, и подавно…
Чарим спохватился и оглянулся: кони не отставали. Светлячки облепили их тоже, и в полумраке наши животные светились, как призрачные скакуны обитателей Запределья – несколько раз в году те могут выбраться в обычный мир, и тогда по небу проносится жуткая кавалькада… Жители равнин в такие ночи закрывают все окна и двери, до рассвета не тушат огня и ни за что не пустят на порог случайного путника, даже если он посулит им золотые горы, – он ведь может оказаться одним из свиты короля Запределья!
На самом деле бояться этих всадников нечего: это просто те, кто когда-то ходил по этой земле, хотят снова взглянуть на нее, пускай даже из-под облаков. Они уже давно не принадлежат нашему миру, не могут коснуться чего-либо, ощутить вкус вина и хлеба, почувствовать жар, холод и боль… Все, что у них осталось, – это память. Да и сами они – лишь воспоминания… Те, кого уже забыли, совсем безлики, а те, кого еще помнят (или вообще есть кому вспоминать), похожи на себя, какими они были при жизни. Уверена, я видела дедушку с бабушкой и второго дедушку среди других всадников, когда они задерживались ненадолго у наших костров: в Сайторе тоже не гасили огня до рассвета, но не от страха, а чтобы осветить путь и обогреть путников из Запределья… Мы их не боялись, потому что никогда не видели от них дурного. Это же не твари из огненных подземелий, это чьи-то родные!
Правда, мне было немного странно: считалось ведь, что умершие становятся звездами… Мама объяснила просто: небо – это и есть Запределье, и оно огромно, потому что должно вместить в себя всех, кто жил на свете с незапамятных времен. Поэтому одни звезды больше и ярче других – это те, кто ушел недавно, а другие совсем крохотные, едва различимые – эти люди жили много-много лет назад, на земле от них и памяти не осталось, и они уходят все дальше и дальше, покуда совсем не исчезнут из виду, а их место занимают новые звезды. Ну а когда обитатели Запределья спускаются в родной мир, то оставляют зажженный светильник, чтобы не промахнуться мимо своего места по возвращении. Не то так вот собьешься с пути и будешь кружить невесть сколько, искать, откуда сорвался… Есть и такие звезды: они проносятся по небу и пропадают, иногда появляются раз в несколько лет, а иногда раз в столетие. Видно, никак не найдут свой дом, сделались вечными странниками… А может, им это даже по нраву: вдруг их потомков разбросало по всему свету, поди уследи за всеми, не двигаясь с места!
