Мне показалось, на маске вспыхнули искры в тех местах, к которым я прикоснулась, чтобы снять ее, но, должно быть, это был отблеск свечей.

– А знаете, госпожа, – сказала Мадита, опасливо разглядывая серебряную личину, – сдается мне, я такие уже видела.

– Конечно, видела. Их в зале трофеев полным-полно.

– Нет, я туда и носа не кажу, разок на пороге постояла да и пошла восвояси, больно уж жутко, – покачала она головой. – И я неправильно сказала. Не такие. Не серебряные, уж во всяком случае, те не блестели. Да, верно… из коры они были, вместо волос – ветки, вместо бород – мох да трава…

– Ты о чем, Мадита? – встряхнула я ее за плечо.

– Сама не знаю, госпожа, – обескураженно ответила она, помотав головой, словно только что проснулась и пыталась избавиться от сонной одури. – Как будто картинки в голове появились: дремучий лес, деревья в три обхвата, на поляне костер большой-пребольшой, а вокруг него пляшут так, что земля гудит, палая листва вихрем завивается, и шишки с веток валятся. И все в личинах из коры и лыка, и мужики с парнями, и девки с бабами – тех по венкам отличить можно, а одежда одинаковая. Рядом дичь жарят, пекут что-то, а еще ягодное вино льется, духовитое – малина, ежевика, брусника, черника с земляникой… На весь лес запах стоит! И я тоже пляшу со всеми вместе, и до того мне весело!..

Мадита помолчала и добавила:

– Неужто я и впрямь, когда заблудилась, на лесных хозяев набрела? Говорят, они могут так закружить, что и имя свое позабудешь, вот прямо как я!

– А что после было, вспомнить можешь? – осторожно спросила я.

– После… – Она задумалась. – То ли птица крикнула, то ли волк взвыл, и по деревьям вдруг гул пошел, сучья затрещали, и сразу веселью конец: костер засыпать начали, куда-то все подевались… А потом засвистело, застучало, загудело, и огонь поднялся выше самой высокой ели, до небес… По ней и поднялся… А после ничего не помню. Нет… – Мадита сжала голову руками. – Помню… Яма какая-то. Там тепло было, зверем пахло, и что-то такое большое ворочалось. Потом я проголодалась и пошла куда глаза глядят. А потом были люди… те, что в обитель меня отвели. Их я уже хорошо помню. Это что же такое, госпожа?!

– Ты, наверно, в самом деле из лесного народа, – ответила я. – То, что ты описала, похоже на праздник урожая или перелома года, у нас почти так же его справляли – с плясками, масками, угощением и кострами до небес…

– А что ж случилось?

– Видно, вас нашли. Ты сказала – птица прокричала или волк взвыл. Предупреждали, значит. Но такое веселье враз не свернуть, вот, наверно, промешкали, тут-то охотники и налетели… Ель загорелась… Сама понимаешь, в лесном пожаре тебя могли попросту потерять. А если родители погибли… – Я умолкла, потом добавила: – После, наверно, ты в чьем-то логове пряталась. А что память отшибло – немудрено, от испуга-то. Я старше тебя была, а тоже не помню, что случилось! Только огонь… И старый князь еще удивлялся: что в Сайторе могло так гореть? Камень ведь, не лес…

– Почему же я теперь-то вспомнила? – шепнула Мадита.

– Откуда мне знать? Ну разве… Динк о лесе, наверно, все уши тебе прожужжал, ты сама о нем заговорила, о лесовиках мне рассказала, а как маску увидела, все одно к одному и сошлось, – предположила я.

– Вон оно что… – протянула она. – Ну, раз так, значит, нас с ним судьба свела и дорожка наша – прямиком в дремучий лес! Его, дремучего, теперь поискать, конечно, много свели, но Динк места знает… Глядишь, впрямь какая-нибудь родня отыщется, не моя, так его! А нет, и вдвоем не пропадем.

– Праздник урожая на той неделе, – напомнила я, – ты сама говорила, что лесовики приезжают на ярмарку. Подождите их где-нибудь, может, удастся столковаться, прибьетесь к их обозу…

– Да какие у них обозы, госпожа! – зафыркала Мадита. – Все на своем горбу тащат, откуда в чащобе вьючная скотина? Зимой, Динк говорил, можно собак в санки запрячь, но много ли они увезут? А то еще, он слыхал, где-то оленей приучают в упряжи ходить, но это не в наших краях, а много севернее, где лошадь вовсе не прокормишь.

– Это смотря какую лошадь, – пробормотала я, вспомнив мохнатых горных скакунов. – И не придирайся к словам. К обозу не к обозу… главное, если к их компании пристать, меньше внимания привлечете. Считает их кто-то, что ли? Оденетесь, как они, и…

– Попробуем, госпожа, – кивнула она и покосилась на маску. – И как вы не побоялись эту штуку надеть?

– Райгор велел, – ответила я. – Пошутить хотел. А я сообразила, как можно ее использовать. А теперь помолчи, я хочу испробовать кое-что, вдруг все же получится?

Сперва я хотела просто надеть вторую женскую маску на чучело, но потом подумала: а как я объясню, какой облик принять? Надо было сперва снять отпечаток своего лица, так же как мастера, – тут я невольно поежилась, – отливают посмертные маски для надгробий, для князя Даккора тоже сделали такую. Сперва воск и глина, потом металл и чеканка, я слышала, как это обсуждали…

Вторая маска на ощупь была такой же ледяной, как первая, но повиновалась столь же охотно. «Застынь, – попросила я мысленно, увидев в зеркале свое отражение, – сохрани мои черты! Не меняйся, не показывай мешковину и солому вместо лица, побудь мной хотя бы недолго!»

Когда я сняла ее, маска по-прежнему казалась металлической, но стоило примерить ее на чучело…

Мадита тихо взвизгнула и зажала себе рот руками, когда соломенная кукла вдруг обрела мое лицо – не отличить от настоящего! Разве что неподвижное, но этого, как она сама и сказала, под вуалью видно не будет.

– А говорите, колдовать не умеете, – прошептала она.

– Умела бы, давно бы сбежала отсюда, – ответила я, растирая замерзшие пальцы. – Это не я, Мадита, это маски. Их хозяева могут притвориться кем угодно, и, видишь, у меня получилось использовать их наследие… Похоже вышло?

– Не отличить! Если б еще моргала… – Мадита осторожно коснулась лица чучела кончиком пальца, как когда-то – платья куклы. – Холодная какая…

– По такой погоде немудрено замерзнуть, да и не будет меня никто за лицо хватать. Так, плащ, перчатки, давай, помоги… Надо ее закутать, чтобы никто ничего не заметил!

В четыре руки мы живо управились, а потом Мадита еще уложила для меня вещи Райгора. Она, умница, принесла его дорожные костюмы, уже не новые, но еще крепкие, и несколько смен белья, а вот обувь мне пришлось надевать свою – у меня нога была намного меньше.

– Я, значит, сейчас вас провожу, госпожа, – тихо сказала она, удостоверившись, что я ничего не забыла, – а утром вот ее, куколку нашу, отправлю. Покручусь-поверчусь на глазах, потом вроде как пойду в ваших покоях порядок наводить, а то после отъезда все разбросано, беда просто… А как все своими делами займутся, мы с Динком и уйдем, даже и не таясь особо. Он уж наши пожитки перетаскал в одно укромное местечко, оттуда мы в ночь дальше двинемся.

– А долго ли ехать до обители?

– В карете как раз до вечера колыхаться придется, особенно по такой слякоти, – ответила она. – Ох… Госпожа, говорить-то эта ваша маска не умеет?

Я покачала головой.

– А ну как спросят, не надо ли вам чего, попить или там…

– Тут уж ничего не поделаешь, – вздохнула я. – Да и вряд ли сразу пристанут. Утро раннее, карета, как ты говоришь, еле колышется, вот я и уснула. Если я не прикажу остановиться, не станут ведь?

– Не должны, кому охота лишнее время тратить? Поскорее бы до места добраться, согреться, обсохнуть!

– Тогда, будем надеяться, до самой обители никто ничего не заметит. А если слуги и увидят по пути, что госпожа Альена молчит и не дышит… как думаешь, что сделают?

– Ничего, – сразу ответила Мадита. – Скажут, что госпожа велела не беспокоить и задремала, они и не беспокоили. Хотя, конечно, влетит им…

– За что? Они ко мне пальцем не притронулись, слова лишнего не сказали… Не должны их наказать.

– А и накажут, не особенно жалко, – фыркнула она, – с вами такую охрану отправляют из любимого отряда князя, чтобы, значит, ничего с его невестой не приключилось… Проморгают – так им и надо! Да они отбрешутся, госпожа, на колдовство все свалят, будьте уверены.