— Почему ты так решила?

— Потому что кони волшебные, — серьезно ответила она. — Папа их по-взаправдашнему продал, он ведь сам сказал: они разве что прыть растеряют, но седокам не навредят. А что они вернулись — так это потому, что доставили тех двоих куда надо, дело сделали, вот!

— А почему розвальни опрокинуты были, как по-твоему? — спросил Ирранкэ с неожиданным интересом.

— Так, наверно, когда гонец добрался до другого постоялого двора, то пошел в тепло, а Френ хотел коней распрячь, — пояснила она. — Тут-то они и вырвались… А что сани опрокинуты… ну, может, за ворота зацепились или за пень какой-нибудь. А может, Френ пытался их удержать, схватился за что попало, вот и… Тогда и шапку потерял! Вроде складно, а?

— Вполне, — вздохнул он. — Будем надеяться, так все и было.

— Не хочешь, чтобы на твоей совести еще две жизни оказались? — спросила я.

— Не хочу. Их и так уже слишком много. Взять хоть замок… Сколько людей погибло из-за моего болтливого языка!

Я молча согласилась: возразить было нечего. Держи себя Ирранкэ в руках, быть может, фея так и не узнала бы о моем существовании, а и узнала бы, не поняла, что именно я — хранительница ключа. А может, все равно догадалась бы? А если и нет, могла бы решить извести меня просто так, из ревности: как же, высокородный алий предпочел простую смертную фее, пусть и не чистокровной! В герцогском замке, бывало, соперниц травили, а то и подсыпали в пудру разную пакость, чтобы обезобразить лицо, подкупали горничных, чтобы те подлили в травяной отвар для мытья волос что-нибудь такое, после чего роскошные кудри становились похожи на паклю и вылезали клочьями.

Случалось, нанимали лихих людей, чтобы те подстерегли соперницу на пути из поместья и, как это называлось, «проучили», и хорошо, если при этом не изуродовали! А особенно запомнился случай, когда в коробочку с краской для век подмешали нечто такое… Словом, та фрейлина больше уже никогда не показывалась на люди: поговаривали, она ослепла, а кто-то уверял, будто снадобье вовсе выжгло ей сперва веки, а потом и глаза, и она сошла с ума от боли и ужаса…

Да… А у феи возможностей отомстить всяко больше, чем у обычной женщины, вдобавок она должна быть изобретательна до крайности, ведь недаром столько сказок рассказывают о выходках волшебного народа. Если такая за тебя возьмется — пожалеешь, что сразу не убила!

Под эти думы я сама не заметила, как задремала. Время, должно быть, уже было позднее, хотя я не представляла, сколько уже длится эта скачка. Странное дело, но голода я не ощущала, да и Ири тоже не просила чего-нибудь пожевать, хотя мы так и не успели перекусить на постоялом дворе. Спасибо, пожитки уцелели, там хоть несколько сухарей и вяленина с сушеными ягодами найдутся…

— Мам, мама, смотри! — Ири теребила меня, навалившись сверху всей тяжестью, чтобы высунуться из розвальней. — Гляди же!

— Что там такое? — Я проморгалась и тоже посмотрела кругом.

По-моему, ничего не изменилось: снег да снег кругом, даже лошадиного топота не слышно, только шумное дыхание да звон бубенцов и различишь.

— Мы по облакам скачем! — с благоговейным восторгом произнесла Ири, глядя вниз.

Ну и я тоже взглянула, и тут же одной рукой вцепилась в дочь, а другой — в надежные сани. Хотя, если они опрокинутся, я все равно не удержусь…

Не знаю, где мы оказались, но Ири была права — кони мчали нас по облакам, белым как снег, который сыпался из них на землю, и таким же холодным.

Кое-где в разрывах туч виднелась земля: мне удалось разглядеть замерзшую реку — она петляла по лесу, — дымки над трубами небольшой деревни, а потом показались горные отроги. Казалось, будто кто-то взял и нарисовал их — я видела похожие картины у герцога, их ему привезли откуда-то из дальней восточной страны: белый шелк, а на нем черной и изредка красной краской несколькими штрихами изображены хижина, или древесная ветка, или птица на камушке у воды, или такие вот горы с заснеженными вершинами…

— Долина, — негромко сказал Ирранкэ. — Долина Владычицы вод в горах. Мы уже совсем близко.

— Правда, ты же показывал пещеры, а еще водопад… Откуда бы ему взяться на равнине? — припомнила я, как завороженная глядя вниз.

Конские копыта то и дело выбивали из облаков клочья, и те летели нам в лица, только чувствовались не как обычные снежные комья, а будто бы сгустки тумана или… Если поздней осенью в лесу угодить лицом в огромную паутину, всю усыпанную каплями дождя, она ощущается почти так же — одновременно и невесомо, и холодно, и липко.

А кони неутомимо неслись вперед. Здесь облачность была реже, и казалось, будто они перескакивают с одной вершины на другую… А еще в причудливых извивах облаков мерещились странные существа: то гигантские птицы с предлинными перистыми хвостами, то такие же кони, то псы с горящими глазами, а то и вовсе громадные облачные драконы, которых никто никогда не встречал взаправду, но которых так любят высматривать в небе дети.

Всем ведь известно, что такие драконы редко показываются целиком, но если долго-долго смотреть на облака, можно углядеть большущую голову с пышной гривой, лапу, а то и все длинное гибкое тело: ведь у этих существ нет крыльев, они летят по воле ветра, как рыба плывет по течению — извиваясь всем телом и помогая себе хвостом. Особенно хорошо искать их на рассвете или на закате: солнечные лучи падают так, что заставляют драконью чешую нестерпимо блестеть, и вот тогда-то можно увидеть их целиком.

Кажется, я однажды заметила такого, давным-давно, когда шла поутру в деревню к матери. Огромный зверь вынырнул из-за дальнего леса — нежно-золотой и алый там, где его шкуру осветило восходящее солнце, густо-синий, воронено-стальной в подбрюшье — потянулся, выгнув спину, будто сытый кот, подобрался так же, по-кошачьи, прянул в небо и исчез, только сверкнуло… Я никому о нем не рассказывала, даже бабушке Берте и уж тем более маме: о таких чудесах лучше помалкивать — чем больше говоришь, тем сильнее истирается волшебное воспоминание, и уже самой начинает казаться, будто ничего особенного ты не видела, просто причудливое облако мелькнуло да и развеялось!

— Кажется, вот это место, — произнес вдруг Ирранкэ, вытянув руку.

Впереди, между двух хребтов видна была долина, небольшая, круглая.

— Наверно… — прошептала я и крепче прижала к себе дочь, когда кони ринулись вниз. — Но ты сказал, в чертогах феи царит вечное лето, а тут снег да лед кругом!

— Мам, фея же может устроить все, как ей угодно, — напомнила Ири. — А снаружи нипочем не угадаешь, что это ее чертоги… пока не войдешь.

— Верно, — кивнул Ирранкэ, а я промолчала.

Подковы ударили по глади замерзшего озерца, выбивая ледяную крошку, взвизгнули полозья, и сани наконец остановились.

Снежные кони стояли спокойно, будто и не мчались неведомо сколько по земле и по облакам. Разве только хватанули снега и принялись жевать, будто это была трава.

— Похоже, дальше они не пойдут, — сказал Ирранкэ, выпрыгнув на лед. — Или им просто нельзя туда… Там ведь жаркое солнце.

— А как же мы попадем во владения феи? — с интересом спросила Ири, вылезая следом за ним и вытаскивая свои пожитки.

Я последовала за ней, проверив, ничего ли не забыли? Вроде все взяли, даже одеяла, мало ли, пригодятся?

— Этот водопад… — Ирранкэ острожно двигался по льду, скользил, как умелый танцор по натертому до блеска паркету. — Видите?

Я запрокинула голову: с уступа, нависающего над озером, свисали сосульки, такие длинные, что их острые кончики касались льда. На фоне черно-бурого, едва припорошенного снегом камня они казались острыми зубами неведомого чудовища, сомкнутыми до поры до времени.

— Замерз, надо же… Я убегал другим путем, но вошел именно в этом месте. Я помню вот этот камень. — Ирранкэ указал вверх, и я разглядела причудливой формы скалу, похожую одновременно и на лошадиную голову, и на птичий череп. — Такой же был описан в хрониках, и, хотя с тех пор ветры и дожди славно потрудились над ним, я отыскал эту примету. Вход должен быть здесь.