— Нет, мы разве что перебранивались… — сказала Ири, живо подобравшись к нам. — Если это про Ники, конечно. Он иногда дразнился, но мы не дрались, честное слово! Но, может, он что-то взял без спросу?
Ирранкэ молчал, глядя на свои руки, — красивые, хоть и крупные, белые как снег и наверняка такие же холодные.
— Рукавицы, — вспомнила вдруг я. — На Ники была рукавица, одна. На дорогом меху, кто-то сказал… Я видела, он такой серебристый, блестящий, как… твой плащ.
Алий вскинул голову.
— Ну конечно же… — прошептал он. — Рукавицы! Я снял их и бросил в розвальнях… У меня губа треснула на морозе, пошла кровь, и я утерся… А потом просто забыл про них. А мальчик, когда помогал запрягать для гонцов, решил, наверно, что раз я продал все это не глядя, то уж несчастных испачканных рукавиц точно не хвачусь!
— Кровь? — шепнула я.
— Да. И было-то ее… — Ирранкэ коснулся почти зажившей трещины на нижней губе. Я помнила, она еще немного кровила, когда мы целовались, помнила этот солоноватый металлический привкус. — Две капли. Но этого достаточно. Бедный мальчишка…
— Значит, она здесь? — прошептала я.
— Она может быть где угодно. Не подходите к колодцу. Скоро уедем, — пообещал он, и я почувствовала, насколько ему страшно. — Хвала Создателю, она почуяла только мою кровь!
«А если нет? — подумала я. — Достаточно ведь оцарапать палец, да и… всякое бывает. Он сказал — у колодца долгая память. Но что же теперь, запереться на верхушке башни и никогда не выходить наружу? У нас нет волшебных слуг, чтобы накормили, напоили и обиходили, да и обычных-то нет, а надолго ли хватит наших денег? Да и то — дождь пойдет, просочится в щель на крыше… Нет, это не жизнь!»
— Расскажи, что было дальше! — попросила Ири, и я вернулась в реальность.
— Уже немного осталось, — сказал Ирранкэ, бережно взяв зеркало в ладони. — Все, что там происходило… не имеет значения. Это творилось в мыслях Владычицы вод, в отражениях ее озера… Я не переживал этого сам. Она просто показывала мне… будто бы книжку с картинками, только картинки эти двигались. А потом я выныривал на поверхность, и вокруг были все те же холмы, все тот же берег и водопад, а иногда — ее дворец.
— И что случилось потом?
— Я все-таки вытянул из нее, что случилось тогда, в незапамятные времена, — сказал он после паузы. — Смотрите!
Я взялась за его руку, с другой стороны прильнула Ири, и мы снова окунулись в зеркальные воды.
— Ты так и не сказала, Владычица, кто же обидел тебя, — произнес Ирранкэ.
Он сидел на траве и бездумно вертел в пальцах травинки. Ан нет, поняла я, он плел из них тонкий жгутик.
— Почему ты решил, будто меня кто-то обидел?
— Может быть, я неправильно выразился? Предал? Оскорбил? Покинул? Почему ты осталась одна здесь… — Он обвел рукой красивую долину. — Где вся твоя родня? Куда они подевались? Ведь не умерли же от старости!
Владычица вод уронила веретено, и оно застряло в прибрежной траве.
— Они ушли, — прошептала она. — Ушли и никогда не вернутся…
— И бросили тебя?! — Ирранкэ подался ближе, но она отстранилась.
— Нет… нет, я ведь говорила, это моя вина… — Женщина закрыла лицо руками, а веретено медленно колыхалось на воде, вращаясь само собою.
— Госпожа, не мучай себя, — его голос сделался вкрадчивым, — объясни, почему так вышло? Я ведь все равно никому не сумею рассказать об этом, я твой слуга и не могу покинуть тебя без твоего дозволения, разве не так?
— Я покажу, — после долгой паузы сказала она и подобрала веретено. — Подойди ближе.
Острым концом веретена она уколола палец («Зачем, руки ведь и так окровавлены!» — удивилась я) и уронила каплю крови в прозрачную воду. Та замутилась, будто в озеро вылили целый котел, а потом прояснилась.
— Смотри, — негромко сказала фея. — Вот как это было…
Мы словно нырнули еще глубже, не в воспоминания Ирранкэ, в чужие, те, что показывала ему Владычица вод, и я поняла наконец, почему ему всегда так холодно.
Фея — не человек и даже не алий. Я не знаю, что течет у них в жилах — может, расплавленное серебро, а может, огонь, но у этой текла ледяная вода, от которой стыло все тело и даже мысли замерзали. Странно, что она еще не выморозила все озеро! Вода в нем была пусть и холодной, но не обжигающе ледяной…
Но сейчас озеро еще было теплым, и в нем отражались двое: Владычица вод и коленопреклоненный алий, тот самый, незнакомый.
— Почему я не могу уйти с тобой? — тихо говорил он, прижавшись лицом к ее рукам. — Я вечно буду верным твоим слугой, я стану спать у твоей двери!
— Смертным туда путь заказан, — шептала она, отвернувшись, и я видела, как по ее лицу текут слезы, капают прямо на блестящие светлые волосы алия. — Ты не человек, но все равно… Мне не позволят!
— Кто не позволит?
— Госпожа… Она заметит, даже если я превращу тебя в коня или собаку, и хорошо, если просто вышвырнет обратно, а не убьет! Я не хочу, чтобы ты умирал, я же тебя…
Алий крепче сжал ее пальцы и прикоснулся к ним губами.
— Что это за место такое, куда вы уходите? — прошептал он. — Может быть, я успею проскользнуть следом?
— Нет, нет. — Она покачала головой, и прекрасные волосы взблеснули на солнце. — Мы должны закрыть за собой дверь.
— А если… Ты не можешь остаться? Здесь, со мной? Хотя о чем я! — Алий негромко рассмеялся. — Я же смертный. Я умру через век-другой… Что ж, значит, я в самом деле останусь жить подле запертой двери, но я буду знать, что по другую сторону — ты, живая, вечно юная, такая желанная… Мы тоже заводим верных собак и лошадей, а потом оставляем их, если приходит нужда перебраться в другие края и нет возможности взять их с собою. И стараемся не вспоминать, как они смотрят нам вслед, неразумные звери, — какая тоска в их глазах!..
— Перестань… перестань, прошу тебя! — Теперь слезы катились градом. — Я придумаю что-нибудь! Пускай на век, на полвека, но мы останемся вместе… Мы ведь даже не успели по-настоящему узнать друг друга! Я брошусь в ноги госпоже, я…
— Она только посмеется, — тихо сказал алий. Теперь он поднялся во весь рост и гладил фею по голове, а она прильнула к его плечу. — Я для нее… даже не собака, так, букашка под ногами. Должен быть другой способ. И почему вы уходите? Почему не можете остаться?
— Здесь мы жить уже не можем, — прошептала она. — Вернее… Такие, как я, еще могут прокормиться, нам нужно не так уж много, но чистокровные — нет. Много лет мы искали подходящее место, и вот, наконец, состоится великий исход… На новую родину.
— Так ты показывала мне миры, где вы уже побывали?
— Нет, нет! Мы только посмотрели из-за двери! — воскликнула она. — Если войдешь туда, обратно не выйдешь без ключа или безграничной силы, а такой не обладает даже наша госпожа!
— Не понимаю… — Алий отстранился и посмотрел ей в глаза. — А как же вы собрались уйти? В неведомое?
— Я же сказала, мы нашли подходящее место! Совсем юный, чистый мир, в котором всем нам хватит еды! Представь… представь яблоко — большое, сочное, крепкое, спелое! Вот каков он, новый мир, а вовсе не вялый паданец с червоточинами, как этот…
— А кто проделал эти червоточины? — едва слышно спросил алий. — Кто высосал соки не то что из паданца, а из яблони, так что она сбросила плоды? Не вы ли?
— О чем ты? — с заметным испугом произнесла фея.
— Прости… — Он опустил голову и поцеловал ее в щеку. — Не могу смириться с мыслью о том, что со дня на день потеряю тебя, не узнав толком!
— Завтра, — всхлипнула она, обняв его за шею. — Уже завтра… Я не могу остаться, прости! Я бы пожертвовала своим бессмертием ради тебя, но это невозможно! Я слишком слабая, я не смогу убить себя, когда ты умрешь, а зачем жить одной? Вечно?
— Врагу бы не пожелал такой муки, — шепнул алий, но я услышала знакомые нотки в его голосе. Еще как бы пожелал! И помог бы избавиться от страданий, если бы знал, как это сделать.
— И взять тебя с собой я тоже не могу… Беги, покуда можешь, я выпущу тебя в мир смертных! — плакала фея, и мне вдруг стало жаль ее.