— О чем ты? — нахмурился Ирранкэ.

— Теперь это не имеет значения.

— Но ты оставила историю неоконченной. Мы, смертные, любопытны, а неудовлетворенное любопытство — страшная пытка! — серьезно сказал он.

— Тогда я помучаю тебя еще, — был ответ, и все померкло.

Оказалось, мы уже не на берегу озера, а в комнате, а на дворе уже совсем стемнело.

— Она водила меня за нос год, а может быть, и два, — произнес Ирранкэ. Его ладонь в моей руке снова была холоднее льда. — Не знаю точно, я уже говорил, что время там идет странно…

— Здесь тоже, — ответила я и принялась растирать его пальцы.

— Перестань, бесполезно, — сказал он, высвободив руку. — Этот холод — изнутри.

— Неправда, сперва ты не был таким холодным, — подала голос Ири, — а вот после того, как показал нам все это… У меня чуть ли не лед под ногтями!

— А зачем ты так в меня вцепилась? — хмыкнул Ирранкэ. — От страха?

— Я ничего не боюсь! — вздернула она нос. — И тем более дурацкой феи, которая и не фея вовсе! Я просто от волнения, вот… Правда же, мам? Когда я переживаю, я или губы кусаю, или ногти, или волосы кручу, ты всегда ругаешься…

«Губы обветренные — она кусает их, когда задумается, дурная привычка», — вспомнила я и встретилась взглядом с Ирранкэ. Его изменчивые глаза были сейчас темными и пустыми, как у алия из воспоминаний.

— И что было дальше? — спросила я. — Больше показывать не станешь?

— Нет, сегодня уже не смогу, — покачал он головой. — Это выматывает, а я не хочу свалиться без сил. Мало ли что…

— Я принесу поесть сюда! — вскочила Ири. — Внизу ужинают, я слышу!

— Я сама принесу, — остановила я.

— По-вашему, мне ноги отказали? — сощурился Ирранкэ. — Идем. И еще я хочу чан горячей воды. У клятой феи имелись горячие источники, и я к ним привык.

— То-то от тебя чем-то горелым несло, — невольно сказала я.

— Точно, я слыхала, вода в таких источниках ужасно вонючая, — радостно добавила Ири. — И как это в них купаются?

— Зажав нос, — ответил Ирранкэ и улыбнулся. — У фей вода ничем не пахнет, звездочка. Во всяком случае, ты этого не чувствуешь. Но окружающие, видимо, ощущают шлейф аромата…

— Я скажу, чтобы согрели воду, — сказала я и отправилась на кухню.

Конечно же, Дени разворчался: и очаг он уже потушил, и за водой идти на ночь глядя не хочется, и вот взбрела же господину такая блажь! Правда, он живо унялся, увидев деньги, подхватил ведра да и отправился по воду. Не мне же идти… тем более, Ирранкэ запретил подходить к колодцу.

Время шло, а Дени все не было. Уже и Ири забежала на кухню спросить, скоро ли я управлюсь, а то очень есть хочется… Я решила, что кухарь заболтался с конюхом, а то и зашел к нему выпить, вот и не торопится, и пошла с нею.

Мы уже прикончили свои порции, а Дени все не было и не было. Он не входил через черный ход, в общем зале не появлялся… И куда он мог запропаститься по такой погоде? Неужто впрямь решил пропустить стаканчик-другой, да и увлекся? Идти проверять не хотелось, из тепла-то на мороз…

— Сегодня мы точно ничего не дождемся, — пробормотал Ирранкэ. — Идем. Уж не окоченеем.

И в самом деле, замерзнуть нам не грозило: Ири, прихватив отцовский плащ, скрылась в маленькой комнатке, громко крикнув: «Я сплю!», а мне выпало снова отогревать Ирранкэ. Нет, сегодня было как-то не до ласк, но порой и тепла тела достаточно, чтобы удержать близкого…

«Близкого? А что я вообще знаю о нем? — пришло мне в голову. — Ровным счетом ничего, только то, что рассказывал он сам, а если он способен заморочить голову даже фее, то обо мне и говорить нечего — слушаю его, разинув рот. Но ведь Ири ему доверяет, а ее чутью любой позавидует!»

— Не спишь? — вдруг негромко спросил Ирранкэ.

— Нет. Днем выспалась, а теперь всякие мысли в голову лезут.

— Вот и мне тоже. Никак не могу решить, что делать дальше.

— А как ты собирался поступить до того, как… — я невольно запнулась, — до того, как встретил нас?

— Я лишь хотел добраться до замка, — ответил Ирранкэ, помолчав немного, — и разыскать тебя и ключ. Или один лишь ключ, — добавил он с нажимом.

— А ты сумел бы? — спросила я. — Ведь в тот раз искать его пришлось мне.

— Не знаю. — Он тяжело вздохнул. — Не представляю, как бы я сделал это, но нашел бы способ. Я не фея, я не различу ключ в ворохе других безделушек, не разглядывая их одну за другой, не представляю, кто мог бы его взять, но рано или поздно я все равно отыскал бы его след.

— Как это — не различишь? — подала голос Ири, и я вздрогнула. — Разве ты не волшебник?

— Ты что, подслушиваешь? — грозно спросила я, хотя и так ясно было — подслушивает, и неизвестно, как долго. Впрочем, ничего этакого она услышать не могла.

— Не спится, — виновато ответила Ири и подошла ближе. Судя по шороху, по полу тянулся слишком большой для нее плащ. Что там, его бы хватило, чтобы трижды обмотать Ири и завязать над головой и под ногами! — Можно к вам?

— Забирайся, — опередив меня, ответил Ирранкэ, и она живо свернулась клубочком с моей стороны. — Что ты сказала про ключ?

— Я не сказала, я спросила — как это ты его не отличишь? Ты же про эту вот штучку, которую мама на шее носит?

— Да… — с заметной растерянностью в голосе ответил он, сел, потянулся и зажег свечу. — А ты, значит, его чувствуешь?

— Я все чувствую, — серьезно ответила Ири, поблескивая глазами из-под натянутого на голову плаща. — Ой, нет, ну не все, конечно, но он такой громкий, что его за месяц пути слышно, наверно!

— Я что-то уже ничего не понимаю, — произнес Ирранкэ, нахмурившись. — Так ты чувствуешь или слышишь? И каким образом?

Ири подумала и развела руками.

— Просто. Я не знаю, как такое объяснять. Но он… — Она надолго задумалась (мы молчали, чтобы не спугнуть), потом сказала: — Мам, помнишь, оркестр играл? На празднике, когда гости приехали?

Я кивнула.

— Ну вот… Там много-много музыкантов, барабан громкий, трубы… А потом, когда начались танцы, это все тоже грохотало, но там еще был скрипач, и вот его все слышали. Он вел мелодию, так учитель объяснил, — пояснила она. — Или в лесу весной: деревья шумят, птицы заливаются, всякие мошки-комары звенят, но когда соловей запевает, его сразу слышишь, как бы вокруг ни трещало и ни шелестело! Это… ну… Я не знаю, как сказать!

— Как если бы все вокруг было вот этим одеялом? — негромко спросил Ирранкэ, похлопав ладонью по мягкой шерсти. — Оно совершенно обыкновенное, но если бы кто-то заткал в него серебряную нитку среди обычных, ее сразу было бы видно, так? Или… драгоценный камень среди стекляшек — он блестит совершенно иначе. Да?

— Значит, ты тоже видишь! — подпрыгнула Ири.

— Нет, — покачал он головой. — Просто придумал подходящее сравнение. Я могу только отличить родню, но и то, лишь если сосредоточусь как следует: в нашем роду магия давно уже угасла, остались жалкие крохи былого… Что до ключа и подобных вещей, то я не вижу ничего подобного, ведь в моих жилах нет ни капли крови Короля-чародея.

— Какого еще короля? — не поняла я.

Мне было страшно: слабый огонек высвечивал профиль Ирранкэ, и сейчас он казался каким-то… сказочным пришельцем из других миров, таких, куда человеку лучше не то что не ступать, а даже и не заглядывать!

А ведь так оно и есть, пришло мне на ум. Он же побывал в чертогах фей, и как знать, что в нем осталось от прежнего Ирранкэ?

— Я же рассказывал, — сказал он негромко. — Когда-то давным-давно в другом мире люди сумели избавиться от фей. Это была жестокая битва, и продолжалась она не один год, не один век. Король-чародей… никто не знает, существовал ли он в самом деле или это просто легенда. Но если верить ей, он был сыном королевского бастарда и женщины, которая очень сильно насолила феям и которую они похитили и обратили в животное.

Ирранкэ помолчал, потом продолжил:

— Он родился в чертогах фей и, помимо королевской крови, получил дар видеть невидимое, говорить со зверями и даже летать… Когда отец освободил их, а сын вырос, он сделал все, чтобы уничтожить проклятое племя огнем и холодным железом, как завещали ему родители, и не только на своей родине — потомки его шли все дальше и дальше, по следам беглянок. И с тех пор во многих мирах рождаются дети этой крови, порядком разбавленной, но…