– Да, идем, – кивнул Грегори и одним слитным движением поднялся на ноги, потянулся, как кошка, встряхнулся и подал мне руку. – Смотри под ноги.

– Тут нужно порхать, как бабочка, чтобы никого не задеть, – удрученно ответила я, глядя на роящиеся вокруг искры. – Жаль будет невзначай растоптать кого-нибудь…

– Мы каждый день их топчем, – напомнил Грегори, – и… Гляди-ка!

Я удивленно вздохнула: искорки вдруг расступились, обнаружив узкую тропинку, и по ней мы и двинулись к дому.

В одном из оврагов я оскользнулась на мокрой траве и съехала по склону, а пока Грегори ругательски ругал мою неуклюжесть и свою невнимательность, увидела вдруг под корягой удивительный цветок. Я не видела возле него духов, но сам он светился в ночи как диковинная свеча, и я невольно протянула к нему руку.

– Можно? – шепотом спросила я невесть кого, и старое дерево надо мной ответило мне согласным вздохом, а кружащиеся вокруг искорки завились громадной спиралью, когда я сорвала цветок. Едва успела – Грегори закинул меня на плечо, проворчав, что так всяко будет быстрее! – Спасибо…

– Это ты кому?

– Лесным духам, – ответила я, украдкой глядя на небольшой цветок, сияющий золотом, который целиком скрывался в моей ладони. – Они помогли, не то я могла бы свернуть шею в этом овраге.

– Я недоглядел, – неожиданно сказал он и добавил, оглядевшись: – Благодарю, лесные духи, за мою…

Он умолк, не назвав имени, и правильно сделал. Мало ли, кто еще мог оказаться поблизости!

Лето шло своим чередом: грозы уже отгремели, поспела земляника, малина, а кое-где в парке обнаружились колючие кусты крыжовника и смородина, на удивление крупная и душистая. Из лесу слуги корзинами носили спелую ежевику и ходили с синими губами, потому как удержаться и не есть ягоды прямо с куста не могли. В корзины, поди, попадала одна ягода, а в рот – три!

Впрочем, и вишню уже можно было собирать. В этом году она удалась, сказала Роуз, помешивая душистое варенье, совсем как прежде, а то измельчала, в рот не возьмешь, до чего кислая, да и мякоти совсем не стало – кожица да косточка. А тут, видно, в ответ на заботу деревья отблагодарили урожаем! Да и дождей, и солнца было достаточно, чтобы ягода налилась как следует и хорошо вызрела…

Все было бы хорошо – даже роза прекратила ронять лепестки, и Грегори повеселел, – да только из дома вот пришли дурные вести. Я, когда прочла письмо, глазам своим не поверила: Манфред писал, что Летти пропала из обители! Я могла допустить, что своенравная девчонка сбежала, не желая идти замуж – жениха ей Манфред нашел, и свадьбу назначили на осень, – но как? Дверь, писал брат, была закрыта изнутри на задвижку, окно тоже закрыто, да и помнила я эти окошки, больше похожие на бойницы – даже небольшого росточка стройная Летти вряд ли бы протиснулась сквозь такое! Впрочем, при желании и смогла бы, но не прыгала же наземь? Спальни богатых воспитанниц не на первом этаже, потолки в обители высокие, до земли неблизко… Спустилась по веревке? Так не было никакой веревки, и цветы под окном (клумбы, взращенные стараниями воспитанниц, славились на всю округу) оказались не примяты. Перескочила на дерево и спустилась по нему? Так не белка же она, право слово! Да и из деревьев, писал Манфред, там поблизости лишь куст сирени, который мог бы смягчить падение, но ветви на нем целехоньки, а Летти, если бы прыгала в него, непременно пересчитала бы все сучки… Оставалось только предположить, что племянница превратилась в утренний туман и просочилась наружу сквозь щель в окошке или замочную скважину! Собаки след не взяли, хоть Манфред заплатил за лучших нюхачей в округе… Летти не видел никто, а она девушка красивая, да и платье воспитанницы должно было привлечь внимание.

Возможно, у нее был сердечный друг, о котором не знал ни ее отец, ни сестры, ни я? О планах Анны и Дианы я ведь тоже не знала… Мог он устроить побег? Думаю, при желании мог, и тогда Летти должна скоро объявиться. Либо не очень скоро: она ведь несовершеннолетняя, без согласия отца замуж выйти не может… Впрочем, это устроить не так сложно, были б деньги. А может, она рассчитывает на то, что, явившись с повинной головой к Манфреду, получит прощение и благословение? «Вожжей она получит, – мрачно подумала я, зная характер брата. – А ее кавалер как бы за решетку не угодил за совращение и похищение девицы. Впрочем, если он знатен и богат, то просто откупится…»

Я поежилась от дурного предчувствия, а когда сообразила, что насторожило меня в письме Манфреда… Сирень, значит, и утренний туман! Известно, во что превращаются феи! Но только если это впрямь дело рук той, о ком я подумала, то… зачем ей Летти? Что она затеяла? Станет шантажировать меня жизнью племянницы или придумает что-нибудь похуже?

Говорить об этом Грегори мне не хотелось: только-только он, казалось, избавился от постоянной тревоги – пусть не совсем, но хоть не впадал в уныние. Характер его, конечно, лучше не стал, Грегори по-прежнему оставался вспыльчивым, а перемену его настроения предсказать было крайне сложно, но в последнее время он пребывал в недурном и, я бы даже сказала, игривом расположении духа!

Он, конечно, и так понял бы, что я получила дурные вести, но я могла солгать, к примеру, что давно нет вестей от Майгеля… хотя нет, о таком лучше не говорить, чтобы не накаркать! Да он все равно дознался бы правды: отправил бы того же Хаммонда навести справки, и хороша бы я была со своим неуклюжим враньем… Придется сказать правду, но… не всю. Да, Летти пропала, но скорее всего сбежала с каким-то ушлым малым. А про сирень я упоминать не стану, только и всего. Что уж там задумала фея, даже представить не могу, противопоставить ей нечего, поэтому остается только ждать и уповать на то, что ее извращенный разум не измыслит такого, от чего пострадает и Грегори, и Летти. Я даже не могла понять, за кого из них больше переживаю!

Но как же фея забрала Летти, если это и впрямь была она? Вернее, как обманула, что посулила? Не знаю, можно ли забрать человека против его воли, да еще из обители… Хотя кто разберет, может, имя Создателя для фей – пустой звук! Скорее всего так и есть: дух сирени ведь говорила, что феи явились на эти земли задолго до людей, когда ни о каком Создателе еще и не слыхали. Вдобавок он был человеком… Ну, прямо скажу, не совсем обычным, если верить Книге Странствий, но все же людского в нем было куда больше, чем в древних богах, которых почитали до его Пришествия! То есть, вернее сказать, Путешествия, потому что Создатель на самом деле мир не создавал, а просто заглянул сюда ненадолго (по его меркам, конечно), чтобы поглядеть и подправить кое-что на свой вкус. А может, подумалось мне, он тоже был кем-то вроде фей, явившихся невесть откуда? Впрочем, это были вовсе уж кощунственные мысли, хотя Грегори, возможно, они понравились бы… Но упоминать при нем фей не стоило, это уж точно!

Дойдя до яблонь, я поздоровалась с ними, но они отчего-то не ответили. Я же взглянула на гнущиеся под тяжестью яблок ветви и подумала, что нужно подпереть их как следует, чтобы не поломались под этаким урожаем.

Я уж было прошла мимо, но тут меня окликнула старая яблоня.

– Возьми-ка, – сказала она. Лица ее я не могла толком рассмотреть в листве, но голос показался мне довольным. – Первое поспело. Нарочно для тебя берегла, на самой макушке, к солнцу поближе…

Прошелестев листвой, в мои подставленные ладони свалилось большое румяное яблоко.

– Я самая ранняя, – хихикнула старуха. – Меня уж скоро можно будет обирать, а остальные осени подождут. А я уж уморилась, давно такого урожая не бывало! И остальные притомились…

– Спасибо, – улыбнулась я.

Яблоко было тяжелым, прохладным, словно и не висело только что на самом пригреве, и так и просилось в рот! Я не знала этого сорта, видно, он был очень старым, ну тем интереснее узнать, каково оно на вкус…

– Ешь на здоровье, – качнула ветвями яблоня и умолкла, только ветерок едва заметно шумел в ее кроне.