Они обменялись несколькими десятками ударов в ледяной воде озера. Хотя Чу Ваньнин сдерживал свою истинную мощь, но то, как Мо Жань проявил себя в борьбе с ним, превзошло все его ожидания.

Золотая Тяньвэнь и алый Цзяньгуй будто бы танцевали только им известный причудливый танец. Свист ветра, мелькание теней и ярких вспышек. Эти ивовые лозы пробудили к жизни и заставили бушевать некогда спокойные воды. Золото и кармин переплелись, как любовники, не желающие расставаться. Их силы были равны.

Взгляд Чу Ваньнина был полон восхищения, но задыхающийся и измученный борьбой Мо Жань не заметил его.

Наконец, Чу Ваньнин сказал:

— Тяньвэнь, вернись.

Еще мгновение назад золотая лоза выглядела свирепой и безжалостной, но стоило ей услышать призыв хозяина, как вся ее ярость растаяла, как лед в родниковой воде. Замерцав, она послушно вернулась в ладонь Чу Ваньнина.

Грудь Мо Жаня вздымалась, пока он пытался выровнять дыхание. Цзяньгуй в его руке все еще потрескивал огненными всполохами. Через несколько мгновений у него подкосились ноги и он осел на землю. Его брови сошлись, а лицо отразило обиду:

— Сдаюсь! Сдаюсь! Этот недостойный ученик склоняется перед вами, Уважаемый Учитель! Пожалейте меня!

— Я же дал тебе фору в десять ударов.

Шельмец заскулил:

— Какие десять ударов? Вы нанесли мне минимум сто. Мои руки, о, мои руки, они же сейчас отвалятся! Эй, помогите кто-нибудь! — стонал он, сопровождаемый насмешливой ухмылкой Сюэ Мэна и сочувствующим взглядом Ши Мэя.

Чу Ваньнин спокойно взглянул на него и больше ничего не сказал.

Возможно, это была лишь иллюзия от бликов зеленых вод замерзающего озера, но уголки губ Чу Ваньнина, казалось, слегка шевельнулись, и его глаз коснулась легкая, почти невесомая улыбка. Это длилось всего мгновение, но вот Учитель уже отвернулся и посмотрел на поникшие ветви огромного дерева в центре двора. Лицо его было бесстрастно.

В ту ночь Мо Жань сидел в комнате для гостей. Пол комнаты был посыпан чистым белым песком, стены выкрашены в цвет морских волн, которые при помощи магии отражали движение вод озера и солнечные блики на них. Окно было приоткрыто, жемчужная занавеска мягко колыхалась на вечернем сквозняке. На столе стояла лампа из ночного жемчуга, которая придавала комнате тепло и уют.

В центре стояла большая морская раковина с мягким тонким атласным матрасом внутри. Мо Жань опустился на него и снова призвал Цзяньгуй. Он подержал его на весу, внимательно изучая все детали отделки. Может быть, Мо Жань и правда был слишком измучен, но не прошло и несколько минут, как он заснул с лозой в руках.

Лежащий на груди Мо Жаня Цзяньгуй пульсировал угасающим тусклым красным светом, как будто засыпая вместе со своим хозяином...

Мо Жань не знал, как долго он спал, но когда проснулся, первое, что он почувствовал, был ледяной холод, за которым немедленно последовала вспышка жгучей боли в запястье.

Он глубоко вздохнул и, держась за голову, медленно сел. Странная боль в запястье усиливалась по мере того, как сознание возвращалось к нему. С удивлением Мо Жань обнаружил порез на запястье, который уже покрылся запекшейся кровью.

Что происходит?

— Где я?!

Глаза Мо Жаня распахнулись.

Он оказался в темной и совершенно незнакомой каменной комнате с небольшим вентиляционным отверстием в потолке. Холодный свет озера проникал через него, едва освещая узкий каменный мешок: влажные, скользкие пепельно-зеленые каменные стены поблескивали в этом слабом свете.

Планировка помещения была довольно простой: с трех сторон каменные стены, с четвертой — алое сияние магического барьера. Единственным предметом меблировки была каменная кровать, покрытая соломой.

Он сам лежал на этом каменном ложе, скованный по рукам и ногам звенящими при каждом движении цепями. Но было кое-что и похуже: Мо Жань обнаружил, что его духовные силы заблокированы какой-то магией и он совершенно беззащитен. Его мысли лихорадочно метались, когда послышался скрип. Обернувшись, юноша увидел двух змееподобных слуг из поместья дракона.

— Вы! — взревел Мо Жань. — Вы — психи! Какого черта здесь происходит? Что вы задумали? Где мои спутники? Позовите Гоучэнь Шангуна! Эй, я с вами разговариваю!

Но сколько бы Мо Жань ни кричал и ни ругался, слуги не обращали на него внимания. Они внесли что-то завернутое в красный лисий мех и безо всякого выражения на лицах положили это на каменную кровать.

Мо Жань прорычал:

— Вы, мелкие угри...

— К чему так орать? — наконец презрительно бросил один из них. — У тебя же древесная духовная сущность, так что от тебя точно не убудет.

Другой тоже сально ухмыльнулся:

— Что там от него может убыть, скорее уж он получит больше, чем заслужил.

Мо Жань взревел от ярости:

— Зачем вы заперли меня здесь? Что притащили ко мне в кровать?

— Что притащили? — отозвался один.

— Человека, которого ты любишь, конечно… — добавил другой.

Пальцы Мо Жаня похолодели:

— Там Ши Мэй?

Змеелюди не ответили, только усмехнулись:

— Вы двое созданы друг для друга, поэтому сегодня будете любить друг друга. Когда все будет сделано, узнаешь, почему Бог пошел на такие хлопоты ради тебя.

Сказав это, они ушли.

В комнате воцарилась мертвая тишина.

Скованный Мо Жань не мог пошевелиться. Перед глазами все плыло. Одна минута перетекала в другую, и невозможно было сказать, сколько прошло времени. Хотя он боролся изо всех сил, пока его запястья и лодыжки не стали кровоточить, освободиться так и не удалось.

Тяжело дыша, Мо Жань повернул голову и посмотрел на человека рядом. Тот был с головы до ног закутан в лисий мех, только одна длинная прядь черных волос выбилась из рыжего плена. Юноша уставился на эту прядь волос, и сердце сорвалось в бешеный ритм от паники и возбуждения.

Он не знал, почему этот безумец Гоучэнь Шангун устроил все так, чтобы он мог дать волю своей звериной страсти по отношению к Ши Мэю…

Стоило ему подумать об этом, как он почувствовал тошноту. Было кощунством даже в мыслях осквернять этого прекрасного человека.

Мо Жань, тяжело дыша, уставился в потолок. Он задыхался, словно на его груди лежал камень. Он так долго тосковал и мечтал об этом, но теперь, когда шанс представился, чувствовал себя совершенно потерянным.

Тысячи мыслей пронеслись в голове. Первоначальное плотское возбуждение постепенно угасло, и он смог успокоиться.

Что бы ни задумал Гоучэнь Шангун, ничего хорошего для них это не предвещало. Одно дело, если бы его планы касались только его самого, но зачем было втягивать в это Ши Мэя?

Более того, все должно было произойти по чужому замыслу, а не по взаимному желанию, ведь Ши Мэй точно не хотел этого. Хотя Мо Вэйюй был подонком, но он всегда пытался защищать людей, которые ему нравятся, а не причинять им боль. Поэтому, независимо от того, какие методы Гоучэнь Шангун использует, чтобы добиться желаемого, он, Мо Жань, не будет принуждать Ши Мэя.

Долгое время прошло в молчании, прежде чем человек рядом с ним наконец проснулся и зашевелился. Мо Жань поспешно повернул голову и хрипло позвал:

— Ши… — второе слово он поспешно проглотил прежде, чем оно выскользнуло из его рта. Горло свело. Сглотнув, Мо Жань выплюнул совсем другое:

— ...Учитель[41.1]?

«Учитель?»

Еще мгновение назад он был уверен в своих убеждениях и тверд в желании сопротивляться похоти. Но стоило ему видеть лицо в меху, все его благие намерения растаяли, как туман под солнцем. Все стены, которые он так старательно возводил вокруг своего внутреннего зверя, рухнули, превратившись в щебень.

Куда только делись все эти красивые слова о благородстве и том, что он никогда не использует свое преимущество, не осквернит того, кто этого не желает...

Вот это пощечина так пощечина.