Чу Ваньнин все еще спал. Мо Жань поставил кашу и пакет с жареными пампушками на стол. Подойдя к кровати, он долго смотрел на него сверху вниз.

Внезапно хорошо знакомое чувство проникло в его сердце.

Поза спящего Маленького Учителя... почему это так напоминает ему кого-то?

Но Мо не мог вспомнить ничего конкретного, за исключением неясного впечатления от того, что когда-то что-то похожее он видел. Кто-то точно так же лежал, свернувшись калачиком на кровати и подложив руки под щеку. Но кто это был?

Пока он стоял в оцепенении, Чу Ваньнин проснулся.

— Ты... — Чу Ваньнин приподнялся на постели и увидел человека рядом с кроватью. Его глаза широко распахнулись. — Мо Жань?

— Я уже столько раз просил тебя называть меня старшим братом, — Мо Жань взъерошил его волосы, а затем потрогал лоб, чтобы проверить температуру. — Жар спал. Вставай. Тебе нужно поесть что-нибудь.

— Поесть что-нибудь... — ошеломленно повторил ребенок на кровати. Его растрепанные, выбившиеся из аккуратного пучка волосы, делали миловидное личико еще более очаровательным.

— Как твой старший брат может не волноваться за тебя? Я встал пораньше, чтобы сходить и купить тебе завтрак. Ешь, пока не остыло.

Чу Ваньнин слез с постели и, как был, в своем белом нательном белье, подошел к обеденному столу. На свежем листе лотоса лежали поджаренные нежные и хрустящие мясные пампушки, посыпанные сверху зеленым луком и черным кунжутом. Рядом стояла маленькая чашка горячей жидкой рисовой каши с плодами лунъяня[61.4] и цветами османтуса, которую при приготовлении кипятили до тех пор, пока рис не стал мягким и клейким.

龙眼桂花粥 lóngyǎn guìhuā zhōu — османтусовая каша с лунъянем: каша из клейкого риса с цветами османтуса и плодами лунъяня; обладает тонизирующим эффектом, используется как вспомогательное средство для интоксикации организма.

Известный своей решительностью старейшина Юйхэн, внезапно выказал признаки неуверенности:

— Для меня?

— А?

— Это все... ты купил для меня?

Удивленный Мо Жань кивнул:

— Конечно.

Он посмотрел на полное сомнений лицо Чу Ваньнина и улыбнулся:

— Ешь быстрее, а то остынет.

Чу Ваньнин жил на Пике Сышэн в течение многих лет. Хотя все уважали его, но из-за холодности и скверного характера никто не хотел даже есть с ним, не говоря уже о том, чтобы приготовить для него завтрак. Конечно Чу Ваньнин не хотел признавать этого, но, когда ему приходилось наблюдать, как его ученики заботятся друг о друге, он не мог не чувствовать зависти в своем сердце. Так что он просто молча смотрел на горячие баоцзы и миску с кашей на столе перед ним.

Увидев, что ребенок сидит на маленьком табурете, уставившись на еду перед собой, но так и не притронулся к палочкам для еды, Мо Жань подумал, что у него нет аппетита, поэтому спросил:

— В чем дело? Слишком жирно для тебя?

— …

Чу Ваньнин оглянулся на него, покачал головой, взял ложку и зачерпнул кашу. Он долго дул на нее, прежде чем пригубил. В прошлом, когда элегантный и бесстрастный мастер Чу ел кашу подобным образом, это выглядело бы очень изящно и манерно. Однако сейчас это был малыш, который выглядел довольно неловким и даже жалким.

Мо Жань все неправильно понял и сказал:

— Тебе не нравится лунъянь? Тогда просто отложи его в сторону. Все нормально.

— Нет, — лицо младшего брата не отражало практически никаких эмоций, но когда он снова посмотрел на Мо Жаня, взгляд его темных глаз потеплел. — Мне все нравится.

— Ох… ха-ха, это хорошо. Я уж подумал, тебе не нравится такое есть.

Чу Ваньнин наклонился и спрятал глаза за густой завесой ресниц. Он повторил низким голосом:

— Мне все нравится. В прошлом никто так не заботился обо мне, — сказав это, он поднял глаза на Мо Жаня и серьезно добавил, — спасибо тебе, старший брат.

Мо Жань не ожидал, что он так отреагирует, и не знал, что сказать.

Он не был добрым человеком и не любил детей. Причина, по которой он так хорошо относился к Ся Сыни, заключалась в том, что он чувствовал, что, несмотря на его нежный возраст, способности этого ребенка были выдающимися. Одно это стоило того, чтобы завязать знакомство.

Однако в противовес его расчетливому сердцу этот ребенок отнесся к нему со всей искренностью. Услышав слова этого Маленького Учителя, он почувствовал себя очень неловко. Махнув рукой, чтобы отсечь дальнейшие изъявления благодарности, Мо Жань спросил:

— Неужели никто не покупал тебе завтрак раньше?

Чу Ваньнин бесстрастно кивнул.

— Неужели ученики старейшины Сюаньцзи не заботятся друг о друге?

— Я не часто встречаюсь с ними, — ответил Чу Ваньнин.

— А до того как ты стал учеником? Дома, разве твои родители не... — Мо Жань замер на полуслове.

У кого из родителей хватило бы духу оставить этого нежного малыша с чужими людьми, просто ради того, чтобы он мог попрактиковаться, а затем никогда даже не навещать его? По-видимому, жизненный путь Ся Сыни был таким же, как у Ши Мэя и у него самого.

Чу Ваньнин дожевал кашу и спокойно сказал:

— Мои родители бросили меня, других родственников я не знаю. Нет никого, кто мог бы заботиться обо мне.

Мо Жань не произнес ни слова, он долго молчал, потом вздохнул. Он подумал, что в своем сердце всегда неплохо относился к этому ребенку, и на это были причины. Во-первых, его способности и навыки были просто потрясающие, во-вторых, он всегда сохранял спокойствие, в отличие от других вечно ноющих детишек. Но Мо Жань точно не хотел, чтобы Ся Сыни повторил его судьбу.

Он смотрел на маленького брата перед собой и не мог не вспомнить тягостные и полные горечи годы своего неприкаянного детства. Как будто его раненная душа умылась кровью, когда от мысли об их схожести Мо Жаня захлестнуло сострадание и чувство сопричастности. Вдруг он сказал:

— Раньше никто не беспокоился о тебе, но это в прошлом. Сегодня ты назвал меня старшим братом, и с этого момента я буду хорошо заботиться о тебе.

Чу Ваньнин выглядел так, будто был удивлен его словами. Через некоторое время он улыбнулся и сказал:

— Ты хочешь заботиться обо мне?

— Ну да. В будущем, если ты останешься рядом со мной, я буду лично тебя обучать методам духовного развития и техникам владения мечом.

Чу Ваньнин с трудом сдержал смех.

— Ты хочешь обучать меня духовным практикам и владению мечом?

Мо Жань неправильно понял выражение его лица и почесал в затылке:

— Не смейся надо мной. Я знаю, что ты хорошо справляешься и сам, но ты все еще слишком молод, поэтому тебе нужно многому научиться. У старейшины Сюаньцзи много учеников, он не может заботиться о вас всех одинаково. Что плохого в том, что ты чему-то научишься у меня? Я, может, и не так хорош, но, по крайней мере, мой наставник — лучший мастер в мире смертных.

Чу Ваньнин долго молчал, а затем сказал:

— Я никогда не смеялся над тобой. И я... я думаю, ты очень хороший.

В прошлом, он никогда не смог бы сказать это вслух. Однако сейчас, когда его тело стало меньше, даже его характер стал более мягким. Как будто эта его нежная сторона долго пряталась в темноте, и только сейчас он, наконец, мог снять эту маску черствости и высокомерия.

Однако и Мо Жаню впервые за две жизни кто-то сказал, что он «очень хороший». Хотя это похвала была от маленького ребенка, он был смущен, ошеломлен и сбит с толку. Мо Вэйюй тоже годами носил непробиваемую маску, но стоило этим словам прозвучать, как она разлетелась на мелкие кусочки. Юноша покраснел и начал бормотать себе под нос:

— Я... я… хороший... очень хороший. Я, правда, хороший для тебя? Надо же…

Внезапно пришло смутное воспоминание: когда он был ребенком, то очень хотел быть хорошим человеком.

Однако в то время его скромное, но нежное желание было из того же разряда, что «когда вырасту, хочу, чтобы сестра Ли стала моей женой», «когда я заработаю достаточно серебра, хочу покупать блины с кунжутом каждый день», «если каждый день на моей тарелке будет два куска мяса в красном соусе, значит больше мне не о чем мечтать». Однако все эти скромные мечты, в конце концов, унесла бушующая метель.