– Я испугалась.

– Чего там можно было испугаться? – изумился Фома, и мы, тоже не понимая причин ее страха, посмотрели с ожиданием на нее.

Проведя еще несколько параллельных линий, она выкинула палочку и ответила почти плача:

– Там была мышь, и она на меня прыгнула. Потом что-то укусило меня за пальцы и повисло, потом за другую руку, это было неожиданно и больно. Я подумала, что мыши напали на меня. – В ее голосе слышались слезы, она вздохнула и замолчала, но это продолжалось недолго. Ганга подняла глаза и обрушилась на Фому: – Ты, шарныга мелкая, зачем накидал мышеловок по повозке?

– Так они сухари жрут, спасу нет, вот я и поставил мышеловки и еще капкан, если норники[60] залезут. Я в углу поставил, где припасы. Ты зачем туда полезла? – перешел он в атаку.

– Хотела отгородить себе место. Мне спать негде.

– А спросить, где можно лечь спать, тебе было трудно? – вступил я в разговор в воспитательных целях. – А если бы там был мой домовой, которого ты увидела в прошлый раз?

– Какой домовой? – Она посмотрела на меня со страхом.

– Страж повозки. А ты, Фома, почему не сказал, что у нас появились мыши? Эту проблему я мог решить без капканов и мышеловок. – Я строго посмотрел на орка. – Значит, так, я вижу, что безделье на вас плохо влияет, поэтому ввожу дежурные смены и новые обязанности. Ганга, ты готовишь и моешь посуду. Фома, на тебе дальняя разведка пути. Гради-ил, на тебе охрана каравана из двух повозок. Сегодня первая смена дежурства твоя, Ганга, ночная Фомы, а утренняя Гради-ила.

– А ты что будешь делать?! – возмутилась норовистая дочь степи.

– На мне самое трудное – общее руководство, – вздохнул я, показывая им, какую тяжелую ношу пришлось взвалить на себя. – У меня есть место у магистра в повозке, свою повозку отдаю тебе, Ганга.

– Нет! – испуганно вскрикнула она. – Лучше я к магистру. – И жалобно посмотрела на Луминьяна. – Можно?

Тот погладил ее по голове, поцеловал в лоб и, умильно скорчив побитое лицо, проговорил с нежностью:

– Конечно, дочка.

Лежа в повозке и уже засыпая, я услышал ворчание Шизы.

– Жулик, – сказала она, – и лентяй, даже девушку заставил службу нести.

– Ты еще жуликов не видела, детка. Чего стоит один прапорщик Нечипуренко, – вспомнил я деятельного техника-оружейника из вертолетного полка. Вот это комбинатор, умудрился машину колпачков с НУРСов продать. Я тихо засмеялся.

– Что за история? – Шиза была любопытна, и поймать ее на крючок очередного рассказа о Земле было раз плюнуть.

– Был у меня знакомый прапор, хохол из Чернигова. Мы часто друг другу помогали, я ему… В общем, не важно. Короче, в дукане он однажды увидел защитный пластмассовый колпачок от ракеты и просто спросил: «Еще такие есть»? Дуканщик встал в стойку и спрашивает: а сколько надо, шурави? «Много, но пока возьму ящик». Просто так, ради смеха сказал. Но через неделю его солдаты стырили ящик колпачков и спрятали на шишиге[61]. Нечипуренко обалдел, когда увидел в ящиках ракеты без колпачков. Проведя дознание, прапор понял, что его бойцы хотят загнать эти нурсики дуканщику. Природная сметка украинского прапорщика просто потрясает. – Я уже стал ржать. – Тот сразу смекнул, как можно провернуть сделку века. Ящик отвезли в дукан и продали. На следующий день Нечипуренко купил его, не торгуясь, втридорога и заказал уже машину колпачков. Собрал все, что были у него, забрал у соседей, и его бойцы отвезли товар в дукан и продали. Вот так-то, – закончил я свой рассказ.

На некоторое время установилось молчание, которое прервал растерянный вопрос Шизы:

– Я не поняла, зачем он покупал ящик колпачков, если они у него были? А потом продавал? Глупость какая-то.

– Слушай внимательно, детка, – рассмеялся я. – Прапорщик продал, считай, воздух или мусор, если хочешь, что выбрасывали. Он заинтересовал хозяина лавки, что ему нужен этот товар, и через солдат продал машину колпачков, хозяин думал, что тот приедет за ними, но Нечипуренко там больше не появился.

Шиза замолчала, переваривая услышанное, а я уснул.

Нижний слой. Замок Цу Кенброка

В тронный зал вошел, согнувшись пополам, демон-распорядитель, распластался на каменном полу и остался лежать, ожидая милости или гнева своего господина. Рядом с князем, возле трона стояла княгиня Листи. Сидеть ей не полагалось, и она часами простаивала рядом с мужем. Ее сердце было пусто, Цу Кенброк был черств на чувства и груб в постели. Она стала понимать, что ему нужен наследник, а не она. Подруги отдалились от нее, воины были отправлены нести службу на стенах. Листи осталась одна, наедине со своими горькими чувствами и тоской от безысходности. Все чаще она вспоминала Граппа, и все сильнее горечь от разрыва с ним наполняла ее.

– Встань! – милостиво разрешил князь.

Демон поднялся и, избегая смотреть в глаза правителю, стал говорить:

– Властитель, к нам обратились два отряда воинов вашего соперника и хотят присягнуть вам на верность, с ними один владыка и две повелительницы.

Князь задумался. Две терты[62] воинов это хорошо. Но что заставило их уйти от своего господина? Нет ли здесь подвоха? До него доходили слухи, что его соперник неожиданно почернел и стал невероятно жесток. Он стал приносить жертвы, прославляя мифического Кураму, и режет поголовно рабов и провинившихся демонов. Но в то же время в пограничных стычках его войска неожиданно оказались сильнее войск Цу Кенброка и разгромили несколько его отрядов. Эти стычки происходили всегда, но дальше локальных боев дело не доходило. Ни тот, ни другой не хотели истощать себя перед великим переделом.

– Что ты скажешь по этому поводу? – обратился князь к старому демону.

– Они боятся, господин. Рабы заканчиваются, и много демонов уже пошло под нож. Ваш враг обезумел и не разделяет своих и чужих. Если вы примете этих перебежчиков, то другие тоже согласятся перейти к вам. Не похоже, чтобы это была ловушка. За все время, что враг почернел, он не придумал ничего хитрого. Заперся во дворце и приносит жертвы. Думаю, их нужно принять, господин. Но отправить на другую границу. А владыку и повелительниц разделить по гарнизонам.

Князь согласно кивнул:

– Пусть так и будет.

Когда демон, пятясь задом, вышел, Цу Кенброк поднялся и, не глядя на Листи, бросил:

– Следуй за мной.

Они прошли длинными пустыми коридорами, спустились в подвал и прошли в тюремный блок. Здесь Листи еще не была. Она оглядывала стены, выложенные из грубого камня, камеры, в которых лежали, сидели, были подвешены и стонали заключенные. Князь шел, не глядя по сторонам. Перед ним стража раскрыла небольшие двери, и он, согнувшись, вошел в тускло освещенное помещение. Листи вошла следом, огляделась и вздрогнула. На столбе висела окровавленная Лерея. Ее голова свисала, а вместо ступней и кистей рук были обрубки. Но она была еще жива и испытывала сильнейшие муки.

Листи бросилась к своей подруге. Но сильная рука князя вцепилась ей в волосы, больно дернула и вынудила княгиню встать на колени.

Цу Кенброк опустил рогатую голову, и в его глазах запылал гнев.

– Чтобы стать настоящей княгиней, ты должна отринуть свои прежние привязанности и стать всецело преданной мне. Это шпионка. Значит, она враг. Если она тебе друг, то ты мой враг. Она молчит, – Цу Кенброк задумчиво смотрел на Лерею, – а я должен знать, где твой бывший любовник.

– Ты отпустил его, зачем он тебе? – не вставая с колен, спросила Листи. – Лерея моя подруга и никогда не предавала. За что ты ее мучаешь?

Лерея, услышав свое имя, с трудом подняла голову. Усмешка тронула ее губы.

– Эту новую родину ты приготовила для сенгуров, Великая Мать? – Она закашлялась, и силы оставили ее.

Листи вырвалась, оттолкнула руку князя и попыталась броситься к потерявшей сознание сенгурке. Но свистнул хлыст, и сильнейший удар по спине опрокинул ее на пол. Потом сапог с острым каблуком наступил ей на спину, и сверху раздался равнодушный голос князя: