Когда знатного сеньора казнили за измену, его владения и вообще вся собственность всегда отходили к короне. Владения Шарля де Мелюна составляли непосредственно город Мелюн и окружавшее его графство Монфор. В соответствии с древним неоспоримым феодальным правом Людовик конфисковал их, однако недолго удерживал за собой. Он вообще никогда и ничего не откладывал и не копил просто так, ради обладания, как такового — скупость всегда вызывала в нём отвращение. Чёрт побери, всем, что тебе принадлежит, должно пользоваться, пускать в оборот! И он не замедлил воспользоваться поместьями покойного графа.

Вскоре после возвращения короля в Париж Анри Леклерка внезапно призвали ко двору. Гонец, привёзший повеление, нашёл его в арсенале, в пороховой комнате — одетого в кожаный передник, покрытого сажей и окутанного едким дымом. Анри осторожно перемешивал щепотку пороха с ещё меньшим количеством какого-то другого порошка, похожего на пыль зелёного цвета. Рядом стоял подмастерье и прикрывал рукой медленно тлеющую спичку. Комната была заполнена резким, неприятным запахом самородной серы.

— Имею ли я честь говорить с кавалером де Леклерком, генералом артиллерии его величества наихристианнейшего короля Франции?

— Именно с ним, — улыбнулся Анри. Сомнения гонца были ему вполне понятны, — но вам лучше отойти немного назад, молодой человек.

— Они испытывают новое взрывчатое вещество, — прошептал подмастерье, придав своему лицу то страшное и в то же время таинственное выражение, каким посвящённые в техническую премудрость любят пугать невинных профанов, — оно будет зелёным, а вы ведь понимаете, что это значит... — он возвёл очи долу и перекрестился спичкой, оставляя в воздухе эфемерный дымовой крест.

В этих словах было что-то зловещее, почти роковое.

— Господи спаси и помилуй нас! — пробормотал гонец.

— Тихо вы оба!

— Мне было велено доставить приказ немедленно, — нервно начал гонец, — дело не терпит отлагательств.

— Это дело тоже не терпит отлагательств, — оборвал его Анри. Он высыпал всю смесь длинной тонкой линией на каменный верстак, с великим тщанием следя за тем, чтобы в ней не было разрывов, затем смел случайно отлетевшие в сторону крупинки и вытер ладонь о волосы. Именно из-за этой привычки Анри постоянно распространял вокруг себя тот сомнительный аромат пороха, который ощутил некогда принц де Фуа.

— Теперь подай мне спичку, — приказал Леклерк.

Подмастерье, который боялся, что его заставят самого поджигать неиспытанную смесь, с радостью уступил эту честь хозяину и проворно отскочил к двери. Анри поднёс спичку к гремучей полоске на верстаке; ослепительный, мощный язык пламени вспыхнул на одном её конце и стремительно понёсся к другому, пожирая на своём пути весь порошок.

Огонь оставил после себя слишком много дыма, и потух он слишком быстро, но взрыва не произошло, и пламя было зелёным, чисто, безупречно зелёным! «Чудесно, чудесно!» — бормотал Анри. Вот что можно будет использовать в качестве сигнала, который солдат увидит и которому последует, нужно только объяснить ему предварительно, что он означает. То был первый шаг к тому, что он задумал и поклялся себе выполнить — к новой системе команд, подаваемых на расстоянии на поле битвы. Как жаль, что он не изобрёл её до Монтлери!

Комната была довольно тесная, и Анри пришлось покинуть её, так как густые пары, заполнившие всё пространство, могли оказаться ядовитыми. Секрет зелёного пламени объяснился просто — так горела ржавчина, соскобленная с выветрившейся меди — такую время от времени снимают с протёкших церковных крыш. Королю будет приятно узнать, что даже этой никуда не годной вещи удалось найти применение.

Гонец и подмастерье уже ждали его на улице.

— Ну, что у вас, молодой человек?

Королевский герольд изложил суть повеления быстрее и менее напыщенно, чем обычно, опасливо оглядываясь на пугающее, окутанное дымом здание арсенала. Генералу Леклерку предписывалось тотчас, в тот же день, предстать перед особой его королевского величества.

— При полном параде, — многозначительно добавил посланец.

Анри, опьянённый успехом своего опыта, ухмыльнулся.

— Не волнуйтесь, любезный, я умею носить и придворные одежды, — он махнул своим кожаным передником в сторону несчастного гонца, — а теперь ступайте прочь, пока я не созвал своих чертенят и не приказал сварить вас в котле с глинистым раствором.

Гонец в жизни не слыхал о глинистом растворе, но варить заживо было распространённым способом казни, и генерал Леклерк, которому подвластна вся эта мрачная, адская область мироздания, был вполне похож на человека, который забавы ради швыряет неопытных герольдов в свои огромные кипящие котлы.

Удирая со всех ног, уже с безопасного расстояния, гонец прокричал:

— Без шляпы, без меча, без перевязи и без шпор!

— Вот как? — переспросил Анри. Чем он провинился. За что его наказывать. Хотя оставаться в шляпе в присутствии короля дозволялось только старым друзьям и знатнейшим вассалам, ему это право давно было даровано. Анри Леклерк не был знатным сеньором, но он был старейшим другом Людовика. Меч был обычным дополнением к одежде, что же касается шпор, то Анри носил их с тех пор, как его господин пожаловал ему дворянство ещё в Дофине.

Герольд умчался, продолжая что-то кричать на ходу, и Анри всецело поглощённый этими мыслями, принуждён был спросить у подмастерья:

— Что он сказал в самом конце?

— Он сказал, что вам надлежит взять с собой её милость и кавалера Жана.

— Её милость? Кавалера Жана?

— Он так сказал.

— Людовик всегда ставит меня в тупик, — вздохнул Анри. Но по его чумазому лицу уже расплылась широкая улыбка, и он больше не страшился, что его ждёт наказание, — что бы он ни делал, это всегда является неожиданностью. Перед тем как раскрыть свои намерения, ему непременно нужно ошеломить.

Если бы Оливье Лемальве был советником Анри Леклерка, а не короля, он, вероятно, заметил бы, что это — одна из характерных повадок пауков.

Двор Людовика никогда не мог сравниться пышностью с бургундским. И потому, естественно, ему было чуждо бургундское расточительство, особенно теперь, когда из королевской казны тайная струйка текла на вражескую территорию, подогревая недовольство, раздувая тлеющие угли мятежа, что в конечном итоге, Людовик это твёрдо знал, — выльется в настоящую гражданскую войну. Король смотрел на эти траты так же, как на кольцо, пожалованное Сен-Полю, и на прощение, дарованное ему же, — как на займ, а не как на подкуп. Займом были в его глазах и все последние прощения и награды непокорным вассалам — займом, который в один прекрасный день окупится. Французский двор не утопал в роскоши, но и не ходил в лохмотьях, ибо король осознавал всю важность внешнего блеска власти в глазах народа.

Итак, в тот же день, когда Анри приблизился к трону, на котором восседал Людовик, он оказался в великолепном обществе знатнейших дам и кавалеров страны, в орденах и горностае, в баронских коронах и цепях королевских советников. Герцог Беррийский держал за монарха его скипетр.

Принц де Фуа находил странным, что этой чести удостоен тот, кто совсем недавно возглавлял Лигу общественного блага: но король никогда и ни с кем не обсуждал подобных вещей. Фуа казалось, что герцог Беррийский алчно пожирает скипетр глазами — «как деревенский чурбан — суповую кость!» — бормотал старик про себя.

Жан и госпожа Леклерк стояли рядом с принцем, который уже перестал носить повязку на руке, хотя Оливье, пользовавший его, и предупреждал, что ещё слишком рано.

— Сегодня мне понадобится правая рука, чтобы держать меч, — отвечал крепкий старый вельможа.

Время обнажать меч, впрочем, ещё не пришло. Все взгляды были прикованы к трону и ведущей к его подножию узкой красной ковровой дорожке, по которой — без шляпы и меча — шествовал генерал Леклерк.

— Преклоните колени, — сказал ему Людовик.

Анри повиновался.

— Mon general, вы забыли вашу шляпу. Немногие из обладателей привилегии носить её при дворе оказались бы столь рассеянны.