На следующий день, когда дофин проснулся, он ничего не помнил. Он помнил только, что стал задувать свечу, а потом вдруг оказался в кровати, выспавшийся и посвежевший. Но в кровати он лежал один, а лицо Маргариты никак не было похоже на лицо счастливой невесты.

Королю, разумеется, пришлось обо всём рассказать.

— Людовик вообще какой-то странный, — пожал тот плечами. — Забудь о нём. Если тебе будет скучно, приходи к своему свёкру или найди себе какого-нибудь красивого стража и поезжай с ним на охоту. Только, пожалуйста, никому ни о чём не рассказывай. Я не могу допустить, чтобы твой отец забрал тебя обратно в Шотландию да ещё с десятью тысячами солдат в придачу. И к тому же тогда ты не сможешь стать королевой Франции.

— Это всё, что я должна испытывать, ваше высочество?

Он похлопал её по молодым крепким бёдрам, пользуясь своим положением свёкра.

— Ты — такая серьёзная девочка! В королевских браках есть свои маленькие проблемы, но ты к ним привыкнешь, а что может помешать тебе развлекаться и наслаждаться жизнью — разумеется, чтобы об этом никто не знал?

Она расплакалась.

— Я его боюсь.

— Брат Жан говорит, что у него это пройдёт. Лично я считаю, что он просто переел. У него до такой степени крепкий желудок, как у меня. Веди себя так, как будто ничего не произошло.

— Мне будет чрезвычайно трудно выполнять свои супружеские обязанности.

— Боюсь, что тебе придётся. Я просто убеждён, что королевский совет будет на этом настаивать.

— Пожалуйста, умоляю вас, не рассказывайте им ничего.

— Не буду. Если ты дашь мне слово.

— Я постараюсь. Я действительно постараюсь.

Она действительно старалась. Но вскоре дофин сам отказался от неё. Он чувствовал, что между ним и его невестой произошло что-то ужасное, однако Маргарита была слишком горда и слишком застенчива, чтобы рассказать ему об их первой брачной ночи, а брат Жан был слишком хорошим лекарем, чтобы посвятить принца во все детали. Что же касается самого короля, то он вообще избегал этого разговора, как избегал всего трудного или неприятного, особенно того, что напоминало ему о последних днях его отца Карла VI, когда тот уже впал в безумие; он был даже рад, что Людовик никогда не был с ним близок настолько, чтобы прийти к нему в трудную минуту и попросить совета. Однако всё же в течение нескольких месяцев, уступая настойчивым расспросам дофина, брат Жан кое-что рассказал ему. Живой ум и цепкая память принца помогли отчасти восстановить картину происшедшего: испуганное лицо Маргариты, её попытки скрыть свой страх при его приближении, привели его к выводу, что она относится к нему с равнодушием, если не с отвращением.

Принца стала снедать потребность хоть как-то выделиться, прославиться. И эта потребность горела в нём целых девять лет, не без последствий для Франции, до самой смерти Маргариты.

Людовик бросился в самую гущу войны, но не как его отец, с высокомерием обсуждавший с командирами какие-нибудь общие вопросы в глубоком тылу, — он бросился врукопашную с яростью и неистовством, сравнимой с неистовством любви. Частенько случалось, что противник, видя его тонкие ноги, полагал, что принца будет нетрудно вышибить из седла, но тут же оказывался на земле сам, — дофин оказывался слит с конём в единое целое. Многие опытные воины не могли правильно рассчитать расстояние, с которого принц может нанести удар, и в последние мгновенья жизни видели лишь блеск сабли в сильной и неестественно длинной руке. Да, это непоправимая ошибка — неправильно рассчитать дистанцию, с которой Людовик мог нанести смертельный удар.

Маргарита осталась одна в Туре, не имея никаких других дел, кроме вышивания, никаких других развлечений, кроме слушания странствующих музыкантов, и никакой компании, кроме королевы, которая уже привыкла к одиночеству. Вначале эта разлука переносилась легко, казалось даже, что она решает множество проблем. Но, когда миновал первый год, всё это стало довольно мучительным. «И где, — интересовался в своих письмах из Шотландии король Яков, — мои внуки?» Война против Англии шла чрезвычайно успешно, и он писал, что дочь не должна иметь предубеждений против укрепления союза с Францией. К этому времени даже король Яков знал, что она уже достаточно взрослая.

— Неужели мне суждено так и прожить всю свою жизнь? — спрашивала Маргарита.

Королева ответила:

— Я так и прожила.

— Нет, мадам, — улыбнулась Маргарита. Королева родила королю Карлу дочь и вот-вот должна была родить ещё одного ребёнка. — Ваш супруг иногда всё же появляется дома. Мой же только пишет мне письма.

— Я раньше всегда думала, что хорошо понимаю своего сына. А теперь и сама не знаю. Меня утешает только одно. Он бросил тебя, — слова её прозвучали неожиданно горько, — не из-за какой-нибудь дешёвой потаскушки! Слухи летят быстрее гонцов, дорогая моя, и, если бы дело было в этом, мы бы об этом уже знали. Но все только и говорят о том, что Людовик стал превосходным воином, он сражается, как Карл Великий. — Глаза королевы сияли гордостью.

Однажды ей в голову пришла великолепная мысль. Можно помочь скрасить Маргарите её тоскливое существование, можно развлечь её!

— Я уверена, что моему сыну будет приятно, если ты научишься читать его письма и сама станешь отвечать ему. Я найду тебе учителя.

Тут Маргарита задала очень странный вопрос:

— Мадам, а пушкари умеют читать и писать?

Королева рассмеялась.

— Ну что ты, милая, конечно, нет. По крайней мере, я ещё ни разу о таком не слышала. А почему ты спрашиваешь?

Чтобы не было лишних сплетен, королева нашла ей учителя не столь красивого, чтобы это могло вызвать пересуды, и не столь безобразного, чтобы не вызвать к нему особый интерес. Это был Жан д’Эструвиль, господин Бланвиля и Торе, мягкий и приятный человек, слегка пришептывающий и очень образованный. Под его руководством Маргарита научилась читать.

Вскоре чтение превратилось в настоящую страсть. Она сочувствовала преступной любви Элизы к Абеляру, вместе с прекрасной Одой она падала замертво к ногам Карла Великого при известии, что Роланд убит маврами, её глаза расширялись при тусклом свете свечей от восхищения перед благородством королевы Юга Констанции.

— Я не уверена, что ты читаешь подходящие для тебя вещи, — с некоторой тревогой сказала королева. Однако господин Бланвиля и Торе не разделял её сомнений:

— Мадам королева, супруга дофина невероятно понятлива и умна, а в старых французских поэмах нет ничего непристойного или неподходящего, если не считать того, что они писались в те времена, когда дамы принимали участие и в политических делах, а не просто сидели за стенами замков, что, разумеется, является более естественным для них.

Эти поэмы, как помнила королева из своего прошлого опыта, также навевали романтические мечты. Она намекнула учителю, что была бы рада, если бы тот способствовал тому, чтобы Маргарита сама занялась творчеством.

Вскоре дофин стал получать подробные ответы на свои письма, а король Яков в Шотландии стал читать небольшие трогательные баллады, написанные собственной рукой его дочери. Он похвалил её, не скрывая отцовской гордости. Но, написав письмо, он задумался, по привычке прикрывая щёку рукой. В своём предыдущем письме он не мог скрыть тревоги за неё и предложил ей навестить его в Шотландии. Одного поэта в семье, не без иронии думал он, более чем достаточно.

Однако Маргарита не поехала. Тот же самый гонец привёз и трагическое известие. Король Яков погиб от кинжала герцога Пертского, и теперь на троне Шотландии восседал брат Маргариты Яков II. Брат писал, что настали тяжёлые времена для их страны. Оставайся. Во Франции спокойнее.

Маргарита осталась в Туре, чувствуя себя ещё более одинокой, а тем временем английские войска постепенно уходили из северных провинций, оставляя после себя разоренье, опустошённые земли и чуму.