Однако на его сестру, к его величайшему возмущению, абсолютно не подействовали его доводы, так восхитившие его самого своей железной логикой. Против всех его настоянных на коньяке несокрушимых доводов Изабель могла противопоставить лишь три глупых, нелогичных слова: «Я его люблю».

Тогда ему пришлось прибегнуть к угрозам, и Изабель, испугавшись того, как может её брат поступить по отношению к принцу де Фуа, находящемуся в полной его власти за стенами замка, почувствовала страшное подозрение, что её брат действительно обожает смотреть, как потрошат кур и режут свиней. Это было тяжёлое подозрение и требовало определённой фантазии, которую она пыталась подавить. Но факт оставался фактом — по крайней мере в настоящий момент её брата терзала безумная ревность, и он был способен на самые чудовищные поступки. Кроме того, она испытывала определённую робость, не зная, что именно известно Жану, не зная, что именно он подозревает. И всем, кто более или менее понимал, что происходит, было ясно: чем скорее принц де Фуа покинет пределы замка, тем лучше это будет и для неё, и для принца, который с такой страстностью и с такой поспешностью стал её любовником.

— Ты сама должна отказать ему, Изабель.

— Я не могу. Неужели тебе доставляет удовольствие мучить меня, Жан?

Жан так и дёрнулся, глаза его горели от глубокого возмущения.

— Сестричка, дорогая! Скорее я позволю бросить себя в яму с гадюками, нет, с хищными зверями, которые растерзали бы меня в клочья, чем доставлю тебе хоть бы малейшую боль. Я не хочу жить, если не буду видеть, что ты счастлива каждый день, каждую минуту.

— Тогда избавь меня от боли и не заставляй меня отказывать ему. Сделай это сам.

— Но, дорогая моя, он же никогда не поверит, что это исходит от меня.

Но он не поверил, что это исходит и от Изабель, по крайней мере, сначала. Во всяком случае, до тех пор, пока она не стала разыгрывать спектакль, чтобы он возненавидел и стал презирать её.

— Я подумал, — сказал Фуа настолько прямо, насколько мог осмелиться в присутствии Жана, — что мадам Изабель дала мне свидетельство того, что я могу надеяться на благоприятный ответ.

— Ах, это, — Изабель сделала попытку рассмеяться. — Это так, пустяки.

— О чём вы говорите? — гневно спросил Жан.

— Я... я позволила ему поцеловать меня.

— И всё? — сверкнул глазами Жан.

— Если вы не верите своей сестре, то как я могу рассчитывать, что вы поверите мне?

— Не смейте и думать, что я не верю сестре! — Затем он добавил более спокойным тоном, поскольку лицо принца вспыхнуло от гнева, а он не хотел раздражать своего союзника. — Возможно, в этом есть и моя вина. Я говорил своей сестре, насколько мы ценим дружбу с Фуа. Я говорил о том, что мы все обязаны выказывать вам своё благорасположение. Изабель очень молода и, возможно, приняла мой совет, как разрешение позволить поцеловать себя. Это все пустяки.

Фуа смотрел на неё, ожидая, что она что-то добавит.

— Да, да, пустяки, — подтвердила она.

Фуа постарался скрыть оскорблённое самолюбие натужной улыбкой.

— Ну что вы, разве это «пустяки»? Мой дорогой граф и моя дорогая Изабель. Можете быть уверены, меня развлекали по-королевски.

На следующее утро он уехал. А через несколько месяцев король Иоанн Арагонский и Наваррский имел счастье выдать замуж свою дочь Леонору за Гастона Четвёртого принца Божией милостью, графа де Фуа.

И примерно в это время Изабель пришла к своему дядюшке, единственному человеку, которому она могла довериться, чтобы рассказать о своей тайне, своём страхе и своём позоре.

— Меня долго не было дома, — сказал Бернар, — в городе Оше, оставшемся в моей личной собственности; но союз с Фуа, несмотря на всё то, что произошло в Лектуре, был прочен. Англичане перестали нарушать границы, и я смог оставаться возле Изабель.

— Однако было необходимо увезти её куда-нибудь, — произнёс герцог-архиепископ, — прежде чем Жан что-либо заподозрит.

Совсем наоборот, заверил Бернар прелата, Жан до самого последнего момента так ни о чём и не догадывался. Женская мода того времени помогла Изабель скрывать своё положение. Казалось, никогда ещё не носили таких широких юбок! Не фигура, а бледное, измученное лицо Изабель в конце концов стали тревожить его. Он беспокоился из-за того, что она была бледна, за столом почти не разговаривала.

Изабель упрашивала его отпустить её с дядей в Ош. Сам Бернар, опасавшийся, что ребёнок может родиться в Лектуаре, стал горячо убеждать племянника, что Ош славится своим чистым и целебным воздухом. Бернар уверял его, что даже краткий визит в Горный Арманьяк принесёт ей пользу.

Однако Жан угрюмо отказал ей.

Необходимо было принимать какие-то меры. В ту ночь Бернар поздно сидел за столом у себя в комнате, сочиняя письмо Фуа.

— Что ты написал принцу? — спросил его на следующее утро Жан, с торжествующим видом держа перед его глазами перехваченное письмо. — Неужели ты думаешь, что мой слуга доставит это письмо, не доложив об этом мне?

Бернар подозревал, что такое может произойти. Гонец хотел получить за свою работу и за то, что будет держать язык за зубами, золотую монету. Однако слуги Жана больше боялись своего хозяина, чем любили золото.

— Прочитай его сам, — ответил Бернар, — или прикажи прочесть его своему капеллану. Не думаю, чтобы ты доверил мне его прочитать.

Капеллан уже прочитал это письмо вслух Жану и под угрозой плети снова его запечатал.

— Прочти его, — приказал Жан.

Бернар сломал печать и прочёл:

«Жан, граф д’Арманьяк поздравляет своего кузена Гастона, принца милостию Божией, графа де Фуа. Мы выражаем свою глубокую радость по поводу Вашего благословенного бракосочетания с Леонорой, принцессой Арагонской и Наваррской. И пусть Божественное Провидение наградит вас счастьем и радостью. А если придётся Вам быть в наших краях, навестите Вашего верного друга и союзника.

Арманьяк

Постскриптум. Англичане сидят тихо».

Жан пробормотал:

— Именно это и прочёл мне мой капеллан.

— Что же ещё он мог прочитать? Здесь всё так и написано.

— Я бы и сам мог догадаться поздравить принца, — сказал Жан. — Я ужасно рад, что он женился.

Бернар ответил:

— Я счёл возможным поздравить его от твоего имени. Событие достаточно важное.

Жан отослал гонца. Письмо показалось ему вполне безобидным. Когда через несколько дней прибыл с ответом гонец Фуа, Жан тут же отдал письмо Бернару, чтобы тот его прочитал ему.

В письме говорилось следующее:

«Божественное Провидение уже наградило меня счастьем, которое временно не может позволить принцессе де Фуа путешествовать со мной, поэтому, если будет такая необходимость, я приеду один.

Постскриптум. Если бы англичане не сидели тихо, то я был бы уже у вас».

— О чём он здесь пишет? — спросил Жан.

Бернар небрежно отбросил письмо в сторону.

— Обычная формальная благодарность. Он может навестить пас, однако без молодой жены.

— Ага, значит, так? Гм-м.

За ужином Жан сидел мрачный и злой.

— Думаю, дядя, что письмо скрывает в себе нечто большее, чем кажется с виду.

— Ну, не знаю. По-моему, вполне нормально, что он собирается навестить при первом же удобном случае своего союзника. Не вижу в этом ничего страшного.

— А я вижу. Он женат меньше года, а уже собирается покинуть свою молодую жену! Разве тебе это ни о чём не говорит? Разве ты не можешь прочитать то, что написано между строчек. Неужели ты не понимаешь, из-за кого он плетёт свои гнусные интриги?

Бернар не ответил, позволяя ему и дальше утверждаться в подозрениях.

Через некоторое время Жан сказал:

— Дядюшка, я передумал. Пожалуй, воздух Оша действительно пойдёт Изабель на пользу. Я хочу, чтобы вы уехали сегодня же.

Чтобы доехать из Лектура до Оша, надо проехать из Нижнего Арманьяка в Верхний Арманьяк по довольно извилистой дороге на юг, пролегающей по довольно каменистой и не очень-то щедрой земле, где быстрые ручьи, берущие своё начало в испанских Пиренеях и питающиеся их снегами, врезаются в плато Жер. Из-за этих снегов Верхний Арманьяк частенько называют также Белым Арманьяком. Расстояние здесь не очень велико — гонец может преодолеть его за один день.