Но путешествие Бернара заняло два дня, к великому удивлению охранников, которых им предоставил Жан. Им было приказано сопровождать Изабель на всём пути следования в Ош. Однако на границе своих владений Бернар приказал им ехать обратно, в Лектур, а поскольку в землях Бернара его слово было законом и весило гораздо больше, чем слово его господина, — ситуация вполне сочетающаяся с его подчинённым положением и вполне понимаемая людьми Жана. Никаких обид быть не должно. Жан решит, что Бернар не хочет иметь в своём городе его солдат, так же, как и он сам в своё время не желал видеть у себя в Лектуре солдат де Фуа. Обычаи, костюмы, диалекты, мера весов, законы — всё изменялось при пересечении даже самых небольших границ. В этом и заключалось бестолковое наследие многих лет войны и «Чёрной Смерти», в этом и было несчастье Франции. Все старались держаться подальше от соседей, доверяя лишь могуществу какого-нибудь местного соверена и надеясь на его защиту во время опасности, которая практически не прекращалась, за стенами его столицы. Подобное устройство длилось уже много лет, и даже самые старые жители не помнили ничего другого, лишь в старинных рукописях, хранящихся в монастырских библиотеках, грамотные монахи с удивлением и восторгом могли прочитать о Франции, некогда простиравшейся от Фландрии до Испании, где царил один король и был один закон для всех, и молились о возвращении Тех благословенных времён. Их надежда на это скорейшее возвращение была лишь актом веры в то, что это всё же когда-нибудь произойдёт. Казалось, что даже Царствие Божие может наступить намного раньше.
Отряд его собственных людей, поджидавший его на границе, восторженными криками приветствовал своего господина, их тут же окружили, образуя почётный эскорт, и выслали вперёд гонца с известием, что их господин вернулся после длительного пребывания в Нижнем, или, как они его с некоторым презрением называли по контрасту с их собственным, — Чёрном Арманьяке.
— Я сделал всё, что мог, — невесело сказал Бернар. — Мы еле тащились по этой дороге со скоростью улитки. Но тогда я побаивался соглядатаев из охраны твоего брата. Теперь ты поедешь в паланкине, что надо было бы сделать с самого начала, если бы я осмелился.
Изабель поняла.
— Это было очень благоразумно с вашей стороны, дядюшка. Я понимаю, что должна была показать, что могу ехать верхом. — Однако путешествие было для неё действительно тяжёлым испытанием, и в конце первого дня она шепнула Бернару, что ей показалось, что бремя, которое она несёт в себе, переместилось немного ниже.
Бернар встревожился: так рано? Однако он похлопал её по плечу, стараясь подбодрить.
— Ничего, у нас ещё много времени, даже после этого. Завтра всё будет полегче.
На ночь они остановились в пограничной гостинице. Перед самым рассветом Изабель постучала в дверь дядюшке. Она сказала, что спала плохо, её тревожили тяжёлые кошмары, и сейчас она испытывала какое-то смутное беспокойство. Может быть, у неё уже начинается?
Бернар тут же вытащил хозяина гостиницы из кровати, и небольшой отряд снова двинулся в путь, причём так поспешно, что некоторым из солдат пришлось заканчивать завтрак уже в пути.
В своих носилках, качающихся между двумя лошадьми, Изабель продремала почти весь день, измученная тяжёлой дорогой и бессонной ночью. Уже ближе к вечеру она открыла глаза и взглянула на дядю.
— У меня какое-то странное ощущение, — сказала она, — только что я почувствовала очень сильную боль, хотя лошади идут очень спокойно.
Бернар вздохнул. Да, в Ош они вовремя не успеют.
Он знал свои земли, как свои пять пальцев. Если съехать с наезженной дороги чуть-чуть на восток, то был виден террасированный холм, на котором и вокруг которого выращивался виноград, из которого изготовлялся самый лучший во Франции коньяк «Л’О де Ви Оль Арманьяк». На самой вершине холма, который местные жители окрестили горой Сен Мишель, виднелось похожее на замок сооружение, оно было невысоким, неплохо укреплённым и имело квадратную форму. Однако на вершине крепостной башни не было видно ни сторожей, ни крепостных орудий. Со стороны монастыря Св. Михаила Перилского раздавался лишь негромкий и мирный звон колоколов. Здесь Изабель будет в полной безопасности.
Он обернулся к племяннице и сказал:
— Нам нет необходимости ехать дальше. О тебе хорошо позаботятся здесь.
Он отослал свою свиту в Ош, приказав капитану привести их в свой дом и дать распоряжения его управляющему хорошенько их накормить и дать любого вина, чтобы компенсировать прерванный завтрак. Они оставили его с Изабель у дверей монастыря и стали с таким энтузиазмом благодарить своего господина, что перепуганный привратник снова захлопнул ворота и побежал к настоятелю с известием, что на них напала толпа диких англичан.
Настоятель появился в воротах с хрустальным ковчегом и мощами в руках.
— Господин Бернар! Хвала Господу, это вы! — С несколько смущённым видом он попытался спрятать ковчег под своей рясой, однако Бернар заметил его.
— Вы приняли меня за дьявола?
— Упаси Господь! — ответил смущённый настоятель. — Я собирался дать отпор захватчикам. Я уже был готов поклясться, что это правая рука архангела Михаила, и обратить их тем самым в бегство. Вы избавили меня от греха лжи — хотя бы и иноземцам — ведь мне бы пришлось сказать им, что у ангелов есть тела.
Бернар невольно рассмеялся:
— Разве это не так? Разве кто-то там не вступил в схватку с ангелом и не вывернул ему бедро?
— О, нет, нет, мой господин. Это было бедро Иакова. — Затем он поднял фонарь и увидел в сгущающихся сумерках паланкин, возле которого никого из слуг не было. — Может быть, у вас есть ко мне какая-нибудь конфиденциальная просьба, в которой я мог бы помочь вам?
— Дама в паланкине должна родить, — сказал Бернар, опуская взгляд. Он просто не мог произнести вслух имя своей племянницы. — Возможно, даже сегодня.
— Понимаю, — сказал настоятель. — Конечно, конечно. Не волнуйтесь, мы сделаем всё, что необходимо. Как это похоже на вас, господин, вы позаботились о ней. Если это женщина из народа, — добавил он благоразумно, — то, думаю, ею сможет заняться брат-аптекарь.
— Это моя племянница, — с несчастным видом произнёс Бернар.
— Нет, нет, упаси Господь.
— Но всё же это правда.
— Правда так правда. В этом случае я не могу допустить, чтобы к госпоже Арманьяк приближался мужчина. Может быть, вы расскажете мне обо всём этом поподробнее. Может быть, имеются какие-нибудь смягчающие обстоятельства?
— Когда я вам обо всём расскажу, — угрюмо говорил Бернар, — вы, по крайней мере, не будете думать о том, о чём думаете сейчас!
— Я и сам не знаю, что я думаю. Возможно, я очень дурной старик. Умоляю вас простить меня за мои нечестивые мысли!
— Простите меня, старина. В данных обстоятельствах, возможно, они вполне объяснимы. Пойдёмте! Надо перенести её в дом.
По приказанию настоятеля уставные часы молитв были отменены, и монахов не стали созывать, к их великому удовольствию, на ночные бдения, поскольку часы, когда Павел и Силас пели в темнице, были самыми нелюбимыми в церковной Службе, тем более летом, когда особенно много приходилось грудиться в поле. Поэтому в общине было тихо, когда вдовая сестра одного из послушников, Марта, женщина с большим сердцем и не менее большим опытом, подошла к одному из флигелей монастыря, зданию, специально отведённому от основного на случай, если в монастыре останавливаются путешествующие дамы.
Она осмотрела девушку и поцокала языком. Это произойдёт сегодня. Через час, два, не позднее.
Бернар снизил голос до шёпота, хотя настоятель не мог его услышать. Когда она взглянула на Бернара, выражение её лица изменилось, на нём появились укор и неодобрение. Но он продолжал говорить, и её выражение смягчилось.
— Это добрый поступок, мой господин. Я всё сделаю, лучше меня это никому не удастся. Будет совсем нетрудно принести жаровню, даже если их здесь и нет. Я смогу достать в другом месте. А что касается другого, то, увы, я и с этим смогу вам помочь. Так много младенцев рождается мёртвыми. Умерший младенец сейчас лежит в одном доме, здесь, неподалёку, в ожидании погребения. За золотой несчастные родители, возможно, и согласятся расстаться с телом на короткое время. Только они наверняка потребуют, чтобы его им вернули.
