Бывшее Православное Палестинское общество в 1918 г. было превращено в чисто научное учреждение и вошло в состав Академии наук. В Обществе уделялось внимание древней истории евреев, истории иудаизма. В рукописном отделе ГПБ после смерти АТаркави его работу по описанию и регистрации арабских и еврейских рукописей продолжали П.Коковцов, И.Маркой, а затем И.Равребе и А.Борисов. В фонде еврейских книг с 1918 г. по 1930 г. работал Давид Маггид. Восточным отделом ГПБ заведовал гебраист Иван Троицкий. В Азиатском музее Соломон Винер систематически описывал богатое собрание еврейских книг из библиотеки, пожертвованной в 1892 г. купцом Львом Фридландом, а рукописной частью занимался Иона Гинцбург (1871-1942). Библиотека Азиатского музея и ГПБ пополнились в послеоктябрьские годы частными собраниями умерших ученых и коллекционеров, а также из конфискованных советской властью библиотек. Свои труды семитологи печатали в научных журналах Восток (1921-1925), Новый Восток (1922-1930) и в ежегоднике Записки Коллегии востоковедов.
Еврейская этнография развивалась в 20-х благодаря усилиям Штернберга и переехавшего в 1925 г. из Харькова в Ленинград профессора-этнографа Евгения Кагарова, которые образовали Еврейскую группу в этнографическом кружке университета. В 1926 г. под редакцией В.Тана-Богораза вышла книга о состоянии еврейского местечка, основанная на результатах экспедиции 1924 г.
Академическая наука уходила корнями в христианскую библеистику, не признававшую существования единого еврейского народа после разрушения Второго храма. Поскольку марксизм унаследовал эту точку зрения, кафедры по новой еврейской истории не появились в Ленинграде ни в одном вузе, она не изучалась и в академических институтах. Старой профессуре столь же чужда была и классовая еврейская история, насаждавшаяся Евсекцией в Киеве и Минске, но практически не прижившаяся в Ленинграде. Не только Лозинскому, Гинзбургу, Цинбергу, но и марксистам Бухбиндеру и Сосису, как еврейским историкам, не было места в ленинградских академических учреждениях, поэтому после закрытия ОПЕ и ЕИЭО в официальной науке смогли удержаться только исследователи древности. Не последнюю роль играли и антиеврейские настроения некоторых профессоров. Ректором университета в середине 20-х стал переметнувшийся к коммунистам бывший член Союза русского народа Николай Державин (1877-1953), что едва ди способствовало росту процента евреев на кафедрах по изучению еврейских наук. С другой стороны, еврейские ученые, не принятые в официальную науку, были менее зависимы от идеологического диктата, в то время как их университетским коллегам-неевреям было труднее сохранять принципиальность. Более стойкие из них — П.Коковцов и его ученики М.Соколов и А.Борисов — не побоялись отвергнуть «глоттогоническую» теорию Н.Марра, объявленную в конце 20-х «марксизмом в языкознании». В то же время В.Струве поспешил внедрить марксизм-ленинизм в изучение общественных отношений на Древнем Востоке. Не удовлетворившись туманным определением Маркса «азиатского способа производства», он «обнаружил» на Древнем Востоке, в том числе и у евреев, рабовладельческую формацию.
Несмотря на существенную дистанцию между официальной и неофициальной иудаикой, не было того бойкота еврейских научных обществ, который хотели видеть власти. Такие «официальные» ученые, как гебраист Франк-Каменецкий, библеист Винников, семитолог Коковцов, историк древнего мира Струве, этнограф Штернберг участвовали, хоть и в разной степени, в работе ПЕНУ, ОПЕ или ЕИЭО. В свою очередь некоторые ученые из еврейской среды (С.Винер, Д.Маггид, И.Равребе, И.Маркой, И.Гинцбург) работали в академических учреждениях. Когда в 1928 г. в Рас-Шамра начались раскопки древнего финикийского города Угарита, И.Равребе, наряду с И.Франк-Каменецким и Н.Никольским, одним из первых начал изучать угаритскую письменность. Гебраист А. Борисов и студент восточного факультета Роберт Левин даже принимали участие в нелегальном литературном кружке Хаима Ленского (см. ниже).
Разгром академического и университетского востоковедения, в том числе семитологии, начался одновременно с чисткой АН и закрытием еврейских обществ. В 1930 г. Коковцов был вынужден прекратить преподавание в университете. Последующие пять лет в университетских рамках иврит вообще не преподавался. В 1930 г. были закрыты оба востоковедческих издания Новый восток и Записки Коллегии востоковедов. Чистки не миновала ГПБ, где ее жертвой оказался престарелый Давид Маггид. В конце 1929 г. Маггида уволили за подготовку еврейских календарей и контакты с иностранными учеными, в том числе — с университетом в Иерусалиме. Позднее, в 1933 г. безработному Маггиду запретили даже частным порядком изучать еврейские рукописи в ГПБ, так как, по определению администрации, он был богословом, а не ученым. Вернувшийся в 1930 г. из Минска в Ленинград И.Равребе целый год не мог найти себе работу по специальности, пока не был принят в Еврейскую группу Рукописного отдела ГПБ, очевидно, на должность Маггида.
Софья Маггид, дочь Д.Маггида, будучи специалистом по музыкально-поэтическому фольклору разных народов, несколько раз (в 1930, 1931, 1934 гг.) ездила в Белоруссию с фольклорными экспедициями от Пушкинского дома (Института русской литературы). Результатом обработки собранного там обширного материала явилась большая монография Баллада в еврейском фольклоре, законченная ею в 1938 г., но так и не увидевшая свет.
В 1933 г. вместо гуманитарных факультетов университета был образован Ленинградский институт философии, литературы и истории (ЛИФЛИ). В ЛИФЛИ вновь появилась кафедра семитских (с 1934 г. — семито-хамитских) языков и литератур под руководством ассиролога А.Рифтина. Там на древнееврейском цикле преподавали И.Франк-Каменецкий (ум. в 1937 г.), А.Борисов и И.Винников. С 1937 г. в связи с восстановлением филологического факультета в ЛГУ туда была переведена и кафедра. Здесь учились гебраистка К.Старкова, а также подававшие большие надежды арабист Михаил Гринберг, семитолог И.Гринберг и ассиролог Николай Ерехович.
Михаил Гринберг, бывший иешиботник, а затем, в 1920-х, участник молодежного сионистского движения в Могилеве, был сослан в Среднюю Азию, но освобожден через полтора года. Переехав в Ленинград, он поступил в университет, чтобы изучать арабский язык и понимать арабов по приезде в Эрец-Исраэль. Хорошо владея ивритом, Гринберг не сказал об этом при поступлении, чтобы скрыть свое сионистское прошлое.
Из независимых еврейских ученых только Цинберг продолжал в 1930-е серьезную исследовательскую работу. Восемь томов своего труда Ди гешихте фун дер литератур бай иди (История литературы евреев) он публиковал в Вильно между 1919 и 1937 гг. Об общественной деятельности и публицистике он мог только мечтать. Поведение Цинберга, который не боялся печататься за границей, принимать иностранных гостей и собирать в своем доме любителей еврейской культуры, и без того должно было выглядеть вызывающим в глазах властей. Накаленность атмосферы, в которой работал Цинберг, как нельзя лучше передает опубликованный в 1935 г. Трибуной фельетон-рецензия на выход второго тома Книги жизни Дубнова. Хотя к тому времени историк уже 13 лет жил за границей, автор фельетона явно опасался, что «дубновизм» все еще имеет сторонников среди советских евреев. Он сравнивал Дубнова с Гитлером и обзывал его «жалкой моськой, взвизгивающей пискливым лаем еврейского фашизма».
30-е стали фатальными для ленинградского востоковедения, в частности для специалистов по еврейским наукам, как евреев, так и неевреев. Первой жертвой оказался гебраист Соколов, арестованный в 1933 г. и расстрелянный в 1937 г. В 1934 г. был заключен в тюрьму и погиб студент-востоковед Р.Левин. С января 1938 г. по 1939 г. повторно оказался в заключении студент ЛГУ И.Амусин, обвиненный в «участии в групповой террористической организации» студентов. В феврале 1938 г. во время повальных арестов востоковедов взяли И.Гринберга и, видимо, тогда же Н.Ериховича (1913-1946 или 1947).
4 апреля 1938 г. органы НКВД арестовали 66-летнего Израиля (Сергея Лазаревича) Цинберга. Его обвинили в принадлежности к контрреволюционной организации. Следствие вел лейтенант госбезопасности (чин НКВД, равный армейскому капитану) Фейгельштейн, который «сколотил» контрреволюционную организацию из знакомых Цинберга, собиравшихся у него по пятничным вечерам, чтобы поговорить о еврейской литературе и на еврейские темы вообще. На следствии упоминались ивритские литераторы Хаим Ленский и Нахум Шварц, поэт-идишист Хаим Левин, историк Сергей Лозинский, бывший секретарь ОПЕ Самуил Каменецкий, товарищи Цинберга по давно распущенной Фолкспартей Иосиф Клейнман и А.Перельман, гебраист Иехиэль Равребе, специалист по идишу М.Гитлиц, любители еврейской культуры: бывший член ЕРКП Беньомин-Зеэв Блюм-Махлин, инженер Пейсах Смоткин, а также некто Голубчик. Многие из них к тому времени были уже арестованы, подобно Голубчику, который показал на следствии, что Цинберг в беседах с друзьями сетовал на отсутствие демократических свобод в СССР и на гибельные последствия политики ВКП(б) на судьбу еврейского народа. Следствию удалось получить показания против ученого также от заключенных Смоткина и Махлина. Несмотря на твердый отказ признать себя виновным, 21 июня Цинберг был приговорен к 8-ми годам заключения и отправлен по этапу во Владивосток, где умер 3 января 1939 г. в больнице пересыльного лагеря, не дождавшись открытия навигации и последующей переправки морем в Магадан, а оттуда на Колыму.
