Когда мы отъехали на какой-нибудь километр от этого места, вдруг снова услышали свист и вой самолетов. В лесочке, где расположилась артиллерия, упало пять или шесть бомб, самолеты умчались куда-то вправо от нас и, взмыв вверх, исчезли в небе.
Неподалеку в лесу стоял красивый деревянный дом. Подумав, что здесь можно напиться, — страшная жажда мучила нас еще со вчерашнего дня, — мы свернули на асфальтовую дорожку и вскоре остановились под деревьями (мы уже понимали, что всюду надо прятаться от самолетов). Новый, светлый дом был совершенно пуст. Двери и окна открыты, ветер развевал гардины. В комнатах стояли детские кроватки. На некоторых только матрацы, а другие были и с подушками, одеяльцами, постели скомканы, казалось, что жильцы дома ушли внезапно. В столовой на столе — продолговатая ваза с земляникой. Ягоды еще свежие, и мы горстями черпали их и жадно ели.
Вернулись на шоссе. Притихшее ночью движение снова усилилось. На запад мчались тяжелогруженые грузовики и цистерны с бензином. Почти до Борисова мы проехали относительно спокойно и без приключений. Только когда подъехали к борисовскому мосту через речку Березину, в которой когда-то тонула армия Наполеона (этот факт почему-то ожил в памяти), вдруг опять завыли самолеты и вокруг забухали бомбы. «Хотят разрушить мост», — подумал я, понимая, что, если это случится, мы будем отрезаны и, кто знает, переправимся ли вообще на другой берег. «Вперед!» — крикнул я шоферу, и он, не успев разглядеть предупредительные надписи в начале моста, дал полный газ. Перила моста и вода мелькнули мимо, еще где-то неподалеку ухнуло несколько бомб, но мы уже были на другой стороне.
День стоял жаркий, и мы, устав от бессонных ночей, свернули налево, в густой лес, в котором, кажется, не было солдат, а только стояло несколько легковых машин. Затормозив, узнали, что это беженцы из Минска. Они очень удивились, что нам удалось под бомбежкой проскочить мост, и строили догадки, разрушили немцы мост или нет. Какое-то время спустя мы увидели, что с запада снова хлынул поток машин, — значит, мост уцелел…
Узнав, что мы из Вильнюса, нас принялись расспрашивать о судьбе города, но мы ничего не могли сказать. Кто-то слышал, что Вильнюс уже занят гитлеровцами, другие говорили, что нет. Это характерное явление первых дней войны — никто ничего точно не знал.
По пути в Оршу раз десять или больше над шоссе появлялись немецкие самолеты. Услышав вой самолетов, переходящих на бреющий полет, мы выскакивали из машин и падали в кювет, потом вставали и, увидев, что все в порядке, ехали дальше. К счастью, дорога еще не была забита машинами, пробок не возникало. Самолеты лишь изредка стреляли по машинам, в основном бомбили какие-то важные объекты рядом с дорогой.
Мы добрались до Орши. Это довольно крупный город, большей частью деревянный. Люди здесь вели себя спокойно, когда мы спросили, сразу показали столовую. Столовая работала. В ней за длинными столами сидело много посетителей — рабочих или крестьян. Мы тоже заняли место за столом, за которым сидели еще человек десять. На нас никто не обращал внимания, только, услышав, что мы говорим по-литовски, поинтересовались, кто мы, но узнав, что из Вильнюса, сразу успокоились. Крупная полная девушка с крашеными бровями, стуча высокими каблуками, принесла по тарелке жирного, густого борща, потом подала гуляш. В буфете было пиво, и мы с наслаждением выпили по кружке. Здесь тоже говорят о войне, но не верят, что сюда придут немцы, — все поразительно спокойны, поев, уходят из столовой, а их места занимают другие.
Мы хотели купить газеты, но в киоске их уже не было. Газеты вывешены в витринах. Мы подошли и стали читать. Была напечатана речь Молотова, сказанная позавчера; о положении на фронтах говорилось общими фразами, из которых трудно было что-то понять. Газета писала, что враг будет побежден и вышвырнут с нашей территории…
Смертельно уставшие, мы приближались к Смоленску. Город расположен поодаль от шоссе, и мы не знали, найдем ли здесь ночлег. Еще далеко от города, в дачной зоне, виднелись артиллерийские батареи с поднятыми вверх дулами, изредка палатки с войсками, пулеметы, пушки. В городских скверах были вырыты зигзагообразные окопы. В некоторых скверах такие окопы только рыли. Мы спросили, где гостиница, и нам показали новое, довольно красивое здание. Но его занимала какая-то воинская часть. Мы радовались, что еще не испытываем голода, потому что здесь и столовые кормили в основном солдат. Увидев управление милиции, я вошел и сказал, что мы едем из Вильнюса, страшно устали и хотели бы где-нибудь переночевать. Начальник долго рассматривал наши документы, наконец, убедившись, что мы внушаем доверие, привел в пустую комнату своего учреждения и посоветовал передохнуть здесь.
Ночь была тревожной. Уснуть так и не удалось. Только-только задремали, как завыла сирена воздушной тревоги. Мы вышли во двор, и кто-то велел нам забраться в окоп. Он был устроен неплохо, даже с крышей. Но в нем было темно, хоть глаз выколи, — рядом слышалось только дыхание сонных людей. Сидеть в окопе надоело, люди начали высовываться. Так поступили и мы. В воздухе то и дело вспыхивали неизвестно кем пущенные ракеты, высоко над городом прогудел самолет. Зенитки не стреляли, и мы решили, что самолет наш, хотя наших самолетов в эти первые два дня войны почти не было видно.
Утром мы почувствовали, что начальник милиции, с кем-то посоветовавшись, собирается конфисковать нашу машину (и вроде бы не для военных целей). Он напомнил, что наша машина иностранной марки, и сказал, что удивляется, как это нам удалось так далеко на ней заехать. Улучив минуту, когда вокруг не было сотрудников милиции, мы сели в машину и укатили из Смоленска на восток. Некоторое время думали, не погонятся ли за нами милиционеры.
Еще одну ночь мы провели в Вязьме, небольшом городке направо от шоссе Минск — Москва. Он чем-то напоминал собой уездные центры, описанные Гоголем или Салтыковым-Щедриным. Лишь несколько мощеных улиц. Каменные дома тоже только в самом центре. Возвышались луковки древних, давно не ремонтированных церквей. Огромные вывески с исполинскими буквами висели над дверьми магазинов. С полей ветер приносил запах сена. На окраинах города разгуливали коровы и козы. Местные власти встретили нас с большим интересом и сочувствием, отвели в исполком, усадили за стол, покрытый сукном, и внимательно слушали мой рассказ о начале войны в Вильнюсе и о нашей поездке, а этот мой рассказ энергично дополнял и уточнял Людас Гира. Потом нас отвели в чистую столовую со старомодной мебелью и сытно накормили. Спали мы где-то в районе железнодорожного вокзала.
Ночь выдалась спокойная, вражеские самолеты не прилетали. Встав наутро и выехав в центр города, мы увидели толпы людей. Вязьму уже заполнили беженцы из пограничных районов страны, наверно приехавшие поездом — пешком они бы так быстро сюда не добрались. Люди сидели в сквере на траве, на тротуарах в тени домов и что-то жевали; беженцы забили магазины, которые все еще торговали товарами мирного времени.
В толпе я увидел жену Казиса Прейкшаса. Она взволнованно рассказала, что оставила в Вильнюсе или потеряла в дороге свои документы. Как женщине, ей пока сходило с рук, но она прекрасно понимала, что без документов может быть плохо. Мы долго ломали голову, пока не пришла мысль сходить к местному нотариусу и составить соответствующую справку (я не помню, почему мы не обратились в милицию). Нотариус сразу все понял, очень долго редактировал справку, за правильность которой я поручился депутатским мандатом. Все-таки, пока мы придумали, что делать, пока нашли нотариуса и все устроили, прошло несколько часов.
Большинство людей, попавших в Вязьму, теперь стремились в Москву. У комендатуры уже стояли длиннющие очереди в ожидании пропусков — пропуска выдавались лишь в исключительных случаях. Все-таки мне удалось проникнуть к коменданту. За столом сидел ужасно усталый, невыспавшийся человек. Я удивился, что комендант понял меня с полуслова и приказал тут же выписать мне и моим спутникам пропуска в столицу.
